Секунду спустя портфель вместе с ним бесцеремонно шмякнули на пол. Шаги человека затопали в сторону, тихо скрипнула еще одна дверь (наверное, дверца шкафа), прошуршала снимаемая куртка, потом шаги приблизились и смолкли возле него.

— Ну что, — явно обращаясь к нему, прозвучал молодой насмешливый голос. — Будем скандалить, сопротивляться или достойно, по–человечески поведем себя?

Вранцов, притаившись, молчал в портфеле.

— Молчание — знак согласия, — сказал голос.

Замок щелкнул, створки широко распахнулись, и Вранцов оказался в какой–то большой пустоватой комнате на ярком свету у ног следователя, стоявшего над ним в джинсах и бежевом свитере, растянутом на локтях. Инстинктивно он сразу взлетел и забился в углу, на верху какого–то книжного шкафа, среди вороха пожелтевших бумаг и пыльных папок, рядом с накренившимся школьным глобусом, готовым вот–вот упасть.

— Ну что ж, я не формалист. Располагайтесь, как вам удобней, гражданин подследственный, — сказал насмешливо молодой человек, провожая его взглядом. — Устраивайтесь свободно, непринужденно. Сейчас кофейку сварим, бутерброды соорудим.

Он включил в сеть блестящую никелированную кофеварку, достал хлеб и развернул тот самый сверток с колбасой, на который поймал Вранцова. Пока он умело, сноровисто варил кофе и готовил бутерброды, Вранцов успел оглядеться в этом помещении, куда так внезапно попал. Это было просторное помещение с высоким потолком, что–то среднее между спортзалом и классной комнатой. У одной стены стоял книжный шкаф, с которого и осматривал ее Вранцов, у другой письменный стол с пишущей машинкой и компактным, похоже, японским компьютером. На экране дисплея все время мелькали какие–то цифры и цветные значки, смысла которых Вранцов не мог понять. Там же висела классная доска и учебные пособия на гвоздиках: карта обратной стороны Луны, скелет грача, схема подземного атомного бомбоубежища, таблица логарифмов. А повыше снимок десантника в «афганке», выпрыгивающего из вертолета, и голая девица с мощным бюстом — по животу косая надпись фломастером «СПИД».

Угол напротив был занят «шведской стенкой», а под самым потолком баскетбольный щит, в кольце которого застрял мяч, но странно, собственно, и не застрял даже, а словно бы завис там, как Сатурн в своем кольце, ничем не поддерживаемый. Словно, брошенный чьей–то рукой, так и застыл в полете, не падая вниз.

Все это походило и на классную комнату, и на спортзал, но могло быть и тюрьмой для несовершеннолетних преступников. Через зарешеченные окна видна была улица, близко проезжающие машины и силуэты прохожих, мелькающих в ту и другую сторону. «Значит, не тюрьма, — сообразил Вранцов. — Какой–нибудь следственный отдел районного управления внутренних дел». Но из коридора через запертую дверь доносились по временам звонкие юные голоса, звуки музыки и торопливые шаги, не похожие на шаги надзирателей.

— Ну вот и порядок, — сказал следователь, выключая кипящую, благоухающую кофейным ароматом машинку. — К столу не приглашаю. Полагаю, на месте вам будет удобнее перекусить.

Прихватив два бутерброда с колбасой и чашечку кофе, он поставил все это перед Вранцовым прямо на верхнюю крышку шкафа. Вранцов пугливо подался в сторону, но молодой человек и не собирался трогать его. Вернувшись к столу, он пододвинул к себе кофе и тарелочку с бутербродами, сел и с аппетитом принялся за еду.

На колбасу эту (действительно таллиннскую) Вранцову противно было даже смотреть, но аромат кофе неудержимо притягивал. Сколько дней он мечтал о нем, тосковал без него. И едва выждав, пока кофе чуть–чуть остынет, он, обжигаясь, с жадностью выпил всю чашку до дна.

— Ну вот, — бодро сказал, допив свой кофе и стряхнув крошки с колен, следователь. — Теперь можно и за дела.

Он перенес посуду на подоконник, достал и положил перед собой чистый лист бумаги и простую школьную ручку за сорок копеек.

— Итак, — потирая руки, сказал он. — Прежде всего необходимо выяснить, к какому биологическому виду вы в данный момент относитесь.

— Я человек! — возмущенно вскричал Вранцов. К нему вдруг вернулся прежний человеческий голос и способность хрипло, но говорить; однако, взвинченный предстоящим допросом, он даже не очень удивился этому.

— Кто бы мог подумать, — иронически оглядывая его, хмыкнул следователь. — Сходства, откровенно говоря, маловато.

— Но я же был человеком!..

— Возможно… В прошлом, вероятно, да.

— Но ведь я не ворона. Я мыслю, а вороны мыслить не умеют.

— Ну что ж, — засмеялся тот. — Значит, вы мыслящая ворона, «корвус сапиенс». — Идея эта ему понравилась, и он слегка развил ее, потешаясь. — Возможно, произошла мутация, и вы представляете собой новый вид вороны. Или новый вид человека. А что, это даже карьера в своем роде! Можно стать родоначальником нового биологического вида, еще неведомого в природе. Вот только найти подходящую самку, и можете яйца высиживать, и дело пойдет.

— Попрошу не издеваться! — вскрикнул обиженный Вранцов. — Вы не имеете права!..

— Ну ладно, шутки в сторону, — посерьезнел тот. — Ближе к делу, как говорится. Фамилия, имя, отчество?.. — произнес он официальным тоном.

— Тогда или теперь? — спросил Вранцов с вызовом.

— В каком смысле? — переспросил следователь.

— Прежде звали Аркадием Петровичем. Фамилия была Вранцов. А теперь не знаю. Ворона без роду без племени. В общем, «корвус короне»…

— Вороньи дела меня не интересуют, — сказал следователь, черкнув что–то на листе. — Я занимаюсь лишь человеческими вашими делами…

— Ну, это дела давно минувших дней, — сказал Вранцов с горечью.

— Ничего, — продолжая писать, обронил следователь. — У нас срока давности не существует… Итак, что побудило вас изменить свой человеческий облик и жить, скрываясь от людей? Покинуть службу, семью, вести тунеядствующий образ жизни? — Изменить свой облик, скрываться!.. — возмущенно захлопал крыльями Вранцов. — Я что, этого хотел?.. Сообразить не можете, что я здесь ни при чем?.. — хрипло выкрикнул он. (Голос хоть и вернулся к нему прежний, человеческий, но звучал с какой–то простудной хрипотцой.) — Это случилось без моего ведома, без моего согласия! Вы что, не понимаете? С человеком несчастье, а вы издеваетесь…