Диаметр воронки составлял, наверное, футов тридцать, а глубина – не меньше двенадцати. Варвар вспомнил, что ночью, когда ему попалось на пути три или четыре подобных, но более крупных, ям, он просто обошёл их, держась подальше, и не придав их виду и существованию особого значения.

Хвала Крому, что он поступил так!

Существо, обитавшее на дне, наверное, улавливало малейшие колебания песчаной почвы, и по ним точно определяло, где находится добыча. Внезапно из самого центра воронки в Конана ударила могучая струя песка. Если бы он продолжал стоять на кромке воронки, тут бы ему и конец!

Но к счастью, варвар уже двигался назад, чтобы не сползти в предательскую глубину песчаной ловушки, думая, с какой стороны лучше обойти странное образование. Поэтому струя задела его лишь краем. Но всё равно сбила с ног!

Полуослепленный, Конан инстинктивно откатился подальше от края.

И вовремя! Гигантская щетинистая лапа уже шарила на том месте, где он только что стоял.

Решив, что не до жиру, быть бы живу, киммериец со всей возможной скоростью, вначале на четвереньках, а затем и поднявшись на ноги, что было сил рванулся от ловушки прочь, даже не оглядываясь! И лишь отбежав шагов за пятьдесят, рискнул, кинув взгляд через плечо, замедлить бег, а затем и остановиться совсем.

Ну и вулкан он разбудил! Разъярённое неудачей, чернолапое существо било фонтанами песка во все стороны, два членистых, покрытых крупными – не то волосками, не то – щетинками, щупальца, с ужасающей силой ударяя по кромке воронки, ощупывали пространство за добрый десяток шагов от ямы с той стороны, где он только что был.

Но выбираться на поверхность и преследовать Конана проклятая тварь, судя по всему, не собиралась. Как и ругаться по поводу своей неудачи – над пустыней всё так же нависала почти абсолютная, если не считать шороха ветра и песка, тишина.

Успокоившись, варвар хмыкнул.

Муравьиный лев!

Как же он сразу не догадался, что это – ловушки личинок муравьиного льва! Наверное, этому помешали их воистину невероятные размеры. Впрочем, они вполне под стать самим муравьям. Вот почему те не очень-то забегали за добычей вглубь пустыни!

Что ж. Всё в природе взаимосвязано. Найдётся охотник и на охотника.

Но здесь – вряд ли в одной природе дело. Кто-то, скорее всего, неспроста, сотворил целый заповедник гигантских насекомых. Как и воссоздал древних тварей для леса.

Для охраны границ?

Скорее всего, именно так. Непохоже, что противника, способного на такое да ещё в таких масштабах, будет легко и просто одолеть. Но ведь киммериец на лёгкость и не рассчитывал.

Ничего, как бы силён и хитёр не был этот очередной чародей, настанет и для него час расплаты. Смертный час. И стражники и охранники, как звериного, так и человеческого облика, не смогут защитить его от Конана!

Он думал об этом спокойно, сознавая свою силу и способности. Враг силён? Он будет сильнее! Враг коварен и хитёр? Он – коварней и хитрее! Он – Конан-киммериец!

Ну а пока, похоже, надо опасаться гигантских пауков, скорпионов, ос, комаров, шмелей, сороконожек, жуков-скарабеев, и прочих покрытых хитином созданий из отвратительно многообразного отряда многолапых. Конан поёжился. Почему он так не любит всех этих милых и незлобливых тварюшек?

Наверное потому, что это у них взаимно. И обычно – это они первыми начинали кусаться.

Вряд ли теперь ему поможет верёвка из овечьей шерсти, которую он каждый вечер раскладывал вокруг места ночёвки – как научили его бывалые обитатели пустынь и степей, туареги, предохранявшиеся таким способом от фаланг и скорпионов. Ладно, поживём – увидим.

По крайней мере, пожаловаться на скуку и однообразие он не может. Хотя, конечно, было бы приятно перекинуться хоть с кем-нибудь парой слов… Но нет – так нет.

Не обращая больше внимания на злобного льва, наконец, разочарованно хлопнувшего по песку обеими клешнями особенно сердито, и скрывшегося в своей западне, Конан отхлебнул воды, и двинулся дальше. По сторонам он теперь старался глядеть ещё внимательней, ворочая головой буквально через каждые десять шагов.

Однако, хотя однажды он действительно видел вдали какое-то огромное низко летящее насекомое, скрыться от которого ему помог очередной бархан, (К сожалению – или, вернее, к счастью! – оно было слишком далеко, чтобы определить, кто это!) больше с ним ничего опасного не случилось за весь утомительно-монотонный переход через огромную пустыню.

Однообразие её «красот» и нестерпимый, заставляющий даже его тренированные и закалённые глаза щуриться, блеск от мириадов крохотных граней очень скоро сидели у него в печёнках, и варвар решил проблему по-своему.

Теперь он сменил ритм движения: шёл ночами, в относительной прохладе, освещаемый неверным мерцанием огромных восточных звёзд и народившейся луной, а отдыхал и отсыпался днём, втыкая в песок меч, и закрепляя на нём и вырубленных из кустов шестах, как подобие тента от нестерпимого зноя, своё одеяло из шкур, и бывшие чулки.