— Я не знаю, — признал Валдо. — Вы мне скажите.

— Я тоже не знаю, — покачал головой Эдгар. Обезьянье его лицо выражало глубокую задумчивость.

Он внимательно исследовал уши, рот, бесцеремонно влезая туда пальцами (Валдо дёрнулся, но понял, что мешать цирюльнику уже поздно), заглянул в глаза, где расширившееся, необычайно влажные зрачки приглашали окунуть в них палец. Надавил на слёзные мешки и внимательно изучил реакцию. С минуту сжимал его светлости нос, наблюдая, не проявится ли как-нибудь дыхание. Мышцы затвердевшие, будто дерево, кость очень хорошо прощупывается — кажется, между ней и кожей нет ничего. Эдгар попытался ощутить подушечками пальцев серое вещество, но не смог. Не смог он услышать и как оно плещется. Это серое вещество — единственное, что осталось у барона, и оно каким-то образом сумело взять на себя функции остальных органов.

Ева не отрывала взгляда от костоправа, поражаясь внутренне происходящим с великаном переменам. Когда тот берётся за работу, из взгляда исчезает кроличье выражение, руки теряют свою почти всегдашнюю дрожь.

Пальцы оттянули веки, сначала вверх, потом вниз, Эдгар внимательно осмотрел глазное яблоко и зачем-то на него подул. Проверил пульсацию крови на висках.

Когда Эдгар вновь повернулся к Валдо, тот был сам не свой от беспокойства.

— Его светлость действительно жив, если это можно назвать жизнью. Но, по меньшей мере, какие-то процессы в его голове имеют место быть. И отнюдь не процессы гниения. Кровоток в венах присутствует, хотя они далеко не полноводны. Как реки в годы засухи, что превращаются в ручьи. Зрачки не реагируют, дыхания, вроде бы, тоже нет… но мне кажется, что он дышит. Он много времени проводил за книгами, когда был… жив в полном смысле слова.

— Да, я вам уже говорил, — ответил Валдо.

Эдгар не обратил внимания на язвительный тон хозяина. Задумчиво он отодвинул пальцем прядь волос его светлости.

— Он начал терять близкое зрение, хотя далёкое оставалось отличным. Любил сладкое, и ещё подслащенное вино, но таился этой привычки. Старался создать образ не ведающего сомнений, иногда жестокого в деле карания еретиков, воина Господня, но часто изнурял себя вопросами, которые не находили ответа. Привык быть всегда впереди, умел мастерить из лица маску, чтобы одной ей внушать ужас врагам и трепет соратникам. Говорил мало, но держащий оружие, которое отделило голову его светлости от тела, слышал его последние слова.

Ева смотрела на своего спутника, распахнув рот: Эдгар говорил как ведун, что может, заглянув в глаза человека или мертвеца, а в данном случае — и то и другое одновременно, рассказать его историю и даже то, что не предназначено было для ушей первых попавшихся.

— С чего вы взяли, что его светлость будет болтать со своим убийцей?

Большая часть этих невероятных вещей не произвели на Валдо никакого впечатления. Зато последний факт заставил его наклониться вперёд. Пальцы на правой руке дёрнулись от недовольства.

Эдгар коснулся нижних зубов его светлости.

— Язык свело судорогой мышц, он остался в том положении, в каком бывает при произнесении речей. Для крика язык не нужен вовсе. Значит, барон с кем-то говорил перед тем, как перейти из той жизни в эту.

— Предположим, — тяжело сказал Валдо. Скулы его выпучились, отражая внутреннее колебание. — Ты описал барона так, будто знал его ранее, притом очень хорошо. Не знаю, как тебе это удалось, не знаю, да и не буду спрашивать. Наверное, это ведовство, которым владеют бродяги. Но один вопрос у меня остался. Что это нам показывает?

— Связь очень многих элементов дала то, что мы видим сейчас перед собой. Я хочу в ней разобраться. Что-то из этого, может, не имеет значения, но что-то просто не может не иметь. Мне хватило куцего ума описать твоего господина, но как же мало его, чтобы сделать выводы! Но я разберусь, пусть даже положу на это всю жизнь.

— Божественное вмешательство теперь уже, по-твоему, здесь не при чём?

Эдгар посмотрел прямо в глаза Валдо.

— Божественное вмешательство всегда при чём. Всё, что ни делается, делается для одного его промысла. Но кто мы такие, чтобы знать лодку, на которой рыбачит со своими учениками Господь? Множество людей умирают без всякой вины. Взять хотя бы младенцев, из которых выживает хорошо если треть. Почему же Господь оставил на земле именно твоего барона?

— Он был благостным бароном, — сказал Валдо, скрестив руки на груди. Он нервно расхаживал взад-вперёд по помещению. — Везде, где попирались божии заповеди, был его огненный меч. Язычники в страхе валились на колени при одном лишь сочетании звуков, которые складывались в его имя. Наш герб… герб барона виделся им в самих чёрных кошмарах.

— Благостный, но не благостнее детей, — мягко возразил Эдгар. Было видно, что он хочет ещё что-то прибавить, но никак не может решиться. В конце концов, он задал другой вопрос: — Ты не участвовал в том походе?

На лицо Валдо набежала туча.

— Я провинился перед сюзереном. Он оставил меня в его отсутствие управлять делами.

— Сидеть дома очень скучно, — авторитетно сказала Ева.

— Что, простите, маленькая госпожа?

Ухо Валдо нависло над ней, точно хотело накрыть малявку с головой, и Ева почувствовала тяжёлый аромат духов, скрывающий обычный для любого горожанина, да и деревенского жителя, запах тела. Этот аромат её поразил, хотя Ева и не подала виду, но крепко задумалась: насколько скрытным должен быть человек, чтобы маскировать свой запах под запах цветов и фруктов? Во всяком случае, Валдо не прикладывал к носу кулёк с благовониями и не морщился, как многие господа и дамы из тех, что она видела на рынке.