Нищий с моста О'Коннела

Аннотация

«– Так, – сказал я. – Твой муж – дурак.

– Так, – сказал я. – Твой муж – дурак. – Почему? – спросила жена. – Что ты такого сделал? Я смотрел с третьего этажа гостиницы. В свете фонаря под окнами прошел человек. – Это он. Два дня назад… Два дня назад кто-то зашипел на меня из соседней подворотни: – Сэр! Это важно! Сэр! Я обернулся в темноту. Какой-то заморыш. Голос – жуткий-прежуткий. – Если б у меня был фунт на билет, мне бы дали работу в Белфасте! Я колебался. – Отличную работу! – продолжал он торопливо. – Хороший заработок! Я… я вышлю деньги по почте. Только скажите, кто вы и где остановились. Он видел, что я – турист. Промедление меня сгубило, обещание вернуть деньги – растрогало. Я хрустнул бумажкой, отделяя ее от пачки. Человек встрепенулся, как ястреб. – Будь у меня два фунта, сэр, я бы поел в дороге. Я вытащил вторую. – А на три мог бы забрать жену – не оставлять же ее здесь одну-одинешеньку. Я отсчитал третью. – А, была не была! – вскричал человечек. – Какие-то жалкие пять фунтов, и мы будем жить в отеле, а не на улице, тогда уж я точно найду работу! Что за воинственный танец он исполнял, притопывая, охлопываясь, кося глазами, скалясь в улыбке, причмокивая языком. – Господь отблагодарит вас, сэр! Он побежал, унося мои пять фунтов. На полпути к гостинице я сообразил, что он не записал мое имя. – Черт! – крикнул я тогда. – Черт! – вскричал я сейчас, глядя в окно. Потому что в прохожем под фонарем я узнал человека, которому третьего дня надлежало уехать в Белфаст. – А, я его знаю, – сказала жена. – Он ко мне сегодня подошел. Просил денег на поезд до Голуэя. – Ты дала? – Нет, – просто отвечала жена. Тут случилось самое худшее. Демонический нищий поднял голову, увидел меня и – провалиться на этом месте! – сделал нам ручкой. Я чуть было не помахал в ответ. Губы скривила болезненная усмешка. – До того дошло, что не хочется выходить из отеля, – пробормотал я. – Действительно холодно. Жена надевала пальто. – Нет, – сказал я. – Дело не в холоде. Дело в них. Мы снова взглянули в окно. Ветер гулял над мощеной дублинской улицей, разнося копоть от Тринити-колледжа до Сент-Стивенс-Грин. За кондитерской застыли двое. Еще один торчал на углу – бороденка заиндевела, руки в карманах ощупывают скрытые кости. Дальше в подворотне притаилась груда газет: если пройти мимо, она зашевелится, словно стая мышей, и пожелает вам доброго вечера. У самого входа в отель горячечной розой высилась женщина, прижимая к груди загадочный сверток. – А, попрошайки, – протянула жена. – Не просто попрошайки, – ответил я, – а люди на улицах, которые становятся попрошайками. – Как в кино. Темно, все ждут, когда появится герой. – Герой. Черт возьми, это про меня. Жена всмотрелась в мое лицо. – Ты же их не боишься? – Да нет. Дьявол. Хуже всех – та женщина со свертком. Это стихийная сила. Сбивает с ног своей бедностью. Что до остальных – ну, для меня это большая шахматная партия. Сколько мы уже в Дублине? Восемь недель? Восемь недель я сижу за машинкой, изучаю их распорядок дня. Когда они уходят на обед, я тоже устраиваю себе перерыв – выбегаю в кондитерскую, в книжный, в театр «Олимпия». Когда подгадаю точно, обходится без подаяния, не возникает порыва затолкать их к парикмахеру или в столовую. Я знаю все потайные выходы из гостиницы. – Господи, – сказала жена. – Тебя довели. – Да, и больше других – нищий с моста О’Коннела. – Который? – Который?! Это чудо природы, ужас. Я люблю его и боюсь. Увидеть его – не поверить своим глазам. Идем. Дух лифта, сотню лет живущий в нечистой шахте, двинулся вверх, волоча постылые цепи. Дверь открылась со вздохом. Кабина застонала, словно мы наступили ей на желудок. Разобиженный призрак пополз к земле, унося нас в своей утробе. Между этажами жена сказала: – Если сделать нужное лицо, нищие к тебе не пристанут. – Лицо, – терпеливо объяснил я, – у меня мое. Оно из Яблока-в-Тесте, штат Висконсин, Сарсапарели, Мэн. «Добр к собакам», – написано у меня на лбу. Я выхожу на пустую улицу, и тут же из всех щелей лезут любители дармовщинки. – Научись смотреть мимо них, – посоветовала жена, – или насквозь. – Она задумалась. – Хочешь, покажу? – Показывай. Я открыл дверь лифта. Мы прошли через вестибюль отеля «Ройял хайберниен» и сощурились в прокопченную ночь. – Святые угодники, помогайте, – пробормотал я. – Вот они, подняли головы, сверкают глазами. Чуют запах печеного яблока. – Догонишь меня у книжного через две минуты, – сказала жена. – Гляди! – Постой! – крикнул я, но было уже поздно. Жена сбежала по ступенькам. Я смотрел, расплющив нос о стеклянную дверь. Нищие на углу, напротив, возле отеля, подались телами к моей жене. Глаза их горели. Жена спокойно взглянула на них. Нищие медлили, переминаясь с ноги на ногу. Потом их кости застыли. Губы обмякли. Глаза погасли. Сердца упали. Было ветрено. Перестук жениных каблучков – цок-цок, словно маленький барабанчик, – затих в проулке. Из подвала слышались музыка и смех. Я подумал: сбежать вниз, принять глоточек для храбрости? К дьяволу! Я распахнул дверь. Эффект был такой, словно кто-то ударил в монгольский бронзовый гонг. Улица на миг затаила дыхание. Потом зашуршали подметки, высекая искры из мостовой. Нищие бежали ко мне, из-под подбитых ботинок сыпались светлячки. Протянутые руки дрожали. Рты раскрывались в улыбке, словно старые пианино. Дальше по улице, у книжного, ждала жена. Она стояла спиной ко мне, но третьим затылочным глазом, наверное, видела: аборигены приветствуют Колумба, братцы-белки встречают святого Франциска, который принес им орехов. На какое-то жуткое мгновение я ощутил себя Папой на балконе Святого Петра, над морем страждущих душ. Я не прошел и половины ступеней, как женщина бросилась ко мне, тыча в лицо кулек. – Взгляните на бедного крошку! – возопила она. Я взглянул на младенца. Младенец глядел на меня. Боже милостивый, мерещится – или маленький пройдоха действительно мне подмигнул? Нет, я схожу с ума; глаза у младенца закрыты. Она накачивает его пивом, прежде чем выйти на промысел. Мои руки, мои деньги поплыли среди нищих. – Благодарствуем! – Бедный крошка не забудет вашу доброту, сэр! – Ах, нас осталось совсем мало! Я протолкался сквозь них и побежал не останавливаясь. Разбитый наголову, я мог бы плестись теперь всю дорогу, но нет, я удирал. Любопытно, ребенок все-таки настоящий? Не бутафория? Нет, я частенько слышал, как он плачет. Черт бы ее подрал, она щиплет его всякий раз, как Большая Жратва, штат Айова, появится из дверей. Циник – ругал я себя, и отвечал себе: нет, трус.