А теперь — нет слов на языке человеческом, чтобы выразить мою досаду, мое бешенство, мое отчаяние!! Если бы я взялась за рисование в пятнадцать лет, я была бы уже известна!!. Понимаете ли вы меня?..

Пятница, 19 апреля. Я уверена, что я способна к самой идеальной любви, потому что ни в жизни, ни в литературе я не встречала такой тонкости во всех чувствах.

Я часто профанирую эту чистоту и тонкость своих чувств, употребляя в разговоре об этом резкие слова и банальные шутки. Это потому, что мне еще некуда было приложить своих чувств, пережить их самой… «Бедная девочка»! скажете вы, — «так ты воображаешь, что найдутся люди, хотя бы из наиболее любящих тебя, которые способны будут понять и ответить на все эти дивные, тонкие оттенки чувства, которые ты так живо себе рисуешь»?.. Конечно должен найтись кто-нибудь. Я даже думаю, что N. N. к этому способен, потому что он во всем так похож на меня, как только возможно. А не он, так найдется кто-нибудь другой, в котором я найду все, чего ищу. Но только за этим последует неизбежное разочарование, и все мои божественные надежды разлетятся прахом; или опять начнется искание, пока, наконец, душа не устанет окончательно и не смирится.

М. заставляет меня быть грубой в разговоре; а тот мог бы сделать из меня ангела; он возбуждал и мог возбуждать во мне только самые возвышенные мысли…

Суббота, 20 апреля. Вчера вечером, захлопнув эту тетрадь, я раскрыла тетрадь шестьдесят вторую, прочла несколько страниц и напала, наконец, на письмо А…

Это заставило меня долго мечтать, улыбаться, потом снова отдаваться мечтам. Я легла поздно, но нельзя назвать это время потерянным; такого рода «трата времени» не находится всегда в руках человека: эти минуты возможны только в молодости; и надо ими пользоваться, ценить их и наслаждаться ими, как и всем, что дано нам Богом. Люди обыкновенно не ценят своей молодости, но я знаю цену всему, как старик, и не хочу упустить ни одной радости.

Я не могла сегодня исповедаться перед обедней из-за Робера-Флери, так что причастие пришлось отложить на завтра. Исповедь была преоригинальная — вот она:

— Вы не без грехов, — сказал мне священник после обычной молитвы, — не согрешили ли вы в лености?

— Никогда.

— В гордости?

— Всегда.

— Вы не поститесь?

— Никогда.

— Не оскорбили ли кого-нибудь?

— Не думаю, но возможно; вообще — много всяких мелочей, батюшка, особенного — ничего.

— Да простит вас Бог, дочь моя, и т. д. и т. д.

Ум мой в настоящее время совершенно в порядке; я имела возможность проверить это сегодня вечером во время разговора, я совершенно спокойна и решительно ничего не боюсь — ни в нравственном, ни в физическом отношении… Очень часто мне случается сказать; я страшно боялась пойти туда-то или сделать то-то. Это просто утрировка языка, которая свойственна решительно всем и ровно ничего не означает.

Что мне приятно, так это, что я привыкаю поддерживать общий разговор: это необходимо, если желаешь завести себе порядочный салон. Прежде я брала себе кого-нибудь одного, а всех остальных оставляла на произвол судьбы.

Воскресенье, 21 апреля. В два часа пришел М.; мы несколько раз оставались одни, и он объяснился мне в любви, кажется серьезно; что ни говори, а это всегда волнует, и когда он сказал мне:

— Да разве вы не знаете, что я люблю вас, что я всей душой люблю вас, — я почувствовала то смущение, которое когда-то принимала за ответную любовь.

— Ну! — отвечала я. — Я думаю, что вы не единственный, если это даже правда.

— Если это правда! Вы это отлично знаете, как можете вы не верить этому.

Он схватил мою руку и страстно поцеловал ее.

— Полноте, — сказала я, вспыхнув и отдергивая руку, — как вам не стыдно заставлять меня краснеть! Право, вы ведете себя слишком неблаговоспитанно для бонапартиста, потому что я думаю, что такое обращение с девушкой вовсе не принято во Франции.

Но он еще в течении десяти минут продолжал умолять меня дать ему руку, но я не дала ему, сохраняя серьезный вид, скрывавший непритворное волнение.

— Вы украли этот поцелуй.

— Дайте же мне ваше разрешение…

— Ни за что.

— Но ведь вы знаете что этот поцелуй будет моей отрадой в течении двадцати пяти дней, которые я пробуду вдали от вас, что…

Но тут кто-то вошел. Он хорошо играл свою роль…

После четырех часов он ушел; я несколько минут прогулялась с Диной, потом пришло несколько человек гостей. Между прочим заговорили и об NN, и я сказала, что я не хочу слышать о нем ничего дурного, что я его люблю и уважаю, и что если бы мы с ним и разошлись, это ровно ничего не изменило бы.

Неужели М. действительно любит меня?..

Я противопоставила его излияниям стену равнодушия и насмешек, что подало повод к некоторым изречениям того рода, которые вызывают всеобщее удивление.

Я открыла свои старые тетради химии…

Когда я достигну окончательных результатов в живописи, я буду учиться декламации: у меня голос и жесты драматической актрисы.

Если только Бог даст мне здоровья и времени, я буду заниматься всем; я и так уже много делаю, но это только начало.