— Вы ко мне? — спросил он.

— У меня к вам просьба, — промолвил барон. — Нельзя ли остановить курьерский поезд, так как мне необходимо быть в Париже через три часа.

— Простите, мосье, я не в праве этого сделать.

У барона блеснула мысль.

— Обращаю ваше внимание, что барышня, которую я сопровождаю, больна. У нее сейчас только что кончился эпилептический припадок, и она нуждается в покое и уходе.

Хризанта, стоявшая в нескольких шагах от барона, сразу поняла хитрость и страдальчески вздохнула.

— Право, не знаю, как это сделать, — заметил начальник. — По правилам железных дорог, только доктора и государственные чиновники имеют право обращаться к нам с такими просьбами.

— Вы сделаете доброе дело, мосье, — умолял барон.

— Подождите немного, — сказал начальник.

С этими словами он вошел в дверь, над которой красовалась надпись «Телеграф».

— Кажется, удастся, — шепнул барон Хризанте. — Только не забудь, что ты больна.

Через несколько минут начальник станции поспешно подошел к мнимой больной.

— Поезд остановится, — сообщил он. — Я дал телеграмму.

— Благодарю вас за себя и за больную, — сказал барон, делая вид, что поддерживает свою даму.

До них донесся свист локомотива. Поезда еще не было видно, так как опушка леса скрывала его от взоров.

Но вот он подкатил.

— Могу я попросить вас помочь больной! — вежливо обратился барон к одному из служащих.

Принцессу осторожно повели в купе первого класса и усадили.

Поезд понесся дальше.

— Ха, ха, ха!.. — раздался звонкий хохот Хризанты.

Но барон быстро остановил ее.

— Осторожно! Подожди, пока уплачу за проезд. Сейчас придет обер-кондуктор.

Несколько минуть спустя пожилой chef du train действительно явился в вагон.

— Мы до Парижа, — сказал барон, подавая сто франковый билет.

— На следующей станции вам дам сдачу. Мне следует только шестьдесят четыре франка.

— Не трудитесь, сдачи не надо.

Обер-кондуктор с благодарностью отвесил глубокий поклон. На его лице видно было удивление.

В Париже такие «на чаи» вообще не приняты. Дають «роur boire», но и то лишь в ресторанах и гостиницах слугам, фиакрам, кучерам, но обер-кондуктора их получают очень редко и то лишь от иностранцев.

Раздался гудящий звук въезжавшего в вокзал поезда.

Они поспешно вышли на платформу.

Счастливо миновав любопытные взгляды толпы, барон с Хризан-той направились стороной мимо багажной станции в маленькую улицу Мартиньоль, где, миновав угол площади, они впервые свободно вздохнули.

— Кажется нас никто не заметил, — сказала Хризанта.

— Я также убежден в этом, — подтвердил барон.

Они прошли мимо рыбного склада с консервами. Тут была нагружена рыба соль в больших ящиках, предназначавшаяся для отправки в вагонах-ледниках.

Хризанта поморщилась. Запах рыбы ей был неприятен.

— Фи, здесь пахнет совсем как у нас в Нагасаки, на большой рыбной платформе.

— Это замечательно! — воскликнул барон, заметив рядом с рыбной лавкой парикмахерскую. — Вот где я могу снять мою бороду, а ты тут найдешь какой-нибудь крем для лица.

Они вошли к куаферу, где их встретила старуха в засаленном переднике, прибиравшая столы.

— Пожалуйте, муж сейчас освободится: вот он тут на дворе бреет кондукторов.

Оказалось, что барон попал в железнодорожную парикмахерскую.

Делать было нечего. Они уселись на каких-то деревянных стульях в ожидании господина куафера.

— «Ме voila», вот и я, — воскликнул сутуловатый толстый мужчина лет пятидесяти. Рукава его были засучены. В левой руке он держал ноздрястую губку, переполненную мыльной пеной, а в правой бритву, которой, по-видимому, только что производил свою работу.

— Снимите мне бороду, — спокойно сказал барон.

— Мосье, это преступление. Такие бороды отращиваются годами, их холят, но не бреют.

— Femme le veut, — Dieu le veut (женское желание, как Воля Божья, повелевает), — сказал барон.

— Совершенно верно, — отвесив поклон, произнес куафер, — мы, как негры доброго старого времени, рабы наших дам.

— А вот этой даме, — продолжал барон, не обращая внимания на болтовню парикмахера, — благоволите лицо и шею помазать каким-нибудь кремом.

— У меня, к сожалению, нет дорогих кремов. Здесь, мосье, нет такой публики, которая бы платила за friction по пяти франков. Мы тут пользуемся попросту белилами с вазелином или кольдкремом.