Проводили Пашку Разноцветова, вздохнули с облегчением всем селом. Закончилась, наконец, у всего мужского населения села "Чухонка" двухнедельная пьянка, переходящая в мордобой, и мордобой, переходящий в пьянку, которая в свою очередь оканчивалась братанием и выяснением кто же кого на данный момент больше уважает. Председатель сельсовета, несмотря условную трезвость, руководил данной операцией и вздыхал с облегчением, глядя, как за поворотом исчезает хвост скорого, в вагон-ресторан которого им удалось впихнуть Пашку.
"Хоронили тещу, порвали два баяна" ...
Глава 1
Проводили Пашку Разноцветова, вздохнули с облегчением всем селом. Закончилась, наконец, у всего мужского населения села "Чухонка" двухнедельная пьянка, переходящая в мордобой, и мордобой, переходящий в пьянку, которая в свою очередь оканчивалась братанием и выяснением кто же кого на данный момент больше уважает. Председатель сельсовета, несмотря условную трезвость, руководил данной операцией и вздыхал с облегчением, глядя, как за поворотом исчезает хвост скорого, в вагон-ресторан которого им удалось впихнуть Пашку.
– Чё, Палыч, - решил уточнить тракторист Вася, закадычный Пашкин друг, - Сам к Петровне сходишь? А я погнал на поле?
– Схожу, - махнул рукой председатель и присел на завалинку у бревенчатой избушки, что служила местным ж/д вокзалом, - А ты давай поторапливайся, дожди зарядят, так на поле и не выедешь...
Высокий, худой, седой, с глубокими морщинами и грустными, выцветшими глазами Серпунь выполз из-за избушки. Он жил в селе, а служил на дороге. Той службы то и было, что на дрезине до следующей станции догребать раз в месяц, чтоб проверить - не свинтил ли кто на путях болты или провода не обрезал, да флажком помахивать пролетавшим мимо составам, обозначая, что все путем.
– Чего, отправили бузотёра?
– тяжко вздохнул Серпунь.
Васька завел трактор. Помахал председателю и, обдав солярочным выхлопом, укатил в поле.
– А сам не видишь?
– Палыч, ты чего, еврей?
– Нет, а что?
– обиделся председатель, ловко скручивая из "Аргументов и Фактов" большую козью ножку.
За насыпью шумел лес. Игривый ветерок кружил вокруг верхушек корабельных сосен, щекоча их пушистые лапы.
– Вечно ты вопросом на вопрос отвечаешь.
– А ну тебя, - Палыч затянулся, выдохнул и смачно сплюнул.
Серпунь был то ли трезвенник, то ли язвенник, во всеобщей пьянке участия не принимал, прятался тут в избушке. Ему жена втихаря пожрать носила. Жрать носила, а курево нет. Привычка вторая натура пришлось выползти на свет. Его старый китель был тщательно вычищен, и застегнут на все оставшиеся пуговицы.
– Дай курнуть, - попросил Палыча, - Уши пухнут.
Председатель залез в засаленный карман телогрейки и вытащил не менее засаленный кисет с махоркой.
– На!
Магазинных сигарет в селе не признавали, все курили самосад, а самый смак ещё и в газете. Пока Серпунь крутил, Палыч несколько раз жадно затянулся, сплевывая прилипшие комочки раскисшей бумажки на пожухлую траву.
Солнце выползало, подсвечивая золотом густые облака, то стыдливо пряталось.
– Эх, - вздохнул он, - хорошо погуляли! Душевно! А завтра будет ветер...
– Ага!
– Серпунь жадно затянулся и закашлялся, едкий дым драл горло, - Разбили сельпо, перебили почти во всех домах окна, загнали волкодава, что охранял конюшню на сосну, так что собака сутки выла, а теперь из-под скамьи не выползает, перепугали лошадей, утопили второй трактор!
– он загибал худые жилистые пальцы, вымазанные смазкой.
– Мы ж его достали!
– обиделся председатель.
– А кому теперь перебирать движок? Тебе что ли?
Палыч махнул рукой, а Серпунь продолжал загибать пальцы:
– Разогнали всех баб. Петровна хоть и мать Пашкина всё равно в погребе у соседки прячется!
– Хек!
– довольно хмыкнул председатель, мол, так им дурам и надо.
– И я не говорю про то, что коров по лесу разогнали!
– Хек, - крякнул довольно председатель, потирая грязной рукой двухнедельную похмельную небритость на подбородке, - вот и я говорю, душевно погуляли. Не боись, коров пособираем. Ничего им не сделается. Пойду я, что ли Петровне скажу - пусть на свет божий выбирается.
Он сплюнул ещё раз, бросил окурок и тщательно впечатал кованым носком в рыхлую землю.
– Ветер, я говорю, будет сильный.
– И что?
– Как бы дождь не нагнал.
– Дождь - это плохо. Пахать надо срочно, а то по грязи не пройдешь.
– Вот и я ж про то. Пойду, а тебе спасибо.
– За что?
– на унылом лице, наконец, появилось другое выражение.
– Как за что? За то, что состав тормознул. А то Пашка на телеге ни в какую не хотел в город ехать. А как услышал, что лично для него поезд тормознут, сразу согласился.
– Хорошо, - согласился Серпунь, - магарыч с тебя.
– Ты ж не пьешь!
– удивился председатель.
– За то мед ем, да и Сашке он не помешает.
– Какому Сашке?
– Какому, какому?
– пробурчал смотритель, примащиваясь на гнилую лавочку рядом с Петровичем, - Машинисту! Думаешь, чего он состав тормознул, знает - в долгу не останусь.
...
Полк подняли в полночь. Выстроили на плацу. Подполковник метался по части, организовывая всё по высшему уровню. Фонари горели два из пяти. В тусклом свете кто-то зевал, кто-то шутил.