— Что произошло? — спросил я сидевшего рядом со мной Деда. В этот раз я решил ехать сзади, уступив переднее место Дуче: он в форме, так будет надежней, мало ли кому захочется проверить права Петра, а присутствие милиционера в машине в некоторой степени защищает от подобных проверок.

— Та ниче, — пожимая плечами, ответил дядя Толя. — Кто-то позвонил в дверь, я и открыл, а они мне железяку в зубы. «Молчи, — говорят, — старый хрен, а то пулю схлопочешь». Я хоть и пожил свое, но раньше указа всевышнего помирать не хочется. Хотя могли б и не предупреждать… я с перепугу и так онемел. Вытащили, значит, меня на улицу и сунули в милицейский «бобик»…

— А номер, номер не запомнили? — встрепенулся Дуча.

— Який там номер! — Дед вздрогнул всем телом, вспоминая, видно, свое приключение. — Я забыв, як меня звуть, а ты но-омер, — мешая украинские слова с русскими, произнес он, и в его голосе слышался явный упрек.

— Ну, может, хоть что-то вспомните? — умоляюще проговорил Дуча. — Может, имена какие называли или в машине особенность какая была? Они хоть в форме были?

— Нет, формы на них не было, но машина была милиционерская — эт точно. Ее пару раз вызывали, и водитель отвечал.

— Как вызывали? — раскачивал его Дуча.

Анатолий Иосифович сосредоточился и стал чесать указательным пальцем правой руки подбородок.

— Не помню.

— Ну, напрягите память, дядь Толь, — не отставал от него Дуча.

— Вспомнил, — помолчав, таинственно произнес Дед. — На руле заместо чехла змеиная кожа была. Он, водитель, значит, еще хвастался, что у кого-то на вещевом рынке забрал.

— Это уже что-то. — Дуча радостно потер ладони. — Может, еще чего, а, дядь Толь, не в машине, так в квартире — вас же там долго держали.

— А-а, — протянул Дед. — В квартире разговоры были, и много.

— Так чего же ты… — не заметив, что перешел на «ты», чуть не закричал Дуча.

— В квартире они не стеснялись. Тот, которому ты, Владуся, — Дед с благодарностью посмотрел на меня, — врезал, сказал, что меня опасаться нечего, так как жить мне осталось мало и рассказать я уже никому ничего не смогу.

— Ну-ну, — я придвинулся к нему поближе, — и что же там?

Дед как-то неопределенно покачал головой.

— Всего я, конечно, не упомнил, но шо-то они говорили о том, шо ты до Москвы не доедешь… — Он замолчал, чго-то вспоминая. — Як он сказав тебя в чем-то вывалять должны. Тока зачем тебя валять, я не понял.

— Завалить, наверное, — поправил его я и пояснил: — Убить, значит.

— У-у-би-ить? — протянул изумленно Дед. — А я-то и не понял. Во, бисовы дети. Потом им кто-то звонил по телефону. Хто, я не знаю, но, видать, якась шишка. С ним разговаривал той здоровый, шо двери открывал. Так он як солдат перед генералом вытянулся… а вот о чем они говорили, толком не помню… Ты извини, Владик, но я в таком состоянии был… как в бреду. Правда, шось они важное говорили. Я еще подумал, шо тебе надо будет рассказать, а потом… как вспомнил, шо меня скоро убить должны… — Дед поперхнулся, и его тело начало вздрагивать — я понял, что он плачет.

Увлеченный разговором с Дедом, я и не заметил, что мы остановились.

— А чего мы стоим? — Я взглянул на Петра.

— А куда ехать? К тебе ведь нельзя.

— Нельзя, и к дяде Толе нельзя, — вслух рассуждал я, пытаясь найти решение этой проблемы. И тут в моей голове мелькнула идейка. — А ну-ка давай на площадь Свободы. Думаю, есть место, где можно спрятать Деда. После этого обсудим, что дальше делать.

— Понял. — Петр рванул машину с места.

К счастью, Вика была дома и еще не легла спать. Что еще меня обрадовало — она была одна. Я, конечно, не имею в виду этого троглодита черной масти, который рявкнул на раздавшийся дверной звонок. Не знаю, как хозяйка дома, но этот вечно голодный гад был явно доволен моим приходом. Я это понял по его широко разверзшейся при виде меня пасти (это он так улыбается).

— Привет. — Я мило улыбнулся открывшей дверь Виктории. Она ответила на мою улыбку. — Чего зубы скалишь, рожа? — проговорил я и, заметив, как ее брови поползли вверх, а очаровательный ротик стал медленно открываться, поспешил добавить: — Это я не тебе — это я… ему. — Я взглядом показал на сидевшего за ее спиной пса и, уже обращаясь непосредственно к нему, спросил: — Чему радуешься, коняка? — И сам же ответил на свой вопрос: — Что, любимая косточка сама домой пришла? Ротик-то прикрой, а то, чего доброго, кишки простудишь…

— Чего в дверях стоишь? Проходи, — прервала меня Вика.

Я, поблагодарив ее кивком головы, пропустил вперед дядю Толю, просунулся в квартиру сам и, стараясь не делать резких движений, прикрыл за собой дверь.

— Я уж думала, ты вообще не появишься. — В ее голосе слышалась плохо скрытая тревога, а в моей душе запели птички. — Ну проходи же, чего застрял?

— Ты-ы, это… ну-у… Я не один, — решившись, выпалил я.

— Это я уже заметила.

— Мой дядя Анатолий Иосифович, — представил я Деда.