Эвенки ничком лежат на полу. Им, бесстрашным, один на один выходящим с рогатиной на медведя, — я знаю, что и Осип и Василий бывали в таких переделках, — буйство грозы вселяет суеверный страх, ужас и делает жалкими и беспомощными.

Да и мне, вероятно, стоило бы напугаться: вот ведь как провожает меня великая тайна озера Егдо. Громовержец посылает в меня копья и стрелы, рушит вокруг камень и сотрясает земную твердь. Пожалуй, такой грозы не помню во всю жизнь. «Стоит задуматься», — сказал бы профессор Журавлев, и глаза его, нездешние глаза человека, проникшего в великую тайну мирозданий, чуть-чуть бы прищурились.

Гроза унялась скоро. Отошла, растаяла страшная туча, и гром разом улегся, словно и не было в мире необузданного хаоса страсти. Мы плотно отобедали в землянке, распахнув дверь и вдыхая словно бы неземной, прекрасный запах грозы. Ребята, крепко выпив, завалились на нары и разом заснули, измученные прошедшими страхами. Я понял, что страхи мучили их с момента прихода к озеру и до окончания этой грозы. Когда все стихло, Василий и особенно Осип стали вдруг веселыми и разговорчивыми парнями.

— Никому, однако, не говори, что Егдо видел, — сказал Василий.

— В Инаригде не говори, — дополнил Осип, словно бы давая разрешение мне говорить о Егдо за пределами Авлакана.

— Камни, однако, прячь! Не показывай Инаригда камни, — продолжал наставлять Василий.

— Почему?

— Нельзя. Не был, однако, ты там.

— Не был, не был, — закивал Осип, теперь он во всем поддерживал товарища, как тогда его Василий.

— Место шибко тайное.

— Хына не велит?

— Хына, однако, подох маленько. Нарот не велит. Серса наш не велит.

— Спать будем, — сказали они и завалились на нары.

Цепляясь за последнее, я спросил:

— Слушай, Василий, а Егдо по-вашему — щучье, да?

— Нет. Это Почогиров язык. Наш язык: Егдо — Огорь много!

— Огненное, да?

— Однако, огненное! — пробормотал он и засопел носом.

Я вышел из землянки, поднял рюкзак и высыпал содержимое из него на землю. Сухими, опаленными великим огнем, в панцирных рубашках окалины, лежали передо мной метеоритные тела, поискам которых отдал всю жизнь мой учитель Леонид Александрович Журавлев.

Я взял в руки тяжелый черный окатыш и долго глядел на него: есть ли это разгадка сагджойской тайны или это новая тайна, которой суждено мне посвятить жизнь?

День выдался ясным с самого утра. Пожалуй, поэтому Антона Сухова, как только он проснулся, охватило просветленное настроение. Сухов радостно и бодро ехал на работу в клинику. Искусно и быстро прооперировал. Операция оказалась сложной, но все прошло удачно.

Из клиники Антон вышел не спеша и с удовольствием вышагивал по тротуару вдоль магистрали, огибавшей овраг правильной дугой. Он не торопился. Рядом с дорогой красовались золотисто-багряные клены, на противоположной стороне оврага зеленели не пожухшие еще акации и дубы. Солнце светило вовсю после дождей, ливших непрерывно три дня.

Сухов, сам того не замечая, улыбался, радуясь солнечному дню. Легкий ветерок перебирал его шевелюру с сединой. Домой идти не хотелось, но и в клинике оставаться надобности не было.

Осень. Солнце. Удачная операция. Переутомившиеся мозг и тело невольно стремятся к покою. Что может быть лучше таких вот минут?..

«Вероники еще нет дома. — Мысли о ней врываются сами собой. Какой-то невидимый барьер пролег между нами. И барьер этот, пожалуй, невозможно разрушить, хотя теперь уже нет и желания крушить какие-то барьеры. Они дарят нам передышку, и за это им спасибо. А то, что вместе с отдыхом они приносят и одиночество, может, и не беда, в одиночестве никто тебя не унизит, не оскорбит…»

Когда-то он искренне любил ее. По-настоящему. Это теперь приходится спрашивать себя, что же все-таки такое — любить по-настоящему. А прежде не спрашивал. Просто каждой клеточкой своего существа ощущал, что ему жизненно необходимо быть с нею.

Солнце. Осень. Прекрасный день. И не хочется идти домой. Не хочется ни о чем вспоминать.

— Ах, звезды-звезды, вечно вам сиять… — послышался за спиной знакомый мотив. Сухов обернулся, так и есть. Его догонял анестезиолог Митрофан Степанюк. — …и одарять кого-то счастьем… Славный денек выдался, Антон. А?