Я здорово поработала, а день только начинался!

Мою лазурную спальню заливало яркое утреннее солнце. Я задернула шторы и с удовольствием погрузилась в голубой полумрак. Топать босиком по ковру было приятно, а также сбросить на него костюм, белье и открыть краны в заново отреставрированной ванной. Вода шипела, взбивая пену с моим любимым запахом орхидеи. Я уже занесла ногу над бушующим морем, но спохватилась, набрав номер телефона ближайшего магазина цветов: «Будьте добры, букет васильков, 421-15-87. Нет, пожалуйста, только васильков. Поищите. Да, очень большой. Оставьте под дверью и запишите на мое имя, Дикси Девизо».

Я заслужила эти цветы. И, наверно, еще многое. Сегодня я доказала кое-что человеку, которого когда-то считала единственным мужчиной на свете. Сегодня Алан Герт — «славный ковбой» понял, что Дикси Девизо осталась актрисой. Актрисой и женщиной. Несмотря ни на что!

Чудесное утро… Я с наслаждением погрузилась в горячую, благоухающую ванну, не отгоняя сладкую дрему. Поступать так крайне опрометчиво. Но я отключилась, видимо, не надолго, отметив четкую линию покраснения, проходящую по верхушкам грудей и на предплечьях, возвышавшихся над водой. Это оказалось даже красиво — ритуальная раскраска индусских новобрачных. Я еще понежилась в ванне, вспоминая проказы с Аланом. Ну и отчаянным малым он был! Обезоружиающе-естественным. Наверно, поэтому на нас не покусились кобры — он был для них своим, как Маугли.

Предстоящее свидание меня радовало. Я старательно растерла тело массажным кремом, сделала витаминную маску, а когда сняла полотенце с влажных волос, благодарно подмигнула своему изображению — кудри так и вились, прямо как у маленького Микки. Черт, опять он! Я категорически запретила своим мыслям вторгаться на территорию господина Артемьева. Завтра же оформлю документы по наследованию во французском отделении Международной коллегии и постараюсь выкорчевать из разгулявшегося воображения ростки интереса к русскому Паганини.

Реанимировав свою красоту до двадцатипятину, максимум, тридцатилетней отметины, я забрала ждавший меня на лестничной клетке букет и завалилась спать под его кустистой сенью. Увы, или, наоборот, — к счастью, — эти васильки были также не похожи на московские, как Алан на Майкла. Огромные, крепкие, заботливо вскормленные удобрениями в теплице, они властно раскинули полуметровые стебли над моей подушкой. А пахли почему-то резедой! Да ведь этих оранжерейных бедняг, конечно, спрыснули одеколоном… Я уснула, раздумывая о том, по какому принципу подбирают запахи для непахучих тепличных цветов…

Алан заехал за мной в полдесятого. Он постарался привести себя в форму, но было заметно, что, в отличие от меня, ему не удалось не только вздремнуть, но и основательно перекусить. Постарел, но хорош. Даже морщины на смуглой коже в сочетании с выгоревшими бровями и небрежно взлохмаченными ржаными патлами выглядели очень мужественно. А зоркие, какие-то по-птичьи внимательные голубые глаза казались совсем светлыми и очень опасными. Да, Алан был обречен на пожизненную роль ковбоя. Он прямо тащил за собой атмосферу «вестернов» — лихой скачки с перестрелкой, благородных подвигов, а сильное жилистое тело так и просилось в «упаковку» из грубой рыжеватой кожи, широченных поясов и мешковатых клетчатых рубах.

На Алане был вечерний костюм и он даже попытался причесаться. Я протянула руку и взлохматила эти очень жесткие, словно шерсть медведя, так любимые мной когда-то пряди.

— Жутко покрасили в этот раз, но я не стал скандалить. Отрастут. — Поморщился он.

— Боже! Мне и в голову не приходило! Была уверена, что ты стопроцентный, выгоревший, обветренный «ковбой».

— В кино ничто не бывает стопроцентным. Даже если у тебя от природы метровые ресницы, обязательно норовят подклеить еще два сантиметра фальшивых. Отлично, что гримерши не успели обработать тебя сегодня утром. Я аж захлебнулся от радости, снимая «крупняк». Совершенно документальный кадр! Умница, Дикси, — он задрал подол моего вечернего платья. — Умница, что носишь чулки. Ненавижу колготки, все равно, что трахаться в резинке.

— Куда едем? Волчий аппетит. — Я отстранилась, опасаясь нападения.

— Я тоже жутко голоден. И еще многое другое. Предлагаю сразу нагрянуть в мой отель. Там хорошая кухня, а у меня люкс с видом на Елисейские поля. В ресторан не пойдем. Французские пуритане, ошибочно считающие себя развратниками, не поймут, если я завалю тебя прямо на этот столе. Танцевать же ты не собираешься? — Алан с сомнением посмотрел на мой туалет.

— Собираюсь осмотреть твои апартаменты. Платье одето специально на этот случай. Чтобы раздевать было интереснее.

Номер Алана действительно оказался шикарным. За стеклянной стеной угловой гостиной светились огни Елисейских полей, так что в комнате стояло праздничное серебристое мерцание.

— Не будем зажигать света, ладно? — Алан прижался ко мне прямо у порога, обозначив выступом своего тела, что ему не терпится приступить к делу.

— Раздень меня, — еле прошептала я, благодаря судьбу, что после жутких недель одиночества она прислала мне именно этого злодея и насильника. Злодея и дикаря — конечно же, я не сомневалась, что он просто сорвет с меня платье, поэтому и выбрала фасон с легко отстегивающимися бретельками. Разделаться с тоненьким бюстгальтером и нежными трусиками для клешней Алана вообще не представляло труда. Через пару секунд я была свободна от цивилизации, как Ева, помогая раздеться «дикарю». Но не тут-то было, — эти замедленные изводящие игры не для его орудия, грозящего разорвать вечерние брюки. Пуговицы от сорванной сорочки горохом раскатились по паркету и мы рухнули на ковер, отшвырнув к окну журнальный столик. В дверь постучали.