Шрифт:
— Он ушел почти сразу после моего прихода, а когда я уходила, еще не явился. Куда собирается, не сказал, ну, так он и никогда не говорил. Да и не мое это дело, куда там ему нужно было.
— Значит, — подытожил Бэзил, когда они уселись в «Испанце», — он сам носил завещание в Тинтагель на подпись Дэйви. Похоже, идея Ирен, что свидетели и не знали, о чем говорится в документе, не выдерживает никакой критики.
— Но кто же они, эти Дэйви, Бэзил?
— Понятия не имею. Отец ведь часто возил нас в Тинтагель на каникулах.
— Да. И читал длинные лекции по археологии, а нам больше всего хотелось полазить по развалинам.
— Точно. Но я не помню, чтобы в своих лекциях он упоминал рабочего Фреда Дэйви. Не мог этот Дэйви работать на раскопках? Что карьер, что раскопки — похоже.
— В тридцатых годах, что ли? Тогда он должен быть не моложе отца, а то и старше.
— Ну да. — Бэзил задумчиво изучал свой сидр. — То же поколение. И кузен Димитрий.
— Дед был помешан на генеалогии. Почему он не знал о Димитрии? Ему же он тоже должен был приходиться кузеном?
— Нет, племянником. Только вот он был единственным ребенком, поэтому у него не могло быть родных племянников. Правда, были дяди, один из них мог приходиться дедом Димитрию. А может, он совсем дальний кузен. Кто знает?
— Отец, наверное, знал. Почему же он никогда не говорил о нем?
— Может, узнал только недавно?
— И был так взволнован знакомством, что тут же отписал ему дом? Не вижу смысла.
— Но отец-то видел смысл. Помяни мое слово, Ник. Еще как видел. Вопрос в том, какой?
Но гораздо раньше нужно было решить еще один вопрос, и его тоже задал Бэзил, когда шел вместе с Ником по лужайке к освещенному закатными лучами Треннору.
— Что мы будем делать с новым завещанием? Ты ведь понял, что имела в виду Ирен?
— Думаю, да.
— Эндрю и Анна поддержат любое предложение, которое позволит нам не отдавать Треннор — а значит, те деньги, которые Тантрис готов за него выложить, — загадочному кузену Димитрию.
— Единственный путь — притвориться, что мы ничего не находили.
— Естественно. А единственный путь избежать разоблачения — уничтожить доказательства.
— Это ты и назвал «подсудным делом»?
— А как прикажешь называть? Может, просто хулиганством? Или и это слишком сильно?
Ник вздохнул и посмотрел через поля на узкую полоску леса, откуда доносились крики скачущих по голым веткам грачей.
— Не знаю я, Бэзил. Вот честное слово — не знаю. Понятия не имею, что нам теперь делать. И что мы сделаем. И все бы ничего, но мне почему-то кажется…
Его прервал автомобильный гудок. Ник и Бэзил обернулись и увидели «лендровер» Эндрю.
— Видимо, — пробормотал Бэзил, — я проверю свое предположение гораздо раньше, чем ожидал.
Эндрю замахал братьям сквозь лобовое стекло и широко улыбнулся.
— Похоже, он в хорошем настроении, — заметил Ник.
— Ненадолго.
— Это уж точно.
Эндрю подвез братьев до дома. Он еще не говорил с Ирен и заехал в Треннор только для того, чтобы узнать, как продвигаются дела с документами. Зато он связался с Томом, тот должен был приехать в выходные. Похоже, Эндрю обрадовала эта новость.
Однако стоило ему услышать о завещании, как радость сменилась гневом. Даже когда Эндрю увидел документ своими глазами, он все еще не мог поверить, что отец выкинул такую шутку с собственными детьми. А уж тем более — простить.
— Проклятый, хитрый, пронырливый ублюдок! Сидел тут в воскресенье, нес всякую ахинею про то, как мы при первой же возможности продадим дом, а сам уже знал, что лишил нас такой возможности. Кто он, черт возьми, такой, этот кузен Димитрий?
— Мы не знаем, — ответил Ник.
— И эти свидетели — Дэйви?
— И их тоже.
— Как он только умудрился? И главное — зачем?
— По-моему, ответ очевиден, — сказал Бэзил.
— Пусть очевиден. Только ничего у него не выйдет!
— Уверен?
— Конечно! Ты что, всерьез думаешь, что мы позволим этому листку бумаги встать у нас на пути?
— Завещание — не листок бумаги.
— Для тебя, Бэзил, — может быть. А я считаю, что эту игру отец проиграл. Он мог поместить свою бумажку в сейф или передать Бэскомбу. А он оставил ее здесь, где каждый мог ее найти. Мы и нашли. Значит, нам и решать, что с ней делать.