Вот так и начинается весна — с маленького, а потом развернется во всю ширь, по всей земле.

В своем дневнике я сделал отметку. «Наступила весна, совсем не заметив, как промчалась зима. Время бежит чертовски быстро. Не остановят его ни ветры, ни юркая поземка, ни волчий вой осатаневшей пурги. И то ли живем мы в космический век, то ли земля стала вертеться быстрее — но только больно стремительно катятся дни. Мигнуть не успеешь, как с календаря один за другим срываются отслужившие срок листочки.

В молодости время шло гораздо медленнее, как-то все успевал сделать, везде побывать. А нынче — по-иному. Вроде бы и зимы стали более суровыми, и костер не так греет, как в юности, и ружье, верный спутник в охотничьих скитаниях, реже будит таежное эхо.

Может быть, это чувство рождено грустью по безвозвратно ушедшим годам? Если так, то понятно, почему все пристальнее присматриваешься к окружающему, обнаруживая много прекрасного, что в юности прошло мимо твоего взора».

На обочине дороги, проходящей через поле, снег стаял и открыл среди бурой стерни лепестки анютиных глазок.

Ранняя зима накрыла цветущее растение снежным покрывалом, упрятала от вьюг и лютых морозов. А с приходом весны как ни в чем не бывало снова засияли под солнцем цветы.

Каждое растение имеет название, обычно очень меткое, точно передающее его особенности. Но вот в честь какой Анюты назвали так фиалку, милый скромный цветок, сохраняющий прелесть даже под снегом?

Эту гору хорошо видно с полустанка, хотя до нее добрый десяток километров. Увенчанная высокой каменной палаткой, она до самой подошвы покрыта звонкой сосной. Среди золотистых сосновых стволов кое-где тянутся вверх березы. В зимнее время они теряются среди снежной белизны, и тогда кажется, что лес на горе не такой густой, каким был летом.

На вершине горы встречаются и разбегаются просеки, создавая лесную росстань. Но замечателен не этот перекресток и не открывающийся вид на холмы, леса и горы, а удивительно контрастны сами просеки.

На той, что спускается к югу, лес стряхнул с себя снежные шапки, кое-где пробиваются из-под снега зеленоватые от мха глыбы гранита. На просеке, сбегающей по северному склону, деревья и кустарники окутаны густым кружевом изморози и похожи на белые кораллы. Снег глубокий, сухой и звенящий. На этом склоне даже подснежники появляются на неделю позднее.

Когда я забираюсь на гору, мне особенно четко видится грань между зимой и весной.

Солнечная просека.

Солнце греет стволы деревьев, и вокруг них, в снежной пелене, образовались воронки, на опушках поглубже, в лесу — меньше. А там, где пригревает сильнее, на дне воронок показалась земля. В одной из них бегает большой черный муравей. Как он сюда попал? Может быть, это разведчик, посланный своим племенем узнать, что творится на белом свете? А возможно, раньше времени муравей отогрелся после зимнего сна и теперь делает весеннюю разминку?

В густом ельнике пропитанный водой снег выше колена. Дальше опушки не проберешься. А рядом луг, устланный бурой прошлогодней травой. Из ельника через луг тянутся глубокие ямки, оставленные копытами лося. Прозрачная снежная вода заполнила следы до краев, а отблеск ясного неба превратил в голубые пятна, узкой цепочкой уходящие вдаль. От этой голубизны вода в лосином следу кажется волшебной: напейся и превратишься в лесного могучего зверя!

Весной, как только начнет оседать снег и под его пеленой послышится плеск талой воды, первое, что бросается в глаза — покрасневшие вершины берез да блестящие ветки краснотала. Вчера я увидел на его гибких ветвях белые пушистые «барашки». Через несколько дней покроются они золотистой пыльцой, и рука невольно потянется к палитре и кисти, чтоб сохранить на полотне весеннее чудо.