На улицах городка безлюдно. Мохнатые собаки, высунув язык, лежат в тени под заборами. Изредка они провожают ленивым взглядом одиноко проходящего человека.

Вдруг в этой знойной тишине со стороны садов доносятся звуки оркестра. Полуголая детвора высыпает на улицу. Опережая друг друга, ребята бегут к дороге.

В город входит полк аскеров [10] , направляющийся к русской границе.

Впереди на гнедом коне пожилой командир в сопровождении двух конных офицеров. На некотором расстоянии за ними оркестр во главе с барабанщиком. Медные инструменты блестят, сверкают на солнце. По раздутым щекам музыкантов пот льет градом. За оркестром громадного роста аскер несет знамя — красное полотнище с полумесяцем и звездой в середине. Звезда на знамени означает мир, полумесяц — могущество Оттоманской империи. Когда, мол, турки завоюют мир, полумесяц замкнется вокруг звезды. В двух шагах за знаменосцем, отчеканивая шаг, идут запыленные аскеры, рота за ротой, с командирами во главе. На аскерах новенькое, с иголочки обмундирование, за спинами ранцы, на стволах винтовок навинчены коротенькие, с широким лезвием немецкие штыки.

За полком следует обоз — десятка три лошадей и мулов, навьюченных палатками, большими медными казанами и продовольствием. Полковой мулла едет верхом за обозом.

Еще накануне по городу распространился слух, что прибывают аскеры. Жители армянского квартала, охваченные страхом, метались из дома в дом, советовались, делали всякие предположения, спорили и, не зная, что предпринять, прятали в подземелья на всякий случай все, что можно было спрятать. Матери строго-настрого запретили девушкам выходить на улицу. Хачик со своим отрядом расположился в цитадели крепости.

Первый день прошел спокойно. Аскеры завернули в пустое поле около казарм и там поставили палатки. Потом они занялись мелкими хозяйственными делами — кто стиркой, кто починкой обуви и одежды; большинство же расположилось в тени тополей на берегу арыка и мирно дремало. Ничто не предвещало опасности, даже старики, знающие, что такое аскеры, понемногу успокоились.

Старик Мигран говорил своей соседке, жене Мазманяна:

— Видать, ничего не будет, переночуют и утром уйдут себе с богом.

— А если не уйдут?

— Что им тут делать? Обязательно уйдут. Потом, как ни говори, дисциплина, не то что в прошлую войну. Тогда, помнишь, не успели они зайти в город, как хлынули к нам в квартал и, словно саранча, все разгромили. И народу тогда столько погибло — страшно даже вспомнить. А сейчас, глянь, лежат себе под деревьями, и ничего им не надо. Должно быть, приказ такой вышел: раз ты солдат, так воюй, мол, с врагом, а мирное население нечего трогать, — успокаивал сам себя охотник.

Но аскеры не ушли, и никакого приказа, чтобы не грабить и не убивать мирное население, не оказалось.

Утром командир полка послал двух молодых аскеров во главе с унтер-офицером в армянский квартал с требованием выделить пятьдесят барашков, пять быков и крупы на довольствие полка, и пока оставшиеся в городе старики соображали, кого обложить, у кого взять, чтобы никому не показалось особенно обидным, аскеры зашли в дом Мазманяна. Унтер-офицер потребовал от старухи бакшиш. Солдаты начали шарить по всему дому. Они брали все, что попадалось им под руку: полотенца, старое платье, обувь, даже стали срывать верх с тюфяков и одеял.

Старуха вынесла деньги и попросила унтера увести своих молодцов. В ответ тот только хитро подмигнул. В одной из комнат аскеры напали на двух спрятавшихся молодых женщин. Один из аскеров, веснушчатый, с горбатым носом, сорвал покрывало с головы невестки Мазманяна, другой попытался обнять ее и повалить на пол. Женщины подняли крик. На шум прибежала старуха, втроем они попытались вытолкнуть аскеров за дверь, но когда это им не удалось, старуха кинулась во двор и стала звать на помощь.

Первым подошел Мигран, за ним еще двое стариков, несколько подростков и Качаз.

— По чести просим, господин офицер: не трогайте наших женщин, — просил Мигран.

— Ребята на фронт идут, пусть себе немножко побалуются, — ответил унтер.

— Мы этого не допустим! Скандал будет, до командира дойдет! — повысил голос Мигран.

— Бунтовать собрались, грязные гяуры? Я сейчас покажу вам! — И унтер со всей силой толкнул Миграна в грудь.

Старик упал. Качаз бросился на унтера и поцарапал ему лицо, двое подростков напали на него сзади и повалили на пол, старики поспешили на помощь все еще кричащим женщинам, с трудом вырвали их из рук аскеров и стали выталкивать турок за порог. Унтер, придя в себя, выхватил револьвер и выстрелил прямо в грудь старухе, и она, обливаясь кровью, упала. Поднялась суматоха, подошли еще люди, среди них двое вооруженных, кто-то ударил унтера палкой по голове. Оценив опасность положения, унтер счел разумнее для себя удалиться.

— Пошли, ребята! — сказал он своим солдатам, держась рукой за голову. — Мы им еще покажем!

Турки ушли.

— Что же будем делать? — растерянно спросил Мигран. — Они сейчас вернутся, и начнется старое.

Расталкивая толпу, вышел вперед красный, как бурак, Манукян:

— Заварили кашу, а еще спрашиваете, что будем делать! Когда вы только ума наберетесь?

— Что же оставалось делать? Смотреть спокойно, как насилуют наших жен и дочерей?

— Силой силу не поборешь, это пустое. Дали бы им денег в зубы — вот и все.