Все это, слава Богу, не мешает автору виртуозно сопоставлять, например, сюжеты немецких и французских солдатских песен XVI — XX веков, выявляя в них следы исторических взаимодействий между двумя народами ("К вопросу о странствующих сюжетах: Литературные отношения Франции и Германии в области песенного фольклора", 1935).

Затем следует временной разрыв: до конца 1940-х годов и далее — до конца 1950-х. И мы видим уже совсем другого Жирмунского. Не остается не только никаких следов от ученичества: верности идеологическим авторитетам вкупе с соответствующими декларациями тоже все меньше и меньше. Остается точное и основательное исследование сходных мотивов в героических преданиях разных народов — от старофранцузских сказаний до русских былин и армянского, киргизского, узбекского эпоса, дохристианских корней сюжетов и образов "Калевалы". А также общих черт в азиатских сказаниях об Алпамыше и в "Одиссее" Гомера, славянских фольклорных мотивов и испытанных ими многообразных влияниях. В самом начале своей послевоенной статьи о "Литературных отношениях Востока и Запада и развитии эпоса" Жирмунский еще, для надежности, ссылается на Ленина. А далее классики марксизма либо не цитируются вообще, либо занимают свое скромное место в библиографическом списке наряду с прочими авторами.

Завершает книгу в качестве приложения статья К.В. Чистова о том, что В.М. Жирмунский был "духовным отцом" "Исторических корней волшебной сказки" В.Я. Проппа и первым сочувственным рецензентом этой уникальной книги.

Вот только жаль, что составители такого основательного, тщательноакадемичного издания как-то ухитрились упустить из виду, что родился Виктор Максимович все-таки в 1891 году. А не в 1881, как это почему-то написано в книге аж в двух местах.

Ничего случайного

Оксана Булгакова. Фабрика жестов.

— М.: Новое литературное обозрение.

Исследование, которое предприняла Оксана Булгакова — киновед и исследователь русской и советской визуальной культуры из Стенфордского университета, — даже не в первую очередь о кино, хотя, казалось бы, здесь только о нем и речь. На самом деле оно — лишь способ увидеть настоящий предмет исследований: историю телесного поведения и его значений. Кино важно постольку, поскольку впитывает пластику времени, оказываясь слепком с его душевных движений и смыслов. По этому слепку их можно реконструировать с величайшей точностью.

Булгакова открывает возможности нового взгляда на кинематограф. Она видит фильмы своего рода "боковым зрением", обращая внимание на то, что обыкновенно остается незамеченным: на движения, жесты, позы, из которых лепятся образы. И, как лицо — по черепу, берется воссоздать "внутреннюю", смысловую, обертоновую историю советского, а затем и постсоветского общества через историю движения и жеста, запечатленных на пленке.

В том, как человек распоряжается собственным телом, считает она, во-

(Исходный скан заканчивается на 124 стр.)