Марк вышел немного утешенным. Всё-таки приятно, когда о твоих трудностях знает влиятельный, близкий к царю аристократ. Надо терпеть и работать больше, пока не настанут лучшие времена. По крайней мере, за стеной можно спать спокойно.

Первая вылазка римлян не совсем удалась. Они захватили стадо овец, но на обратном пути их нагнали этруски и несколько человек убили. Царь Ромул объявил, что пока войско не окрепло, надо подождать и не раздражать соседей.

В Риме было мало женщин. Некоторые переселенцы успели обзавестись семьями на родине и привезли жён с собой, но они были молоды, так что их дочерям предстояло ещё долго расти до брачного возраста. Единственный воин, который был старше остальных и дольше всех женат, Тарпей, держался высокомерно и недоступно, а десятилетнюю дочь охранял, словно от диких зверей. Его назначили на Капитолий командовать гарнизоном, потому что других желающих не нашлось, и он жил там с семьёй совершенно замкнуто.

Появилось несколько женщин лёгкого поведения, как и следовало ожидать в поселении здоровых молодых мужчин. Их не пускали в город, и они занимались своим ремеслом в лачугах на болотистом берегу. Рынок был небогатый, вместо серебра и бронзы им приходилось довольствоваться в качестве платы ячменём и свининой. Все они были неряшливы, немолоды и дурны собой. Никто из граждан не признался бы, что часто у них бывает, и считалось хорошим тоном не видеть и не замечать тех, кого там застали.

Но на второй год в Рим стали прибывать люди, которым не было дела до того, в каких грязных притонах их видят, люди без чести и совести. Ромулу не давало покоя, что город опасно слаб, хотя его подданные и считали, что три тысячи латинян защитятся от любого количества врагов. Царь готов был на всё, чтобы увеличить войско. С трудом ему удалось уговорить воинов принимать в свои ряды каждого, кто способен носить оружие. В Азиле, скопище хижин под Палатином, за городской стеной, были рады любому крепкому мужчине и не спрашивали о прошлом. Некоторых новобранцев выдавало клеймо беглых рабов, другие скрывались от правосудия, многие прогневали богов кровосмешением или святотатством. Но всех сильных мужчин Ромул принимал, и целеры, запугивая коренных поселенцев, добропорядочных латинян, навязывали им этих негодяев в сограждане.

Когда пришла пора отмечать четвёртую годовщину создания города, Рим готов был взорваться. Взаимная неприязнь жителей, нищета, тяжёлый труд и вынужденное половое воздержание раздирали его на части. Особенно негодовали простые воины, и на собрании, которым открывались торжества, они решили заявить о своём недовольстве. Пусть войско выступит на Вей — ближайший и самый слабый из богатых этрусских городов, правда, к сожалению, хорошо укреплённый. А то они возьмут назад клятву верности, которую Ромул вынудил у них ложными обещаниями, и все вместе уйдут на север, служить наёмниками в бесконечной войне между этрусками и дикарями из Лигурии.

Воины принялись кричать о своих горестях, едва завидели Ромула. Он теперь, в довершение обиды, окружил себя заимствованными у этрусков пёстрыми знаками царской власти, которые ничего не говорят настоящим латинянам. Но одолеть его на собрании было нелегко.

С самого начала он правил простым способом — разделяя подданных. Царь мог рассчитывать на поддержку всех тех, кому помог выдвинуться. За него были сто глав семей, которых он позвал в Совет отцов, и триста молодых богачей, составляющих римскую конницу, потому что кони, которые обеспечивали их положение, были царские. Ещё — три сотни целеров — этих молодых разбойников никто не любил, но многие боялись. В неорганизованном собрании из трёх тысяч человек семьсот самых влиятельных единодушно голосовали за царя.

Его противники быстро поняли, что речи против произносить без толку. Но Ромул был опытным начальником и знал, что с недовольством лучше бороться уговорами, чем силой. Он заговорил откровенно:

— Воины, вы стойко выдержали четыре года тяжёлого труда. Не сдавайтесь же в последнюю минуту и не дайте своим усилиям пропасть даром. Я знаю, что вам нужно — добыча и женщины. Скоро у вас будет и то и другое. В этом году мы уже сможем взять этрусский город; а через месяц я отправлю посольство к сабинянам просить жён для своих воинов. В Альбу можно больше не обращаться, в прошлом году они отказались из-за той злополучной истории с Ремом, сказали, что наш город осквернён братоубийством и недостоин дочерей богобоязненных латинян. Но мы ещё покажем им, как они ошиблись! Разве мог я разгневать богов-хранителей Рима, когда защищал стену, невзирая даже на родственные чувства? Нас ждёт великое будущее, и Альба ещё будет просить о союзе! Но это впереди, а пока вам нужны жёны. Их мы получим у сабинян, наших соседей и родичей. Их обычаи не совсем такие, как наши, они ютятся в деревнях и не ценят преимуществ городской жизни. Но они почитают тех же богов, что и мы, и говорят на том же языке — хотя и очень плохо!

Последние слова он произнёс, подражая сабинскому говору. Слушатели расхохотались, и Ромул понял, что победил.

— Значит, решено, — продолжал он. — Кричите «да», чтобы показать, что согласны. — Раздался рёв одобрения. — А теперь устроим шествие через город к святилищу, где целых двенадцать коршунов явились некогда возвестить предначертанный нам успех. Держитесь чинно, с достоинством, как подобает жителям города, который основал сын бога во исполнение воли богов!

В торжественной тишине римляне прошествовали на грандиозное жертвоприношение; оно обещало к ужину вволю жареного мяса, и все воспрянули духом. Да и одних молитв хватило бы, чтобы ободрить, так убедителен и красноречив был Ромул. Но всё-таки Марк чувствовал, что его провели. Вечером у костра, наевшись досыта, он набрался храбрости и пожаловался соседу:

— Удивительно, как мы всегда соглашаемся на то, чего на самом деле не хотим. Нельзя сказать, что царь Ромул — тиран, а мы рабы; он всегда объясняет свои планы, обещает, что если нам не понравится, он придумает что-нибудь другое. Но когда доходит до дела, все голосуют «за». Я не желаю клянчить, чтобы сабиняне разрешили мне ухаживать за их дочками; они вообще должны быть счастливы, что их даже заметили. И от сородичей-латинян я не желаю сносить оскорбления. Нехорошо, конечно, воевать с городами предков, а стоило бы. И главное, чего я никак не могу взять в толк, это почему бы завтра не захватить несколько этрусских баб. Сил нет каждую ночь валяться одному и слушать, как храпят пятеро других парней. Будь у нас одна женщина на шестерых, и то было бы лучше. И всё равно я сегодня голосовал за царя. Он что, всех заколдовал? Говорят, он не простой смертный.