Полковник позвал адъютанта.

— Кажется, я нашел способ что-нибудь узнать у пленного. Приведите его сюда. И — переводчика.

Когда ввели Сергея, полковник распорядился:

— Усадите его за мой стол. Дайте в руки карандаш и бумагу. Словом, он должен понять, что может писать.

С минуту Сергей сидел неподвижно, и трудно было узнать, задумался или не догадался о том, что от него хотели.

— Может быть, он не умеет писать? — предположил адъютант. Полковник поморщился.

— Не умеет писать? Думаю, что вы сможете сейчас оценить даже его стиль.

Сергей склонился над бумагой. Начал писать размашисто, ограничивая движение карандаша левой рукой.

Переводчик читал:

— Довольно!

Под глазом полковника нервно подергивалась дряблая кожа. Переводчик поспешно выхватил лист из-под руки Сергея.

Танкист отшвырнул карандаш. Выпрямился и еле приметно улыбнулся.

Группа разведчиков вместе со Стариком, заместителем командира отряда по разведке, осела восточнее Брянска, вела себя тихо, стараясь не выдать своего присутствия. Но оккупанты понимали, что поблизости есть партизанские глаза и уши, их не могло не быть.

Старик приказал сержанту Щуко достать «языка». Тот два дня ходил на большак, и все неудачно. Наконец приволок плюгавого очкастого фрица, который, увидев Старика, упал перед ним на колени и заплакал. Всхлипывая, как ребенок, немец рассказал все, что знал, но рассказанное им большого значения не имело.

Командир приказал отпустить пленного. Щуко запротестовал. От волнения у него побелела даже горбинка носа. Он поглядел на Старика, словно на чужого, и спросил звенящим от волнения голосом:

— А меня они отпустили бы?!

— Нет, — спокойно ответил командир. — Они бы тебя расстреляли.

— Во! — воскликнул Щуко. — И этого вшивого фрица я расстреляю!

— Ты завяжешь ему глаза, выведешь на дорогу и отпустишь.

После этого Щуко дулся на Старика целый день. А на утро следующего дня за языком собрался сам командир. Он позвал сержанта и сказал:

— Хочу попытать счастья. Пойдешь со мной и прихвати еще троих. Амуниция полицаев в сохранности?

— Так точно, товарищ командир!

— Тогда быстро одевайтесь полицаями.

Во второй половине дня пятеро вышли в путь. Щуко привел их к большаку. Там они замаскировались и наблюдали за дорогой. На восток ехали грузовые машины, тарахтели повозки, пылили пехотинцы. На запад движения почти не было. Иногда проезжали санитарные автобусы, ехали на подводах гражданские.

Старик сказал:

— Здесь нам делать нечего. Какие части движутся на фронт, мы узнаем и без этого. Нам нужен «язык». Местный.

Ночью разведчики выдвинулись ближе к Карачеву. Здесь начинались уже степи. Спрятались в березовой рощице, в стороне от большой дороги. Неподалеку вился пыльный проселок. За увалом зеленела садами деревня. Старик задумчиво потеребил бороду, а потом сказал:

— Вот что, братцы. Я партизан, а вы, полицаи, поймали меня, ясно? Вяжи мне, Щуко, руки, и ведите в деревню.

Щуко вязать руки не спешил, лишь упрямо смотрел на командира.

— Ты чего? — спросил Старик.

— Не согласен.

— За последнее время ты что-то портиться начинаешь, Щуко. Я два раза не приказываю.

— Все равно. Я перед комбригом за вас головой отвечаю. А коли что случится?

— Ничего не случится. Только вяжи для виду, чтобы можно легко освободиться.

— Не могу. Лучше мы с хлопцами сходим, а вы посидите здесь.

— Почему?

— Риск же, товарищ командир!

— На войне риск — благородное дело. Все. Разговоры прекратить.

И вот четверо полицаев ведут по проселочной дороге бородатого дядьку, руки которого связаны за спиной. Идут молча. Держат путь к деревне. Они не знают — есть там немцы или нет. Будут действовать по обстоятельствам. Если немцев много, в деревне останавливаться не станут. В бой вступать решили только при самой крайней необходимости. Автомат Старика нес Щуко.

Но случилось все иначе, нежели разведчики предполагали. Навстречу им выехала черная легковая автомашина. Она волокла за собой шлейф серой пыли.