Шрифт:
В роще запевает соловей
Нисходит ночь на мир прекрасный, Кругом все дышит тишиной; Любви и грусти полон страстной, Пою один про край иной! Весенних листьев трепетанье, Во мраке веющие сны, Журчанье вод, цветов дыханье — Все мне звучит как обещанье Другой, неведомой весны!Духи
Блажен, кто прост и чист душою, Чей дух молитве не закрыт, Кто вместе с юною землею Творца миров благодарит, Но мыслью, вечно восходящей, Не в жизни ищет идеал, И кто души своей любящей Упорно к ней не приковал!Соловей
Весны томительная сладость, Тоска по дальней стороне, Любовь и грусть, печаль и радость Всегда межуются во мне; Но в их неровном колыханье Полны надежд мои мечты: Журчанье вод, цветов дыханье — Все мне звучит как обещанье Другой, далекой красоты!Духи
Чем тени сумрачней ночные, Тем звезды ярче и ясней; Блажен в беде не гнувший выи[1], Блажен певец грядущих дней, Кто среди тьмы денницы новой Провидит радостный восход И утешительное слово Средь общих слез произнесет! И тьму пусть терпит божья воля, Явлений двойственность храня, — Блаженны мы, что наша доля Быть представителями дня! Пути творца необъяснимы, Его судеб таинствен ход, Блажен, кто всех сомнений мимо Дорогой светлою идет!Голос
Прекрасно все. Я радуюсь сердечно, Что на земле теперь весна. Жаль только, что ее краса недолговечна И декорация уж слишком непрочна!Духи
Кем здесь нарушена святая тишина? Чей голос разбудил уснувшие долины?Голос
Я живописи тень. Я темный фон картины, Необходимости логическая дань. Я нечто вроде общей оболочки, Я черная та ткань, По коей шьете вы нарядные цветочки.Духи
Зарницы блещут. Из болот Седой туман клубится и встает, Земля под нами задрожала, — О братья, близко здесь недоброе начало!Голос
Хотя не Слово[2] я, зато я – все слова! Все двигаю собой, куда лишь сам ни двинусь; По математике я – минус, По философии – изнанка божества; Короче, я ничто; я жизни отрицанье; А как господь весь мир из ничего создал, То я тот самый матерьял, Который послужил для мирозданья. Клеветникам назло, прогресс во всем любя, Чтоб было что-нибудь, я в дар принес себя, Не пожалел отдать часть собственного теста, Чтоб вылепиться мог вселенной сложный шар; А так как быть нельзя, не занимая места, То в остальное он вошел, как в свой футляр. Когда вы, полные восторженной хвалою, Поднявши очи к небесам, Акафисты[3] свои поете фистулою, Я к звонким вашим дишкантам — Фундаментальный бас.Духи
По дерзостным речам Тебя узнать легко. Явись же лучше к нам И не веди происхожденья Хвастливо от предвечной тьмы; Увы, ты был, до дня паденья, Таким же светлым, как и мы!Голос
Мне грамоту мою отстаивать – бесплодно; Во мне так много есть сторон, Что быть готов я, коль угодно, Не что иное, как бурбон[4]. Но если с этой точки зренья Мы будем на мое смотреть происхожденье, Тогда осмелюся сказать, Вам не во гнев и не в обиду, Что я, имев несчастье потерять Архангельский мой вид, лишился вовсе виду. Поэтому, коль я вам подлинно собрат, То одолжите мне, любезные собратья, Какой-нибудь наряд, Приличный облик или платье!Духи
Бери любой; явися нам Как змий, как ворон иль иначе!Сатана
(является в виде черного ангела)
Вот так известен я певцам, А живописцам наипаче.Первый дух
Замолкнул соловей, поблекнули цветы, Подернулися звезды облаками… Скажи, погибший брат, чего здесь хочешь ты И что есть общего меж нами?Второй дух
Дух отрицания, безверия и тьмы, Дух возмущенья и гордыни! Тебя ли снова видим мы, Врага и правды и святыни?Третий дух
Ты ль, мной самим, как червь, низверженный о прах, Теперь, с насмешкой на устах, Дерзаешь в сонме[5] сем являться?Сатана
Превосходительный! Не стыдно ль так ругаться? Припомни: в оный день, когда я вздумал сам Владыкой сделаться вселенной И на великий бой поднялся дерзновенно Из бездны к небесам, А ты, чтоб замыслам противостать свободным, С негодованьем благородным, Как ревностный жандарм, с небес навстречу мне Пустился и меня шарахнул по спине, Не я ль в той схватке благотворной Тебе был точкою опорной? Ты сверху напирал, я снизу дал отпор; Потом вернулись мы – я вниз, ты в поднебесье, — И во движенье сил всемирных с этих пор Установилось равновесье. Но если б не пришлось тебе меня сшибить И, прыгнув сгоряча, ты мимо дал бы маху, Куда, осмелюся спросить, Ты сам бы полетел с размаху? Неблагодарны вы, ей-ей, Но это все дела давно минувших дней[6], Преданья старины глубокой — Кто вспомнит старое, того да лопнет око!Духи
Какое ж ныне замышленье Тебя из бездны вызвало опять?Сатана
Хотелось мне, для развлеченья, Весной немножко погулять. Но, впрочем, у меня есть и другое дело. Коль вам беседовать со мной не надоело, Охотно сообщу задуманный мной план.(Садится на обгорелый пень.)
Есть юноша в Севилье, дон Жуан, А по фамильи – де Маранья. Ему пятнадцать лет. Счастливые года! Чуть пухом поросла младая борода, Почти еще дитя. Но в мыслях колебанье И беспокойство видны иногда. Как размышляет он глубоко И как задумчив он порой! К какой-то цели все неясной и высокой Стремится он неопытной душой; Но если речь зайдет о воинской отваге Или любви коснется разговор, Его рука уже на шпаге, Огнем горит орлиный взор. Как он хорош в толпе придворной, Одетый в бархат и атлас, Когда он клонит так притворно Свой взор при встрече женских глаз! Зато как иногда он смело На них украдкою глядит! Сам бредит о любви, а кровь кипит, кипит… О молодость моя, куда ты улетела! Вы правы, господа! На утре бытия Мечтателем когда-то был и я, Пока не преступил небесного предела!