— Ну как, убедились теперь, что я если и не пророк, то ясновидец наверняка? — сказал он, смеясь, и сердечно поздравил Василия с победой.

— Готов считать вас добрым ангелом, приносящим счастье!

— Насчет ангела не знаю. Но я действительно приношу счастье тем, к кому хорошо отношусь.

Этот человек с открытым лицом, доброй улыбкой вызывал у Василия симпатию. Но обратился он к журналисту не без некоторого колебания:

— Хочу попросить у вас совета: как бы мне избежать фотографирования во время вручения призов победителям?

— Когда вы уронили ракетку и нагнулись, чтобы поднять ее, у меня мелькнуло подозрение, что это сделано нарочно, — сказал Сарьян. — Раз уж пошло на откровенность, скажите, почему вам не хочется появиться завтра на страницах утренних газет?

— Как бы вам объяснить это? — ответил Василий. — Я иностранец, к тому же славянин… Приехал во Францию туристом и вот осел здесь… Я имею разрешение проживать во Франции, но ведь каждую минуту меня могут и выслать… Зачем же мне, в моем положении, вызывать зависть, дразнить гусей?.. Потом я опасаюсь, что мои теннисные успехи могут подорвать доверие ко мне со стороны делового мира… Может быть, мне поговорить с вице-президентом клуба?

Сарьян с улыбкой покачивал головой, и Василий не мог понять — то ли журналист одобряет ход его мыслей, то ли не верит ни единому его слову.

— Видите ли, мосье Кочек, никто не может у нас запретить фоторепортерам снять любого человека, а потом напечатать его портрет на страницах газеты или журнала. Не может этого и вице-президент клуба… Есть единственный выход — заболеть. Вполне естественно, что после тяжелого и продолжительного состязания с вами мог случиться сердечный припадок, могли заболеть мышцы под правой лопаткой. Я схожу за врачом, — он окажет первую помощь, и через него вы передадите вице-президенту свои извинения в том, что не можете присутствовать на церемонии. И поедете домой… Ну как, действуем?

— Действуем! Другого не придумаешь. — Василий лег на кушетку, а Сарьян поспешил за врачом.

Молодой франтоватый врач долго успокаивал Василия:

— Не волнуйтесь, мосье, боли в мышцах обычное явление после тяжелых соревнований. Необходимы легкий массаж плеча и полный покой. Отправляйтесь домой, ложитесь в постель, пригласите массажистку, — говорил он, выписывая рецепт. — Дня через два-три все пройдет, но в дальнейшем вы должны быть предельно осторожны, избегать переутомления. Микстуру принимайте три раза в день… Если вам понадобится моя помощь, позвоните! — Врач протянул визитную карточку. — А теперь, надеюсь, вы не станете возражать, если я пошлю за такси?

— Благодарю вас, доктор, не беспокойтесь. Моя машина стоит недалеко, и я надеюсь, что мосье Сарьян проводит меня.

— Большая к вам просьба, доктор, — сказал журналист, — предупредите, пожалуйста, господина вице-президента, что мосье Кочек почувствовал себя плохо и вы отправили его домой.

— Разумеется, это мой долг!

Мнимая болезнь вынудила Василия в течение нескольких дней сидеть дома. Он и вправду чувствовал себя если не больным, то усталым и бездельничал не без удовольствия.

Лиза вставала рано. Накормив его на скорую руку, спешила на лекции в Сорбонну. Оставшись один, Василий удобно устраивался в кресле и читал.

В общем-то у него не было оснований жаловаться на судьбу. Кто, когда жил такой бурной, полной разных приключений жизнью, как он, Василий? На долю многих ли выпадало счастье участвовать в революции, свержении царя, грудью защищать правое дело от злейших врагов?..

У Василия было счастливое свойство характера — он умел не унывать при любых обстоятельствах. А сейчас у него и вовсе нет причин быть недовольным тем, как все складывается. Единственное, чего не хватает, — так это родных просторов, друзей, товарищей… Здесь он даже не имеет возможности читать книги на родном языке. Он говорит с женой по-русски только дома, при закрытых дверях, да и то понижая голос до шепота.

Василий подошел к окну, долго смотрел на улицу. Конец октября, а небо над Парижем голубое, без единого облачка. Дни стоят теплые, ласковые, солнце не только светит, но и греет, как летом. Листья на деревьях вдоль широких улиц и в парках едва тронуты желтизной…

Именно в это время года Париж бывает особенно оживлен. Спадает жара, возвращаются домой из путешествий и с морских курортов состоятельные люди. Афиши извещают о начале театрального сезона. За зеркальными стеклами витрин демонстрируются зимние моды. По вечерам улицы полны праздношатающейся публики. Говор, смех, крики торговцев жареными каштанами, песни.

А дома уже листопад. Деревья стоят обнаженные. Может быть, уже выпал первый снежок и сразу же растаял. В деревнях топятся печи, пахнет хлебом, яблоками. Скоро праздник — пятнадцатая годовщина великой революции, а они с Лизой могут только тайком думать, вспоминать об этом…

Пятнадцать лет!.. А начнешь вспоминать — как будто вчера все было… Февральские дни на фронте взбудоражили армию. Солдатам осточертели бессмысленная бойня, сырые окопы, холод, голод, грязь. В далеком Петрограде скинули царя, и люди ждали быстрых перемен, но пока ничего не менялось. Агитаторы Временного правительства дули в прежнюю дуду: «Выполнять союзнические обязательства! Война до победного конца!..»