— Включаю настройку. Проверка на вшивость. Не рыпаться, господа.

— Какая про… — заблажил Митя, но прикусил язык. Кубышка на курьих ножках завибрировала, через пол, через пятки потекло дурманное тепло, в помещении посветлело. Даша, постанывая, вцепилась в Митино плечо. Неприятные ощущения кончились так же быстро, как и начались: капсула замерла, свет потух, но результат был поразительный. У обоих сознание словно промыли ключевой водой.

— Дозу, что ли, впендюрили? — хмуро предположил Митя. — Ты как?

Даша смущенно улыбалась.

1S»

— Кажется, кончила, Митя.

— Паршивой куме одно на уме, — начал Митя, но его перебил голос из коробочки:

— Готовность установлена. Реакции в норме. Выходи по одному, молодежь.

Что имелось в виду, стало понятно, когда узкая дверь в стене отворилась и в проем хлынул чистый лесной воздух, наполненный множеством знакомых звуков. Митя спрыгнул на землю — ступенек и крыльца у капсулы не было — и протянул снизу руку «матрешке». Неожиданный, учтивый жест из какого–то далекого прошлого. Даша с улыбкой оперлась на руку мужчины, хотя и раскраснелась.

Двух шагов не отошли, как из–за деревьев появилась загадочная фигура. Кривоногий, подбористый мужичок с обветренным, иссеченным шрамиками лицом, одетый не по–летнему и не по–русски — в короткой кольчужке, сверкающей начищенными латунными звеньями, в кожаных штанишках до колен, в меховых унтах. Кудлатая голова не покрыта, на поясе клинок с наборной рукоятью в расписных ножнах. Даша спряталась за Митину спину.

— Не боись, — успокоил мужичок простуженным голосом. — Я свой. Егоркой кличут. Велено проводить.

— Куда проводить? — спросил Митя.

— К батюшке–полковнику на правеж.

— А где мы, Егорка?

— Того знать не положено.

Пока пробирались едва зримой лесной тропой, Мите чудилось, что их отовсюду сопровождают чьи–то зоркие глаза. Он еще сделал несколько попыток разговорить проводника, но безуспешно. Мужичок был настроен дружелюбно, контактно, но на большинстве вопросов его словно заклинивало. При этом он не производил впечатления измененного. Может быть, был даже нормальнее всех тех редких нормальных, нетронутых, кого Мите изредка доводилось встречать в прежней скитальческой жизни. Прежде всего это выражалось в открытой и простодушной улыбке, измененные так не умели смотреть. Они лыбились, кривились, ухмылялись, но всегда с опаской, с настороженностью, без знака дружбы. Егорка улыбался по–человечески, беззаботно, с любопытством и приветом. Но все же его кли- нило, а это верный знак поврежденной психики. Присмиревшая Даша тоже попробовала выведать у него хоть какую–то информацию. Льстиво поинтересовалась:

— Егор–джан, куда вы все–таки нас ведете с Митей?

— К полковнику, девица, куда еще.

— Кто такой полковник? Большой человек, да?

— Полковник — он и есть полковник. Улита Терентьич. Кого хошь спроси.

— Он, раз полковник, командует кем–то?

— А как же. Дружина у него. Я тоже в ней состою. Гонец по особым поручениям.

— Это мы с Митей — особое поручение?

— Не наше дело, — засбоило мужичка. — С вами без нас разберутся.

— Убьют, да?

Егорка сбавил шаг, поглядел с удивлением.

— Почему убьют? Необязательно. Смотря какая вина. Может, помилуют. Бывает, и наградят.

— Выходит, судить будут?

— Скажешь тоже, девушка. Не такая ты величина, чтобы судить. Определят по анализу.

— Полковник определит, да?

Очередной сбой с синей вспышкой в глазах и все тот же неопределенно–глуповатый ответ:

— Нам неведомо, кто определит. Сказано — на правеж, значит, на правеж… Ух ты, мать честна!

Возглас относился к крупному пушистому зверьку, похожему на рысенка, выкатившемуся Егорке под ноги. На Митю и Дашу зверек угрожающе рыкнул, потом заскакал вокруг мужичка, как припадочный.

— Ну хватит, хватит, Петюня. — Мужичок беззлобно отбивался от назойливых прыжков, зверек норовил то ли лизнуть, то ли укусить в губы. — Поозоровал — и баста. Отрыщь, тебе говорят!

— Кто это? — спросил Митя. — Мутант?

— Сам ты мутант, — неожиданно обиделся Егорка. — Поостерегись в другой раз, пришелец, Петюня не всегда ласковый.

Зверьку тоже не понравилось, как его обозвали, он задержал на Мите продолжительный, изучающий взгляд.

— Да я без намека, — смутился Митя. — Для меня все животные братья родные.

— Сам ты животное, — еще больше построжал Егорка — и надолго замкнулся, не отвечая ни на какие вопросы, будто оглох.

Шли часа три буреломом, потом тропа перетекла в узкий, хорошо утрамбованный тракт с отпечатками гусениц- волокуш. Рысенок Петюня, трусивший рядом с проводником, забежал вперед, плюхнулся на задницу и коротко, жалобно взвыл. Егорка потрепал его по холке, и они любовно потерлись лбами.

— Дальше ему нельзя, — пояснил Егорка попутчикам. — Ничего, Петюня, не навек расстаемся.