— Чего хныкаешь? — Артемка толкнул ее локтем. — Рева лупатая!

— Деда жалко, — пискнула Анютка и размазала грязь по щекам.

— Га! Дед знаешь какой сильный! Он им всыпет!

— Всыпет? — Она перестала плакать.

— А то не? И батя всыпет!

— А где твой папка?

— На хронте! — важно ответил Артемка.

Подошел председатель колхоза Маковский и положил руку на ребрину воза рядом с рукой Розалии Семеновны. Она отдернула руку, но Маковский улыбнулся и накрыл тонкие длинные пальцы своей объемистой ладонью, спрятав от посторонних глаз срезанный наполовину уродливый палец Розалии Семеновны. Мизинца она лишилась уже здесь, в Метелице: прошлой осенью шинковала капусту и ненароком напоролась на косой нож шинковки. С тех пор и стыдилась своего мизинца. Вообще чудная Розалия Семеновна, не похожа на деревенских баб. Приехала в Метелицу: ногти накрашены, косы обрезаны, юбка в обтяжку — сразу не понравилась сельчанам. «Фуфыра городская», — прозвали ее поначалу и воротили носы в знак неуважения. Розалия Семеновна была тихая, застенчивая, глядела на всех большими черными глазами и на откровенную неприязнь метелицких баб отвечала кроткой улыбкой. Вскоре ее прозвали «блаженной» и стали относиться мягче, а когда узнали, что она сирота, и вовсе оттаяли бабьи сердца. Первая с ней подружилась Любка Павленко, дети гужом ходили за своей Розалией Семеновной, и сельчане незаметно для себя полюбили молодую учительницу, хотя она и не думала подделываться под деревенские вкусы — ходила все в той же юбке в обтяжку и красила ногти. Бабы метелицкие полюбили! О мужиках и говорить не приходится, даже у самого председателя Маковского от нее, как говорил дед Антип, «голова ходуном».

Воз Тимофея обступили мужики. Все шли пешком, ехали только дети, больная Розалия Семеновна да одноногий учитель. Мужики хмурые, озабоченные.

— Куда ж мы теперича? — спросил Захар Довбня, глядя мимо дядьки Тимофея. Он всегда глядел мимо дядьки, показывая свой гонор перед ним.

— Пока что — к Добрушу, а там — на восток. Под Добрушем они засядут, — рассуждал дядька Тимофей. — Как ты считаешь, Григорий Иванович?

— Должны забуксовать. — Маковский покрутил свой пепельный ус. — Только б успеть…

— Што — успеть? — спросил дядька Лазарь.

— Не свернул бы на Метелицу, — продолжал Маковский.

— Што, немец — дурак? Через лес не сунется, — затараторил Лазарь тонким, бабьим голосом. — Пока в Липовке осядет, а там по главному шляху и попрёть. Надо ему наша Метелица. Пока туды-сюды — мы до Добруша докатим, а там он забуксует.

— Не балабонь! — оборвал Лазаря Захар.

— А я што? Я так… — Дядька Лазарь виновато умолк.

Председатель Маковский склонился к возу, голова его в сером картузе замаячила перед глазами Артемки. Одет Маковский необычно: в старых галифе и сапогах, в летнике, перетянутом сверху широким кожаным ремнем с дырочками в два ряда; на ремне диковинная сумка, внутри которой, насколько знает Артемка, наган, всамделишный, весь из железа. Вот и сейчас из сумки виднелась круглая рукоятка с блестящим колечком посередине. Вот бы поглядеть этот наган! Но попросить председателя, чтобы показал, у Артемки духу не хватало.

— Ты здесь, Тимофей Антипович, за старшого остаешься, — проговорил Маковский тихо. — Я с ополченцами сверну…

Он долго и внимательно поглядел на дядьку Тимофея, тот молча кивнул и похлопал вожжами по конской спине.

— Григорий Иванович, а как же я? — заволновалась учительница и повернулась к нему.

— Все будет хорошо, Розалия Семеновна. Пока что с Тимофеем Антиповичем… — Он склонился еще ниже и проговорил совсем тихо: — Ты не беспокойся, выздоравливай. Выздоравливай, голубушка!

Розалия Семеновна покраснела еще больше и опустила ресницы.

Подкатил дядька Лазарь, как гусак, вытянув длинную шею.

— Куды? Што? Григорий Иванович, а мы как же? Вместях надо, вместях зручней. Негоже…

— Лазарь! — прикрикнул дядька Тимофей.

— А как же, Антипович? Вместях надо. Вместях…

Артемке надоело коситься на наган — все равно председатель не покажет. Стал глядеть на приближающийся лес, куда они с дедом Антипом и Максимкой ходили по ягоды в начале лета. Красные ягоды, вкусные, на полянке растут. Может, и сейчас возы остановятся? Артемка хоть жменьку да успеет насобирать.

Немного погодя возы начали въезжать в лес и скрываться в нем, как в темном коридоре. Был воз — нырнул в чащу — и нет его, только слышался скрип не смазанных впопыхах колес.

Едва тень первой сосны прикрыла Артемку, только он хотел спросить у матери насчет ягод, как с хвоста в голову обоза прокатился гул людских голосов. Над Метелицей и на выходе из деревни темной полосой поднялась пыль. Послышалось отдаленное тарахтение и несколько рыкающих выстрелов: д-ррр, д-ррр!

— Мациклетчики! — взвизгнул дядька Лазарь.

— Немцы! — поддержал его бабий голос.

И понеслось:

— Господи, когда успели?

— Что ж то буди-ить?!

— Ой, горечко-о-о!

Запричитали бабы, заголосили что есть мочи. Кто-то кинулся за куст, потом обратно к возу, кто-то свернул в лес, кто-то кричал «но-о-о!», кто-то «тррр!». Мужики зашикали на баб — не время причитать.

Анютка тут же раскрыла рот:

— А-а-а!..

— Цыц! — прикрикнул Артемка по-мужски, но сам поглубже втиснулся между оклунками.

Подбежал Маковский.

— Чего я и боялся, — заговорил он торопливо. — Быстрый, гад! Как снег на голову… Что же, не успели, Тимофей Антипович, придется поворачивать. Ах, черт! — Он скрипнул зубами.

— Я — с вами. — Дядька Тимофей соскочил с воза, оступился и чуть было не упал.

— Нет, Тимофей Антипович, — сказал Маковский. — Не успеешь за нами. И потом… в деревне ты нужней. Я скоро дам знать.

Он взял дядьку Тимофея за плечо, потряс, потом быстро склонился над Розалией Семеновной, чмокнул ее в губы, потом отскочил метра на два, взмахнул рукой, закричал: «Скоре-ей!» — и нырнул в лес. Все ополченцы разом отвалили от возов и скрылись за деревьями.