— Закрой глаза!

— Они и так…

— Нет, открыты.

Я продолжал не спать… с закрытыми глазами.

Урок литературы приближался к концу.

За сорок пять минут Нина Филипповна абсолютно убедила нас в том, что самое главное в литературе — это воссоздание человеческих характеров. Потому что только через них могут быть воссозданы время, эпоха.

— «Похожа на тургеневских героинь!», «Приторен, будто Манилов!», «Разочарован, словно Печорин!», «Любят, как Ромео и Джульетта!». Разве мы не думаем так о реально существующих людях? — вслух размышляла Нина Филипповна. И при этом взгляд ее задерживался на том, кто, несмотря на свой школьный возраст, уже чем-то напоминал Печорина или Манилова. На меня она взглянула, вспомнив Ромео.

В этот момент дверь приоткрылась и на пороге возникла гардеробщица, у которой был вечно замерзший вид и, как у ребенка в мороз, только лицо оставалось незакутанным. Она пальцем поманила Нину Филипповну:

— Директор зовет!

Все почему-то замерли, затаились… И так просидели до звонка. Но и он не поднял нас с мест. Мы ждали возвращения Нины Филипповны.

Вместо нее появилась десятиклассница с красной повязкой, преисполненная такого чувства ответственности, будто дежурила во фронтовом штабе.

Узрев на наших лицах тревожное ожидание, она еще более напряглась.

— Плохо с вашей учительницей, — коротко и загадочно, как о военной тайне, сообщила она. И исчезла.

Мы бросились к двери… Табуном, в котором каждый своей стремительностью подгоняет другого, мы мчались вниз. Десятиклассница с повязкой, отвечая за все происходящее, тоже помчалась, стараясь по дороге нас образумить:

— Куда вы? Постойте… Только напугаете ее!

Таинственность дежурной подстегивала весь наш табун. Но возле комнаты школьного врача мы разом остановились.

— Мужчинам неудобно! — сказала десятиклассница. И скрылась за дверью.

Вышла она вместе со школьным врачом — Ангелиной Афанасьевной, сухопарой, негнущейся, как восклицательный знак, женщиной в пенсне на старинной цепочке.

— Я уважаю ваше волнение, — сказала Ангелина Афанасьевна. Так она изъяснялась. — Но прошу вас покорнейше вернуться обратно. У Нины Филипповны очень опасные симптомы… Вы можете причинить вред.

— Я предупреждала! — бойко засвидетельствовала дежурная.

И мои одноклассники послушно побрели за нею вдоль коридора.

А я сделал несколько шагов… и вернулся.

— Скажите, пожалуйста, что случилось? Я никому… Но мне важно знать! Необходимо…

Характер Ангелины Афанасьевны обладал определенностью восклицательного знака. Но тут ее взор рассеянно блуждал по мне: она думала лишь о том, что происходило за дверью.

— Необходимо? — машинально переспросила она.

— Очень…

— А почему?

Я не ответил. Но она сбросила пенсне, которое заболталось на старинной цепочке, сосредоточила взгляд — и поверила, что для меня это важно. Посмотрела вслед моим удалявшимся одноклассникам. И грустно произнесла:

— Схватки у нее, милейший. Весьма преждевременные и опасные схватки. На почве душевного потрясения.

— Какого?

— Мужа на фронте убили.

— Не может быть!

— Сейчас все может быть.

— Где… его?

— Под Москвой. Нас защищал, дружок. Да-с… Нас с тобой.

— Николая Ивановича убили?..

— Я не знаю его имени-отчества… Директор побежал за автомобилем. С ней медсестра. — Она кивнула на свой кабинет. — А куда везти… не вполне представляю себе. Хочется наилучшим образом… Но дозвониться не можем. Война!

— Наилучшим образом?

— Разумеется. Это наш долг.

— Я знаю, куда везти. Будет именно наилучшим!..

— Похвально, что ты хочешь помочь, но…

— Я позвоню по телефону. Из учительской… Бывшему главному врачу родильного дома.

— Нам надобен не бывший и не будущий. А тот, который поможет немедленно.

— Александра Евгеньевна и поможет! Она теперь консультант. В родильном доме ее все слушаются. Я знаю… Я сам там родился!

Она вернула пенсне на нос.

— Звони, дружок. Только без промедления! Промедление, знаешь…

«Неужели смерти подобно? — подумал я. — Не будет этого! Я спасу Нину Филипповну. И того… матерью которого она готовится быть!»

Я был уверен, что Александра Евгеньевна окажется дома. И она в самом деле будто ждала моего звонка.

— Еду, — сказала Александра Евгеньевна. — Везите свою учительницу.

Я записал адрес.

— Помогите ей… Я очень прошу!

— Везите… Но как драгоценную вазу! Никаких сотрясений. И потрясений…

— У нее мужа убили.

— Я еду.

…Вечером я подскакивал к каждому телефонному звонку.