– Бедный, бедный профессор, - отозвался Томас после недолгого молчания.
– Вы остались так ограничены, так косны в своих заблуждениях... Мы не банда, и появились не из бездны, геенны и прочих мест, куда нас так старательно отправляли противники и недоброжелатели. Вы сами дали нам возможность подняться, вы, благополучные и безразличные. Те, кто стремился к покою, застою и предсказуемости. Айзек, скажите, вас волновало, откуда берется хлеб на вашем столе? Я выбивал его из наших латифундий на Украине, и вам было безразлично, какими методами. Вы ежемесячно получали чеки от Академии и меценатов, но вам было все равно, чьим трудом добыты эти марки, и что такое "неравноценный экономический обмен". Имя вам - легион. А мы - поросль нового мира, которая взошла на трупе прежнего общества, сдохшего от яда собственной тупости, лени и безразличия ко всему, кроме собственного корыта со жратвой.

– Трупная плесень, - пробормотал Айзек.
– Какая точная метафора...

– Мы честны перед собой. Нас было ничтожно мало, а наших противников невероятно много. Кто же виноват, что в конечном итоге здоровое начало победило? Евгеническая борьба, чистая природная битва, которая выводит на сцену достойных, и безжалостно выбрасывает проигравших. Мы приняли правду эволюции и не прячем за красивыми словами и определениями. И там где низшие формы человеческой природы юлили и подыскивали жалкие оправдания, мы смело и открыто назвали все сущности и явления их настоящими именами. С тех пор как Земля вращается вокруг Солнца, пока существует холод и жара, будет существовать и борьба, в том числе среди людей и народов. И мы - лучшие в этой битве.

– Я не в силах состязаться с такой логикой, - произнес Айзек, поднимаясь из-за стола. Он боялся, что старые, больные ноги не удержат его, но теперь, когда все было сказано и определено, тело слушалось его почти как в давно минувшей юности.
– Философский диспут, это не для математического ума. Я просто знаю... Впрочем, это уже не важно... Но у меня есть два вопроса. В порядке уважения от Евгеники. Вы позволите?

Фрикке молча кивнул. На его лице все явственнее проступала скука и нетерпеливое ожидание. Все главное было сказано, и старик лишь оттягивал неизбежное. Но все же, нобиль "ягеров" мог позволить себе толику великодушия.

– Вас не интересует мое открытие в части доступа к энергии, - начал Айзек.
– Это я могу понять, учитывая, что теперь вы контролируете почти всю нефть мира. Но зачем вам теория "абсолютного ноля", зачем исследования иномерного пространства?

Фрикке задумался. Минут пять, может быть и больше он сидел в молчании, переплетя пальцы и наморщив лоб. И, наконец, произнес:

– Я мог бы многое сказать вам в ответ на этот вопрос. Апеллировать к философии и духовным ценностям, приводить экономически резоны и так далее. Но... Все это можно выразить одной фразой, которая исчерпывающе ответит на ваш вопрос. Хотя боюсь, что вы все равно не поймете.

– И какова же будет эта фраза?
– поднял брови профессор.

– Потому что мы можем.

– Да, исчерпывающе, - согласился, поразмыслив, Айзек.
– И многопланово.

– Второй вопрос, - напомнил Томас.

– Да... Тогда, в самом начале, в парке... Вы сказали, что Франц Пропп рассказал вам о моем способе нейтрализации отката и уверил, что он эффективен.

– Да, так и было, - подтвердил Фрикке.

– Вы не солгали?
– с непонятным, жадным интересом спросил Айзек.
– Он действительно так сказал? Или вы блефовали, чтобы принудить меня к работе?

– Увы, ваш помощник и ученик предал вас, - подтвердил "ягер".
– Он сообщил нам, что эффект нельзя обойти, но если изменить конфигурацию резонаторов и использовать систему специальных конденсаторов и антенн, его можно безопасно отвести в демпфирующую среду. Не держите на него зла, он сопротивлялся до последнего.

Айнштайн одернул рукава, пригладил редкие седые волосы. Мимолетно пожалел о том, что в кают-компании почему-то не предусмотрены окна или иллюминаторы. Зал походил на богатую и роскошно обставленную гробницу.

– Сейчас?
– очень спокойно спросил он, и Томас против воли удивился мужеству и твердости старика.

– Да, - коротко произнес Фрикке и тоже встал.

Айзек повернулся к нему спиной и заложил руки за спину. Он ожидал еще какой-нибудь красивой фразы напоследок, но Томас покинул зал в молчании.

Айнштайн закрыл глаза. Он не боялся смерти, давно уже привыкнув к осознанию ее неизбежности. В какой-то мере Айзек даже приветствовал ее и воспринимал с некоторым научным любопытством. Он был материалистом и потому не особо верил в жизнь по ту сторону бытия. В то же время, предельно научный склад ума не позволял однозначно отвергнуть теоретическую вероятность того, что разум может принять какую-то иную форму существования, после того как погибнет тело. Но больше всего старому ученому хотелось покоя. Покоя, свободы от воспоминаний и сожалений.

Вновь стукнула дверь, послышались шаги. Уверенная, тяжелая поступь, непохожая на кошачью мягкость движений Фрикке.

"Пора", - подумал Айнштайн. И когда неизвестный остановился у него за спиной, в последние мгновения жизни старик позволил себе улыбку, полную мстительного торжества. Так улыбаются в лицо судьбе, когда все уже сделано, и ничего нельзя изменить.

* * *

– Я нашел решение, - сказал Айзек, и в этих простых словах отразилось все - годы адского труда, десятки тысяч экспериментов, бесплодные блуждания в лабиринтах тупиковых решений и мучительные поиски выхода.