Он повернулся обратно к людям, смех стих, но изумление все так же наполняло его речь, даже через коммуникатор шлема, делавший голос совершенно нечеловеческим.

— Это и есть то, что они послали? Этот сброд? Мы защищаем один из могущественнейших городов на этой планете. Ярость его орудий в пламени низвергает врагов с небес на землю. Нас тысячи, наше оружие не имеет числа, правота наша бесспорна, и наши сердца гонят храбрость по нашей крови. И вот эти нападают на нас?

Братья и сестры… Целый легион нищих инопланетных подонков ползет к нам через равнину. Простите меня, когда наступит подходящий момент и они будут скулить и потеть под нашими стенами. Простите меня, когда я прикажу вам тратить боеприпасы на этих ничтожеств.

Гримальд сделал паузу, наконец опустив оружие, и повернулся спиной к захватчикам, словно утомленный их присутствием. Все его внимание было теперь сфокусировано на солдатах.

— Я слышал, как многие шепотом произносили мое имя с тех пор, как я прибыл в Хельсрич. Я спрашиваю вас: вы знаете меня?

— Да, — ответили несколько голосов, несколько среди сотен.

— Вы знаете меня? — прорычал рыцарь, перекрывая грохот пушечной стрельбы.

— Да! — прозвучал целый хор.

— Я Гримальд из Черных Храмовников! Брат Стальных легионов этого непокорного мира!

Слабые крики приветствовали его слова. Недостаточно, но уже что-то.

— Никогда больше ваши действия не будут столь важны. Никогда вы не послужите так, как сейчас. Мы — защитники Хельсрича. В этот день мы вырезаем нашу легенду на трупе каждого убитого нами ксеноса. Вы со мной?

Теперь ликование стало искренним. Крики солдат сотрясли воздух.

— Вы со мной?

Вновь рев.

— Сыны и дочери Империума! Наша кровь — это кровь героев и мучеников! Ксеносы осмелились осквернить наш город! Они имеют наглость ступать по священной земле нашего мира! Мы сбросим их трупы с этих стен, когда придет рассвет последнего дня!

Громкие крики волнами врезались в его броню. Гримальд поднял булаву, грозя атакуемым небесам.

— Это наш город! Это наш мир! Скажите это! Скажите это! Выкрикните это так, чтобы эти ублюдки на орбите услышали вашу ярость! Наш город! Наш мир!

— НАШ ГОРОД! НАШ МИР!

Вновь ликование. Гримальд обратился к приближавшимся ордам:

— Бегите, чужеродные псы! Идите ко мне! Идите к нам! Придите и умрите в крови и огне!

— В КРОВИ И ОГНЕ!

Реклюзиарх прорезал воздух крозиусом, словно приказывая своим людям наступать.

— За Храмовников! За Стальной легион! За Хельсрич!

— ЗА ХЕЛЬСРИЧ!

— Громче!

— ЗА ХЕЛЬСРИЧ!

— Они не могут слышать вас, братья!

— ЗА ХЕЛЬСРИЧ!

— Бросайтесь на эти стены, уродливые шакалы! Умрите на наших клинках! Я Гримальд из Черных Храмовников, и я сброшу ваши мерзкие трупы с этих священных стен!

— ГРИМАЛЬД! ГРИМАЛЬД! ГРИМАЛЬД!

Гримальд кивнул, не отрывая взгляда от пустошей, позволяя радостным крикам смешаться с ревущим ветром и зная, что тот донесет крики до приближающихся врагов.

Голос по вокс-связи выдернул его из задумчивости.

— Впервые со времени нашего прилета, — промолвил Артарион, — ты стал самим собой.

— У нас здесь война, — ответил капеллан. — С прошлым покончено. Неро, сколько времени в запасе?

Апотекарий склонил набок голову, несколько мгновений созерцая полчища врагов.

— Шесть минут до зоны досягаемости настенных орудий.

Гримальд встал среди гвардейцев. Продолжая славить имя рыцаря, они тем не менее почтительно отступили от него на полшага.

— Грифы! — позвал он. — Я должен поговорить с полковником Натеттом и майорами Оросом и Йоханом. Где ваши офицеры?

Много чего может случиться за шесть минут, особенно если кто-то располагает силами целого города-крепости.

Дюжины серых истребителей 5082-й эскадрильи «Рожденных в небе» несутся над вражескими ордами, обрушивая на них смертоносный огонь. Застрекотали автопушки, поливая металлом врага. Лазпушки испускают лучи, от яркости которых слепнут глаза, уничтожая немногочисленные тяжелые танки, представленные в этой первой атаке орков.

Гримальд стоял на стене с оружием в руках, наблюдая, как «Громы» и «Молнии» Барасата сеяли с небес опустошение и смерть. Он был ветераном двух сотен войн. И с холодной ясностью осознавал, когда что-либо оказывалось бесполезным.

Каждая вражеская смерть облегчает нашу задачу, думал он, заставляя себя верить в это, пока безбрежное море врагов подкатывалось все ближе.

Приам также остался равнодушным.

— В лучшем случае действия Барасата не эффективнее плевков в волну прилива.