Эта теория, которая сводит роль человеческой созидательности к обычному инстинкту продолжения рода, многим наверняка покажется чересчур приземленной. Она напоминает рассуждения, которые писательница Маргарет Этвуд вкладывает в уста инженера-биолога Коростеля, героя романа «Орикс и Коростель». Когда его друг Джимми говорит, что именно благодаря искусству человек отличается от животного, Коростель возражает:

— В брачный сезон самец лягушки производит как можно больше шума, — сказал Коростель. — Самки выбирают самца, у которого голос громче и глубже — подразумевается, что такой голос бывает у самых сильных самцов с хорошими генами. А маленькие самцы — это установленный факт — поняли, что, если залезть в пустую трубу, она сработает как усилитель, и самец покажется самкам гораздо крупнее, чем на самом деле.

— И что?

— Вот зачем художнику искусство. Пустая труба. Усилитель. Способ трахнуться[15].

Согласно Даттону, функции искусства не полностью сводятся к демонстрации силы и брачным играм. Даттон опирается также на теорию социального психолога Джонатана Хайдта о том, что у каждого человека присутствует врожденное чувство восхищения подвигами других людей. Это чувство Хайдт называет врожденной нравственностью и описывает его как желание творить добро и совершать подвиги. Даттон утверждает, что искусство заставляет нас восхищаться уникальностью художника и чувствовать единение с ним. Восторг у нас вызывают не только его физические способности, но и его богатый внутренний мир. Выражаясь языком давно ушедших поколений, мы словно получаем возможность заглянуть в душу художника. Поэтому фальсификатор совершает двойной обман: вместо того чтобы познать чувства художника, мы тянемся к имитации. Мы верим ей, но настоящие чувства создавшего ее остаются для нас загадкой, а то, что мы видим, оказывается подделкой.

Брачные игры, талант, созидательность и личные способности — если сложить все эти факторы, получится, что основная цель искусства — создать наиболее полную картину личности художника. Исходя из этого, теория Даттона неплохо объясняет, почему подлинность в искусстве настолько важна для нас. Мы не хотим делиться нашими чувствами с подделками. Но каков же на самом деле механизм их восприятия? Фальсификация имитирует настроение и личность настоящего художника и становится источником дохода для своего создателя. Но если подделка вызывает у нас восхищение, значит, мы восхищаемся не художником, а фальсификатором?

По мнению Даттона, фальсификация художественного произведения приводит к конфликту между двумя нашими склонностями. С одной стороны, техническое исполнение вызывает у нас положительные эмоции. С другой — нас раздражает сам факт фальсификации. Этот конфликт возникает из-за того, что создатель произведения искусства и тот, для кого оно создано, отдалены друг от друга. Музыканты и художники каменного века демонстрировали собственные таланты только своему непосредственному окружению, поэтому личность художника никто не ставил под сомнение. Но с возникновением способов сохранять и продавать произведения искусства момент нашего восприятия этих произведений начал отдаляться от момента их создания. Научившись сохранять картины и записывать музыку, мы стали чаще попадаться в собственные ловушки. Технический прогресс упростил фальсификаторам задачу.

Однако именно техническому прогрессу мы обязаны возникновением дополнительных форм самовыражения. Теория эволюции, предложенная Дэнисом Даттоном, трактует искусство и эстетику как явления, практически исключающие возможность обмана и подделки, но технологии, сделавшие подделку возможной, расширили также и возможности искусства. Сейчас наше восприятие произведений искусства во многом зависит от создаваемых ими иллюзий и формируется в значительной степени благодаря сомнениям в их подлинности. И наше отношение к подлинному и подделке меняется в зависимости от ситуации.

Фальшивите?

Бывает, что я даю деньги уличным музыкантам. Я вообще довольно часто останавливаюсь и слушаю их, причем как скрипачей, играющих Баха, так и длинноволосых, бренчащих на гитаре хиппи. Иногда я бросаю им пару монеток, а иногда разворачиваюсь и шагаю дальше. Вознаграждение достается тем, кого я считаю способными. Но если кого я и обхожу стороной, так это музыкантов, которые играют с усилителем и под готовый записанный аккомпанемент. И ладно бы еще индейцы, играющие на флейте, — их я не стал бы слушать, даже не будь у них усилителя. Однако довольно часто усилитель и аккомпанемент заставляют меня обходить стороной даже талантливых музыкантов. Взять того блюзмена в Токио или нью-йоркского скрипача в черном кожаном фраке — оба они играли... ну, скажем, неплохо, но восторга у меня не вызвали. Я прекрасно понимаю, что порой без аккомпанемента песня или композиция звучит совершенно иначе, а целый оркестр или ансамбль на улицу не выведешь, и тем не менее некий примитивный внутренний голос говорит мне, что использовать стереоустановку — это со стороны уличного музыканта нечестно.

Возможно, со мной согласятся далеко не все, но думаю, что мы осуждаем уличных музыкантов за использование вспомогательных технологий, руководствуясь вполне человеческими мотивами. Немного обидно, ведь наверняка музыканты, которые не могут обойтись без дополнительной техники, испытывают особую потребность в деньгах. Почему же тогда именно их я лишаю возможности немножко подзаработать? Возможно, виной тому — глубокое недоверие к технологиям в музыке?

Первым видеоклипом, показанным на только что открывшемся музыкальном телеканале MTV, стало музыкальное видео к песне группы The Buggles под названием «Video Killed the Radio Star»[16]. В песне имеются, например, и такие строчки: «They took the credit for your second symphony/Rewritten by machine and new technology»[17]. А за полвека до появления MTV критик Филип Аусландер называл радио механизмом, сгубившим тысячи жизней. Звукозапись изобрели на рубеже XIX и XX веков, однако радио отдалило исполнителя от слушателя, который теперь терялся в догадках, что же он слышит — запись или живую музыку. Именно тогда и возникло выражение «играть вживую». Этот способ музыкального самовыражения, прежде единственный, стал лишь второстепенным, а само понятие «музыка» сейчас, как правило, соотносится с музыкой, записанной на тот или иной носитель. Концерты стали редким удовольствием для весьма ограниченного круга любителей, а выражение «живая музыка» используется при описании ресторанов.

Живая и записанная музыка — это, конечно, крайние проявления, которые по-разному сочетаются в каждом музыкальном жанре. Часто музыканты, в студии записывающие песни поверх уже готовой записи с ударными, отправляются в турне с ударником и барабанной установкой: так, по их мнению, они создадут нужный настрой. На обложке первого альбома рок-группы «Rage against the Machine» музыканты гордо заявляли, что обходятся без синтезаторов, хотя гитара Тома Морелло была похожа на целую лабораторию по производству звуков. И несмотря на то что большинство современных концертов тщательно планируются заранее, а зрители едва ли отличат живую музыку от записи, музыканты чувствуют себя обязанными создавать видимость игры вживую.