Тем временем, состояние экипажа медленно, но верно ухудшалось. Радиологическая болезнь не являлась для мира воды чем-то новым и неизведанным, ведь где атомные исследования - там и облучения. Но методики лечения рассчитывались на медицинские стационары, опытный персонал и наличие всех необходимых медикаментов. Облученный экипаж, заключенный в неисправной субмарине при дефиците лекарств, находился на самой грани исчерпания умственных и физических сил. Каждый день больной Крамневский, державшийся только на стимуляторах, ожидал срыва, спорадического бунта или просто тяжелой ошибки кого-нибудь из подчиненных. Но час за часом, день за днем - подводники держались. "Пионер" на самом малом ходу курсировал по периметру "поля антенн", состоящего из тысяч заякоренных буев, ожидая конвоя, которого все не было.

Но на шестой день они дождались.

– Аппаратура исправна?
– отрывисто спросил Илион, стягивая наушники. В ушах до сих пор бился жуткий рык, словно весь океан сошел с ума.
– Такого быть не может.

– Видно, может, - так же кратко отозвался Светлаков, машинально подергивая ус.
– Это какая-то жуть кошмарная, но с нашими антеннами все в порядке. Он такой и есть.

– Сколько ты ему дашь по водоизмещению?

– Не меньше ста тысяч тонн. Определенно, транспортник, не танкер, с какой-то замудреной ходовой и вынесенными дополнительными винтами. По-моему, он вообще обвешан ими по бортам, очень уж странная картина шумов.

– Не меньше ста тысяч тонн?
– уточнил Крамневский.

– Никак не меньше, скорее больше.

– Большой, - подытожил Илион, командир с акустиком переглянулись и одновременно невесело усмехнулись. Они уже устали удивляться местным чудесам. Подумаешь, транспорт-исполин, в два с лишним раза больше, чем самый крупный линкор Империи. Там, где на экваторе в считанные часы температура падает до минус сорока и образуются километровые льдины, возможно все. Может, здесь и псоглавцы где-нибудь живут.

– Надо решаться, - неожиданно посоветовал Светлаков, поколебался и закончил.
– Я так больше не смогу - даже с таблетками и переливаниями. От слуха почти ничего не осталось. Скоро от меня проку не будет.

– Сколько до него?
– спросил Илион.

Акустик стукнул ногтем по индикатору в виде планшета с координатной сеткой.

– Тридцать миль и еще чуть.

– И никого больше?

– Никого. Эскорт эсминцев отвалил, он прет в одиночку, как мамонт. Наверное, его теперь приняли с воздуха.

– Можем успеть, - подумал вслух Крамневский.- Как раз успеем, и на таком шумовом фоне можно делать все, никто ничего не услышит...

Остальное он не стал произносить вслух. Было над чем подумать.

Проблема возвращения для "Пионера" заключалась в том, что никто не мог указать в точности - на какой глубине проходит граница зоны перехода. Поэтому субмарина должна была как можно ближе "прижаться" к надводному кораблю, иначе можно оказаться на незримой линии, разделяющей миры. Что произойдет в таком случае - оставалось загадкой, но вряд ли стоило ожидать хорошего.

Один раз рискованная операция удалась, теперь ее следовало повторить. На малошумной субмарине, с опытным экипажем, укрывшись под достаточно большим судном - проблема являлась технической и решаемой. Однако, до сего момента никто не пытался замаскироваться настолько большим кораблем. Гигант, рвущий океан целой батареей многометровых винтов, расположенных в непонятной конфигурации, должен был создавать чудовищную турбулентность под днищем и вообще вокруг. Управлять подлодкой при таком волнении, да еще буквально "на ощупь" - в этих условиях понятие "риск" обретало новые краски.

– Считаем курс, - приказал командир.
– И... Снимаем пломбы с пульта управления оружием.

Радюкин стиснул зубы и зажмурился. Не помогло.

Шум изматывал, он бил в голову подобно копру, методично и неустанно. Ввинчивался в уши дробным грохотом, словно "Пионер" попал в гигантскую бетономешалку, полную крупного гравия. От шума нельзя было скрыться, даже в наушниках страшная вибрация вгрызалась в каждую клетку тела, а рокот многократным эхом отдавался под сводом черепа.

Батискаф вмещал восемь человек. Впереди, в отдельной капсуле с маленькой шлюзовой камерой, в металлическом кресле-"скелете" располагался оператор-рулевой. Остальные семеро размещались в следующем отсеке, вдоль бортов, четыре человека с одной стороны, три с другой. Поскольку аппарат изначально предназначался для экипажа в скафандрах, пассажирских сидений в привычном виде не было. Экипаж, кроме рулевого, размещался стоя, в специальных амортизированных ложементах, с рамами-фиксаторами. Размещение "три на четыре" тоже имело причину - место четвертого пассажира по левому борту занимала специальная стойка с креплениями - для рабочего инструмента. Стойку срезали автогеном, каждый сантиметр свободного места использовался, чтобы разместить и принайтовить контейнеры с записями электронной разведки, дневниками аналитиков, пробами воды и воздуха.