Роджерс расплатился, обнял официантку за плечи, пошептал ей на ухо.

Пока они курили, выйдя на площадку, служитель пригнал автомобиль. Роджерс дал ему монету. Тот поклонился.

Возвращались они другой дорогой, и она была так же хороша, и так же красиво было вокруг. Облака разомкнулись, в голубые окна пробивалось солнце, и, когда его лучи падали на купы деревьев, они вспыхивали, как костер, в который бросили хворост. Оскомина после разговора в мотеле пропала, и Станислав Михайлович ощущал радость в груди и слышал голос Шульженко, поющей песню: «Бабье лето, бабье лето…» Стало вольно на душе, последнее напряжение исчезло. Ведь он же в отпуске, он же отдыхает. Что бы он делал сейчас, если бы приехал не в Вену, а в Ялту или Сочи? Гулял бы по набережной, заходил бы в винные лавочки, попивал легкое винцо…

Въехали в город.

— Хотите попасть в девятнадцатый век? — спросил Роджерс.

— Интересно.

— Сейчас мы это сделаем.

Машина остановилась в конце улицы, вливавшейся в небольшую площадь. На площади стояли старинные экипажи самых разных видов, запряженные разномастными лошадьми. Кучера были в цилиндрах.

Роджерс запер машину, и они подошли к извозчичьей бирже. Роджерс выбрал кабриолет, и они покатили с площади в узенькую улочку, где двум экипажам вряд ли удалось бы разъехаться.

— Я сегодня хочу напиться. Нет, нарезаться, — сказал Роджерс. — По-фински или по-шведски. Знаете, как финны и шведы пьют, когда хотят напиться?

— Не видел.

— Они пьют… как это?.. В лежку. Не желаете составить компанию?

— В лежку я не умею.

— Это нетрудно. Начнем? — Роджерс, нагнувшись, положил руку кучеру на поясницу.

Цокот копыт прекратился. Они стояли напротив маленького кабачка.

Станислав Михайлович посмотрел на часы — половина четвертого. Он не предполагал, что тем самым зафиксировал очень важную для себя точку отсчета времени.

— Ну, попробуем, — сказал он.

Вошли в кабачок, и хозяин подал им две бутылки белого сухого вина. Закусывали яблоками.

События последовавших затем суток поддаются лишь конспективному изложению.

В следующем кабачке — снова сухое вино.

К вечеру они очутились в ресторане под названием «Мулен Руж». Он был похож на концертный зал, только вместо кресел в партере стояли столики. На сцене пели и танцевали девушки, раздевавшиеся по ходу исполнения, а затем спускавшиеся в зал и садившиеся на колени к тем, кто этого желал. Роджерс и Станислав Михайлович тоже этого пожелали, а потом допивали с девушками в отдельном кабинете.

Проснулся Станислав Михайлович ночью у себя в спальне оттого, что кто-то теребил его за ухо. В постели у него лежала Фанни. Она ушла на рассвете.

Вторично его разбудил уже Роджерс. В одной руке он держал стакан с виски, в другой — бутылку воды. Они опохмелились, по очереди хлебнув из стакана и запив водой.

Завтракали втроем на кухне. После завтрака втроем поехали гулять в лес. Там же и обедали в небольшом ресторанчике. После этого Фанни оставила их.

Вечером танцевали в каком-то огромном зале, где на эстраде играл оркестр рок-музыки.

Произошла драка. Станислав Михайлович очнулся в полицейском участке, в длинной узкой комнате без окон, набитой людьми так, что он не мог повернуться с боку на спину. Он не успел собрать мысли в раскалывавшейся от боли голове, когда скрипнула дверь и кто-то громко назвал его фамилию. Он поднялся и вышел. Полицейский привел его в ярко освещенную комнату со множеством телефонов и еще каких-то аппаратов. Там он увидел Роджерса, который был хмур. Роджерс взял его под руку, вывел на улицу и сказал, что он внес залог и, может быть, все утрясется. В два часа ночи Станислав Михайлович, поддерживаемый Роджерсом, вошел в свою спальню…

Станислав Михайлович был безмерно благодарен. Он ни секунды не подозревал, что все это разыграно по грубому и пошлому сценарию, составленному в расчете именно на таких простаков, как он.

План, предложенный майором Сысоевым и утвержденный к исполнению, основывался на том, что рано или поздно Юрия Фастова вызовут на встречу, потребуют деньги. Если бы он сам поспешил напроситься и позвонил по оставленному мистером Деем телефону, не было бы нужного эффекта.

Расчет оправдался. В тот день, когда поезд увозил Станислава Михайловича в Вену, жена Фастова принесла Сысоеву письмо, присланное на имя ее мужа из Москвы. Письмо было короткое: «Дорогой Юра! Дядя дал тебе свой телефон. С нетерпением ждем звонка. До свидания. Р. С.». Р. С. означает Ричард Славский. Можно было приступать к осуществлению плана.

2 декабря Фастов в сопровождении Сысоева и Краснова прилетел в Москву. Самолет сел во Внукове, когда уже смеркалось. Их встретили и отвезли на загородную дачу, где они и переночевали. По замыслу действовать Фастов должен был обязательно при свете дня, а вечером улететь обратно.