На этот раз тьма была окрашена красным. Жажда крови просыпалась гораздо раньше, чем рассчитывала Фейт — убийство Марин не утолило голод этой твари, а лишь раззадорило его аппетит.

Когда у Фейт не осталось ни малейшего шанса сбежать, убийца ослабил свою хватку. Теперь она могла все видеть — стать его зрителем, его адептом, потому что столь величественное создание, как он, нуждалось в почитании. И то, что лишь Фейт была единственным свидетелем его гения, будило в нем невероятный гнев, который он обрушивал на нее, вынуждая наблюдать за каждым действием его кровавой пьесы. Спектакль еще не был разыгран, но, не раз отрепетированный в сознании убийцы, для Фейт он воплощался в реальность.

Он ворвался в ее сознание, и кровавый водоворот разметал все мысли. Она перестала быть собой — кардиналом по имени Фейт, и превратилась в существо, сотканное лишь из боли и страха. Тьма толкала ее к безумию, захлестывая эмоциями, которых Фейт училась избегать и даже отрицать для себя их возможность. Убийца рассмеялся ее беспомощности и встряхнул, впившись в нее зубами.

Ему хотелось, чтобы она не только наблюдала, но и разделила с ним его больные желания. И то, что Фейт не могла, его бесило. Задыхаясь от чужой жажды крови, Фейт сделала единственное, что могло ее защитить — она пустила его в свой разум, а сама укрылась в глубинах подсознания, скорчившись в позе эмбриона.

И все же мрак ее не отпускал. Удивляясь ее нежеланию быть с ним, убийца играл с ней как кошка с мышью. Он не хотел ее убивать. Нет, он лишь стремился задавить ее своей силой и властью, а потом, когда она устанет сопротивляться, изнасиловать ее разум. Тогда он с легкостью продемонстрировал бы ей все свои желания, показал бы каждое из детально запланированных убийств, погрузив в бесконечный ужас.

Уйдя так глубоко в себя, Фейт забыла, что не должна испытывать страх, и бессознательно начала сопротивляться.

Но так и не смогла вырваться.

Вон бесшумно приземлился на мягкий ковер в спальне Фейт. Он был босиком, но не голый — чуть раньше днем припрятал в лесу пару джинсов, не желая шокировать Фейт больше, чем она может вынести. Он и так с нетерпением ожидал увидеть в ее глазах изумление, когда она опять, вторую ночь подряд, обнаружит его в своей постели.

Однако все его чувства обострились, стоило ему только шагнуть к кровати. Одеяло горкой валялось на полу, Фейт съежилась в калачик, чуть дыша, а ее слабый пульс был едва уловим даже для острого кошачьего слуха. Вон учуял нечто чуждое, что-то, чему не место в этой комнате. Прищурившись, он различил вокруг Фейт ту же сгустившуюся тень, что и в хижине.

Не сомневаясь, что мрак вцепится в нее еще крепче, как только почувствует, что ему хотят помешать, Вон неслышно забрался на кровать. А потом ринулся в атаку. Одним движением сгреб Фейт в охапку и прижал ее к себе, не давая тьме дотянуться до нее. Логика подсказывала, что это бесполезно — что бы ни напало на Фейт, оно действовало не на физическом уровне. Но инстинкты твердили, что все получится. Так и вышло.

Он ощутил холодную пустоту чистейшего зла, распавшуюся надвое под его натиском. К Вону оно не смогло присосаться, потому что он — зверь — был совсем другим. Вон еле слышно, но грозно зарычал, выпустив когти сразу же, как только очутился рядом с Фейт. Теперь, когда она была надежно укрыта в его объятиях, мрак, неспособный больше до нее дотянуться, медленно рассеялся.

Дождавшись, когда воздух окончательно очистится от тошнотворного запаха, Вон опустил взгляд на Фейт. Втянув когти, одной рукой он убрал пряди с ее лица. Кожа была холодной, даже слишком. А сердце стучало все медленнее, словно она по-прежнему сопротивлялась из последних сил, не подозревая, что уже в безопасности. Вону захотелось хорошенько ее встряхнуть. Но вместо этого он накрыл ладонью затылок Фейт и поцеловал ее.

Только интимное прикосновение могло вырвать Фейт из убежища ее подсознания. Большинство людей поразились бы звериной жадности его поцелуя. Но Вон не был человеком. И мало что могло его поразить.

Что-то обожгло ей кожу изнутри — не больно, но настойчиво. Опасаясь, что это какая-то уловка, но не в силах и дальше терпеть покалывание в нервных окончаниях, она медленно выпрямилась. И увидела в своем разуме серебряные искры — яркие, рассыпающиеся фонтаном, пылкие и сжигающие последние отголоски заразной тьмы.

Ее кровь начала закипать. Вокруг разгорались тысячи огней. Фейт стояла в самом центре пламени, в безопасности, но совершенно неукрытая от этого сверкающего безумия. Бесчисленные языки огня так и манили прикоснуться к ним, погладить и приласкать.

Фейт не могла больше устоять перед дикой жаждой разбушевавшегося пожара, и ей пришлось отступить — из мира снов в реальность. Но сон последовал за ней. Ее губы горели, все тело пылало. Повсюду ее окутывала жаркая плоть, куда горячее ее собственной кожи, что-то твердое давило на затылок, под бедрами и щекой ощущались крепкие мускулы.

Она попыталась вдохнуть, но рот оказался занят. Вскинув ресницы, Фейт встретила золотой взгляд — дикий, безжалостный… и сулящий защиту. Мужчина на миг оторвался от ее губ, давая глотнуть воздуха, а потом снова накинулся на нее. Она вдруг поняла, что цепляется за его плечи, обнимает и притягивает еще ближе.