– Чего уселась?
– щёлкнул по по темечку узловатый палец.
– Заняться нечем?

Лерка вздохнула.

– Развздыхалась! Тоже мне страдалица!
– дед присел рядом, оторвал кусок от старой газеты, нащупал за рассохшимися досками жестяную коробочку с табаком и принялся закручивать самокрутку.

– Чего тебе не живётся?
– начал он.
– Небогато, конечно, зато живы-здоровы. Мамка твоя нет-нет, а приедет. Папаша твой, кабы совесть имел, тоже бы с тобой виделся.

– Придёт он, как же!
– забормотала Лерка, уткнувшись в колени.
– Сам его по двору гонял!

– Испугался, значит! Старика испугался!

– Не тебя! Топора твоего.

Дед захохотал, запрокинув голову.

– Я ж так, для острастки! А он бежать! Трус он, трус и есть!

Лерка папу жалеет. Ну, кто, скажите, захочет быть порубленным в мелкую щепку? И ничего такого он в тот раз не сказал. Ну, заметил невзначай, что деду поменьше бы пить следовало. А у того под лавкой как раз топор бесхозный валялся. В общем, никто не виноват. Если бы Лерка папу увидела, то обязательно объяснила бы ему, что всё произошло из-за глупого стечения обстоятельств, и он может приходить как раньше, можно даже совсем без подарков.

Лерка снова вздохнула.

– Ох, и жизнь-то твоя горемычная!
– запричитал, издеваясь, дед.
– Ох, доля тяжкая! Пашешь с утра до ночи, сиротинушка окаянная!

Сиротинушку Лерка никак не могла простить.

– Замолчи!
– зашипела она тихо, вполголоса. Дед услышит, разозлится, орать начнёт.
– Перестань!

А тот пуще прежнего заливается:

– Ох, и несчастная твоя долюшка!

И противненько так похихикивает. Словно не понимает, что клокочущий вулкан в душе у Лерки, того гляди рванёт.

– Да ты не знаешь ничего! Не понимаешь!
– не выдерживает она.

– Да как же тебя понять, если ты не говоришь ничего, только вздыхаешь?

– Я же говорила! Говорила!
– чуть не плачет Лерка.
– Ты слушал тогда? Больше не хочу! Надоело!

– Из-за щенков что-ли?
– удивляется дед.
– Тьфу ты! Я думал из-за чего важного!

А для Лерки важно было, тогда два года назад, когда приблудилась к ним собака бездомная. Сама тощая, а пузо огромное, по земле волочится. Заползла она в сарай да разродилась шестью маленькими пищащими комочками. Разродилась, а сама умерла то ли от болезни какой, то ли от истощения.

Дед как щенков увидел, сразу решил — не нужна ему во дворе свора. Схватил их в охапку и потащил к бочке с водой. Лерка в слёзы, а он говорит: «Не реви! Они и не почувствуют ничего. Главное успеть, пока глаза у них не открылись». Да как же не почувствуют! Они же живые! Убежала Лерка за дом, лицом в колени уткнулась, уши ладонями зажала — крепко-крепко. Только всё равно доносился до неё жалобный писк.

Потом подошёл дед.

– Пошли, - говорит.
– Убрал я всё. Ничего там больше нету.

Лерка пошла. Только пробормотала про себя еле слышно: «Ненавижу!»

А вечером болталась она, как всегда без дела, круги по огороду наматывала, как вдруг почудилось ей будто пищит кто-то. Заглянула в сарай, а там в сене щеночек — не заметил его дед. Лерка сразу его на руки подхватила — хорошенький! Серый с чёрными пятнами. Принесла девочка из дома чашку молока, а как кормить не знает. Потом придумала — окунула в молоко край юбки и щенку в рот тычет. Тот сразу сосать начал. Бедный! Подумал, наверное, что это его мама.

Дед когда узнал, что Лерка щенка нашла долго ругался, а потом спросил:

– Как назовёшь это чудо?

– Грей, - ответила девочка.

– Чудное имя!

– Грей — это «серый» по-английски.

– Чего только не придумают!
– ухмыльнулся дед.
– Тузиков да Бобиков не хватает! Пусть живёт! Только чтобы в дом ни ногой!

Вот так и появился у Лерки Грей, мохнатый, большеголовый и очень умный. А остальных щенков она деду так и не простила.

У Лерки день рождения осенью, в ноябре. Всегда на её праздник дожди льют, в деревне грязь и серость. Приносит она в школу килограмм конфет, раздаёт каждому по несколько штук. Одноклассники с неохотой скандируют: «С днём рождения!» Ирина Ивановна улыбается и желает Лерке здоровья и успехов в учёбе. Каждый год одно и тоже.

Лерка дни рождения терпеть не может. Притащишься в школу вся мокрая, сапоги в грязи, волосы от ветра растрёпаны, хочется в дальний угол забиться и не высовываться. А тут вытаскивают тебя к доске и ставят всем на обозрение. «Пятиминутка позора» - думает Лерка. Хорошо бы в этот день вообще никуда не ходить, только вот Ирина Ивановна в другой раз на поздравления время выделит.