– Понимаю. Риск слишком велик, - согласился Радюкин.
– "Харон" должен вернуться...

Илион снова улыбнулся, наблюдая за ученым, который, уже произнеся запретные слова, сообразил, что и кому сказал.

– Простите, - извинился Егор Владимирович, виновато разведя ладони в покаянном жесте.
– Вырвалось. Мне простительно, все-таки почти, что сухопутная крыса.

– Ничего, - неожиданно сказал подводник.
– Лично я не против такого названия, но пусть это останется между нами.

– А как же ... суеверия? Удача и должное название для корабля?

– Всему должна сопутствовать разумная мера, - добродушно отозвался Крамневский, озирая кают-компанию, словно прозревая сквозь стены весь "Пионер".
– Я смотрю на этот вопрос с более высокой колокольни, так сказать, метафизически. Все мы сейчас плывем в одной похоронной лодке через бескрайний Стикс.

Радюкин промолчал, но всем видом изобразил вопрос.

– А еще специалист системного анализа и знаток метаэкономики, - беззлобно подколол его моряк. И продолжил, уже без юмора, с печальной задумчивостью.
– Удивительно, как много людей не понимают, что наш прежний мир закончился. Его больше нет. Почти все мысленно живут в прошлом, там, где все было чисто, уютно, приспособлено для человека. Где даже отъявленные мерзавцы соблюдали какие-то правила и останавливались на невидимой черте. Сейчас, когда говорят о "победе" и желают сокрушить наших врагов, на самом деле подразумевают "вернуть все так, как было". И почти никто не думает, что "как было" - исчезло безвозвратно. Нельзя победить врага, не уподобившись ему хотя бы в малости. Нельзя победить того, кто лишен души, и сохранить собственную в чистоте. Так что... Харон уже везет нас, весь наш мир, в неизвестность. Может быть там будет не так уж скверно... Но никому не дано вернуться обратно. В точности, как и говорят мифы.

– Пессимистичный у вас взгляд на будущую жизнь...
– с неопределенной интонацией произнес доктор наук.

– Может быть и так, - согласился Илион.
– Что ж, беседа получилась увлекательной. Пожалуй, на том и завершим. Мне пора на мостик.

– Спасибо за чай, - поблагодарил Радюкин.
– Обещаю, что с моими... чудачествами у вас забот не возникнет.

– Надеюсь.

– Мы благополучно вернемся, превозмогая множество испытаний и починяя поломки, как в кинографе. И для нас перевозчик соблаговолит сделать исключение, - с умеренным энтузиастом помечтал доктор, намеренно добавляя в речь архаизмы, чтобы его приняли всерьез. И замер на полуслове, удивленный внезапной реакцией собеседника.

Крамневский смеялся - искренне, почти в голос, утирая выступившие слезы.

– Нет, Егор Владимирович, - с трудом проговорил он, переборов приступ веселья.
– Как в кинографе не получится.

Закрыв за собой дверь и поднимаясь на второй ярус командного отсека, командир проговорил про себя то, что не сказал вслух ученому:

"В "Пионере" примерно миллион деталей, если не считать каждый отдельный винтик. Из этого миллиона около десяти тысяч узлов критически важны, а поломка требует немедленного ремонта, лучше всего квалифицированного, заводского. Так что если случится что-то по-настоящему серьезное, все просто умрут".

* * *

Сознание возвращалось с трудом, в точном соответствии со старым добрым "шаг вперед и два шага назад". Мысли путались и переплетались самым причудливым образом, сталкиваясь шершавыми краями и рассыпаясь на множество осколков. Лишь "шаги вперед и назад" высились монументальной глыбищей посреди хоровода хаотичных образов, скачущих в безумной феерии. Временами в этой россыпи кристаллизовались более-менее вменяемые соображения и вопросы.

"Кто я?", "Где я?"

Но внимание скатывалось с мыслей, словно прибой, с бесполезным упорством штурмующий прибрежные камни.

– Эк его приплющило-то...

Знакомый голос. Ученый готов был поклясться, что уже не раз слышал этот густой солидный бас, но где и когда - не смог бы ответить даже под страхом смерти.

– Да-а-а...
– протянул второй голос.
– Таких эффектов быть не должно, препарат проверен. По-видимому, снотворное облегчает переход, но отягощает пробуждение.

"Русов" - всплыло в памяти у Радюкина, словно кто-то раскрыл перед внутренним взором папку с личным делом. Сергей Русов, старший офицер "Пионера", по совместительству один из трех медиков в экипаже.

"Пионер"... Что такое "Пионер"?

– А с головой у него не того?
– снова спросил бас.

– Физиологические реакции в норме. Сейчас должно отпустить. Все-таки наш ученый коллега - счастливый человек.

– Да уж, гляжу как его гнет и крутит - счастье просто писано на лице.

– Но он, по крайней мере, переждал ... это... во сне.

Слово "сон" послужило своего рода триггером, спусковым крючком. Неожиданно восприятие обрело остроту и концентрацию, пробивая наваждение беспамятства, словно пленку льда на полынье.

– О, господи...
– пробормотал Радюкин, обхватывая ватными ладонями гудящую голову.
– Боже мой...

Судорожным, почти конвульсивным движением доктор перевернулся на бок, еще не понимая, где он и что с ним. Казалось, нажми руками чуть сильнее, и череп сплющится как пластилиновый. Радюкин торопливо сложил руки на груди, скрючившись в позе эмбриона. Он осознавал тело какими-то урывками, как будто машину у которой то включали, то отключали отдельные узлы.

– Я живой...
– пробормотал он.
– Я живой...