Год назад у нас с ним была стычка. Я привез больного с тяжелой черепной травмой. Всем было ясно, что больной не жилец: у него помаленьку просачивался мозг. Но порядок есть порядок, не я же устанавливал, что за чужую жизнь следует бороться до последнего, даже когда надежд нет вовсе.

И положено было вызвать нейрохирурга, чтоб тот начал операцию (ну, там, освободить сжатый костными обломками мозг, прочее). Положено так.

А через два часа я снова кого-то привез на травму, а мужчина с битым черепом как лежал в перевязочной, так и лежит. Уже и дыхание захлестывается.

— А вы чего? — спросил я реаниматолога.

— А бесполезно, — и молодой этот человек махнул рукой в сторону больного.

И это было понятно: операция, которая длится часа три, бесполезна, и чего лишнее суетиться, если больной не жилец. Да и кому же это нужна лишняя послеоперационная смертность.

А так больной тихонько помрет до операции, они поставят время смерти таким образом, что вот, мол, не успели вызвать нейрохирурга — и работать лишнее не надо, и показатели отделения улучшаются.

— Вы же не господь бог, чтоб решать, кому жить, кому умирать, — это уж я сказал очень зло.

И он пошел вызывать нейрохирурга. Потому что знал о моем приятельстве с Колей, заведующим отделением, а тот таких штучек не любит.

Больного тогда спасти не удалось, но на всякий пожарный случай этот реаниматолог в дальнейшем был со мной осторожен, то есть не говорил: «Это бесполезно», но всяко обозначал активность.

Но с этой обожженной девочкой он был, конечно, прав: лучше ей с самого начала лечиться не в провинциальной больничке, где то нет того, то этого, а в городском центре, где, будем надеяться, есть все или почти все. И уж во всяком случае, чтоб не туманить голову излишним оптимизмом, лучше, чем у нас, все-таки академия.

И мы помчались. Под мигалку, понятное дело. В машине едко пахло палеными волосами. Девочка в сознание не приходила, но показатели были неплохие — пульс, давление.

Домчали. Поставили носилки на каталку, каталку втолкнули в лифт, промчали по коридору.

Нас ждали. Дежурный врач спросил, что я делал девочке.

— Сами? — спросил он удивленно, кивнул на капельницу, идущую к шее.

— Сами, — взяв грех на душу, скромно сказал я.

— Молодцом!

Это я потом не забыл переадресовать нашему реаниматологу.

А девочку спасли. Это, конечно, редкое чудо — обгореть, упасть с пятого этажа и выжить. Но, значит, чудеса на свете все-таки бывают.

Но это я забежал вперед. Потому что в тот же день мне предстояла более тяжелая работа. И снова гнать в город. Ох, уж этот мистический закон парных случаев. Хочешь не хочешь, а приходится в него верить.

Только я приехал из города, только стал просить диспетчера сбегать домой да поклевать, как она говорит мне:

— Вы поезжайте на температуру и на обратном пути пообедаете.

Я посмотрел на нее удивленно — молодой мужчина с температурой, что за спешка и вообще почему я, а не фельдшер.

— Давно лежит. И вообще что-то там не так.

— А что не так?

— С вечера не просыпается.

— Ой-е-ей! Там же, видать, менингит.

— Поезжайте, Всеволод Сергеевич.

Нет, тридцатидвухлетний мужчина не спал, он был без сознания.

Жена его, госпитальная медсестра, объяснила мне, что муж ее заболел в пятницу: прыгнула вверх температура, но врача не вызывали: в пятницу у больного отгул, думали, пятница, суббота — отлежится, а больничный по какой-то там причине ему не нужен. Жена что-то там давала, думала, пройдет, но вот вчера он как заснул, так и не просыпается. А уже час дня.

Ухоженная новая квартира, милая жена, двое малолетних детей. А он умирал. То есть что высокая, под сорок, температура, это было ладно, но глубокая кома, но затрудненное дыхание и давление, что называется, на нуле.

— И что? — спросила меня жена больного.

— Беда, — ответил я. — Тяжкий менингит.

В молчаливом испуге зажала она рот ладонью. Чтоб, значит, не испугать детей.

— Ах, дура старая! — это она на себя, что запустила болезнь мужа.

Я наколол все, что мог. Чувствуя беду, захватил с собой специальную — от менингита — укладку. Как-то уж нашел вену. Потом к телефону. Все объяснил диспетчеру, попросил заказать место через бюро госпитализации.

— Одевайте мужа. Я за носилками.

Внесли носилки.

— Я с вами, — твердо сказала женщина.

— А дети?

— Мама побудет. Я вам не буду мешать.

Снова позвонил на «Скорую». Диспетчер сказала, что больного надо везти в больницу Боткина.

— Да позвоните им через полчаса. Чтоб реаниматологи были наготове.

— Что, Всеволод Сергеевич, тяжелый?

— Это не то слово.

Пока мы укладывали больного на носилки, да пока по узкой лестнице спускали носилки с третьего этажа (а он крепкий человек, под сто килограммов), я соображал, правильно ли делаю, что хочу везти его.