Тициану свойственно было повторять любимые фразы, как бы вживаясь в них, переносить их, варьируя, из стихотворения в стихотворение как символы душевных состояний. Кочуют в его стихах и женские имена — также «символически». Мы их всех еще встретим: цариц и мадонну, Нину — одну среди многих Нин (Коломбину), Мелиту, Марту и Мери; потом к ним прибавятся еще другие — названные по имени и безымянные женщины, как одно многоликое божество.

Над пьяными кораблями из Сидонии, матросами с кораблей, над золотым руном Колхиды и непонятной Халдеей, над Македонским, Олоферном и Магометом, над жестоким ханом-скопцом Ага-Мамед-ханом и желтой узкоглазой ордой, над бесконечной оргией злодейств и насилий, терзавших Грузию, в очистительной грозе — среди молний: «белая надежда Апокалипсиса, бессмертный отрок на коне — ангел с копьем!».

«Три года меньшевистского господства в Грузии и отрыв от Октябрьской России… усложнили и запутали наше творчество», — признавался в автобиографии Тициан, имея в виду, в частности, это стихотворение. «Ангел на коне» — мир отвлеченной фантазии, поэтических мечтаний и исторических ассоциаций, сомкнувшийся с реальностью надежды на национальное возрождение Грузии (вероятно, отсюда успех и звание «Короля Поэтов»).

…Паоло первый заметил, что между Ниной и Тицианом возникли особые отношения. Она дружила со всеми, но с Тицианом еще и отдельно, и для него она значила больше, чем для других. По натуре Тициан вовсе не был «бездомным», в душе он мечтал о «доме», и девушка, понимающая и любящая стихи, судя по всему, показалась ему той единственной, с которой можно связать судьбу.

Но время такое — о доме только мечтать…

Как-то раз он предложил ей пойти с ним на майданский Шайтан-Базар. Она хотела увидеть верблюдов.

Тогда на Шайтан-Базар приходили еще караваны верблюдов.

Ей нравилось видеть, как надменно они выступают, брякая на ходу колокольчиками, как семенят с ними рядом печальные ослики и кричат погонщики.

Прямо на улице лежат дорогие ковры, и люди идут по коврам. В старину считали, что дорогие ковры обретут настоящую цену лишь после того, как по ним пройдут сотни и тысячи ног; она не знала этого — удивлялась, а Тициан тоже не знал, зачем эти ковры лежат под ногами (им потом объяснил это Сандро Канчели, один из старших друзей).

А в тот день Тициан ей купил три больших красных граната.

Он ей сказал, что их ждут друзья в кафе «Интернациональ» [5] — приехали из Кутаиса, хотят познакомиться с ней. Когда вошли в кафе, то сразу услышали возглас:

— Вот они, Пьеро и Коломбина!

Сначала они не подумали, что это к ним относится, но Паоло вскочил на эстраду и своим звонким голосом прочитал экспромт:

Паоло подарил ей этот экспромт, записав его на папиросной коробке.

Нине Макашвили Тициан посвятил стихотворение «Ванкский собор». В этом стихотворении он — «бедный Пьеро», озабоченный судьбой родины, древней земли своих предков; она — Коломбина; счастье их зыбко и ненадежно, как пламя церковной свечки — так просто его задуть.

Откуда Ванкский собор?

Она поселилась на улице Орбелиани, по соседству с Ванкским собором (построенный в конце XVI века, он был разрушен в 1937 году). Хозяйка квартиры, очень добрая женщина, качала головой и всякий раз, когда девушка возвращалась под утро, проведя ночь с поэтами, говорила: «Дочь моя Нина, побереги себя, ведь заболеешь — не выдержишь этой богемной жизни». И родня ее тоже приходила в отчаянье: ведь она была из княжеской семьи, хоть и служила в регистратуре.

Ванкский собор — армянский… В районе озера Ван, в Армении, Н. Я. Марр производил археологические раскопки. Армяне свою древнюю родину называют: страна Наири.

Стихотворение «Ванкский собор» — о любви, об искусстве, о родине:

Возвышенность чувств и неуверенность в собственном будущем.

В ту зиму они часто встречались у стен армянского собора. Здесь Тициан прочитал ей эти стихи; сюда же потом приносил и тоже читал ей другие. Под стенами Ванкского собора он решился — просил ее стать женой.

Ванкский собор для него — как символ…

Ощущение зыбкости бытия, смутная неудовлетворенность жизнью, видимая ее бесперспективность — это все заставляло Тициана искать опору в сфере духовной, пожалуй, даже мистической. Сама любовь казалась ему эфемерной, почти нереальной. Только поэзия внушала уверенность в себе. Лишь она была истинна и непреложна. Мифическая, опаленная солнцем Халдея, мир поэтических образов европейской литературы и одухотворяющая сила любви — в поэзии все воедино сплавлялось и становилось реально, незыблемо, как протянутый над пропастью канат («поэты-канатоходцы»).

…Ночами друзья-поэты шумной компанией подходили к тропинке, которая спускалась с Грибоедовской улицы на Головинский проспект (где теперь лестница), и там громко читали стихи — эхо гулко им вторило; это было эффектно, весело, только жильцы близлежащих домов сердились (богатая Нинина родня — Чавчавадзе — жила на Грибоедовской, 18). Поэты «производили эксперименты» — их в конце концов прогоняли; тогда они шли на Вознесенскую улицу, где жил Ованес Туманян, и там читали стихи, а потом кричали: