Сговор диктаторов или мирная передышка?

Аннотация

Это третья, завершающая книга из нового проекта «Мифы пакта Молотова-Риббентропа» известного историка Арсена Мартиросяна. Она посвящена детальному разоблачению мифов, которыми окружена подлинная история непосредственного заключения советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г. и последовавших за этим событий. Как и в предыдущих двух книгах по данному вопросу, в аналитическом режиме разведывательно-исторического расследования показана малоизвестная или вовсе неизвестная история советско-германского договора о ненападении. Особое внимание в книге уделено обстоятельному разоблачению грязных фальшивок, вошедших в историю как якобы «секретные протоколы» к «пакту Молотова-Риббентропа». Огромное внимание уделено также и аналитическому разоблачению мифов о последовавших вслед за заключением договора событиях мирового значения – от начала Второй мировой войны и кровавой трагедии в Катыни, ответственность за которые пытаются навязать СССР и России, и вплоть до визита Молотова в Берлин в ноябре 1940 г. Книга насыщена интересными документами и фактами, большая часть которых малоизвестна широкой читательской аудитории.

Книга издана в авторской редакции * * * Как главная и всеобъемлющая правопреемница СССР, Россия должна стыдиться пакта Молотова – Риббентропа, ибо его подписание спровоцировало Вторую мировую войну и незаконный раздел Восточной Европы, особенно Польши. Сталин сам пытался сговориться с Гитлером под прикрытием переговоров с Великобританией и Францией. Сталин умышленно сорвал московские переговоры, чтобы все-таки вступить в тайный сговор с Гитлером. Западные демократии ничего не знали о тайных действиях Сталина в попытках сговориться с Гитлером и добросовестно вели переговоры. Сталину не следовало стремиться к подписанию договора о ненападении, ибо можно было ограничиться реанимацией фактически дезавуированного после Антикоминтерновского пакта и военного союза с Италией Берлинского договора от 24 апреля 1926 г. Подписание пакта Молотова – Риббентропа означало вступление Сталина в тайный сговор с Гитлером. При подписании в Кремле договора о ненападении с Германией Сталин создал такую атмосферу, что Риббентроп «чувствовал себя в Кремле, словно среди старых партийных товарищей» и даже о говорил о «дружбе, скрепленной кровью». Сталин и все последующие советские руководители упорно скрывали наличие секретного протокола к договору о ненападении. Только 2-й съезд народных депутатов в 1989 г. открыл, наконец, эту страшную тайну большевиков. Подписание пакта Молотова – Риббентропа означало не только вступление Сталина в тайный сговор с Гитлером, но и превращение СССР в союзника Третьего рейха, так как он принял обязательства о военном сотрудничестве с нацистской Германией. Подписав пакт Молотова – Риббентропа и вступив в тайный сговор с Гитлером, Сталин не только превратил СССР в военного союзника нацистской Германии, но и заставил Советский Союз реально воевать на стороне Третьего рейха. Предпринятые на основании договора о ненападении «освободительные» походы на Западную Украину и в Западную Белоруссию в действительности явились актом агрессии со стороны СССР, а захват указанных территорий – незаконной оккупацией. Войдя на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, советское командование устроило совместные парады советских и германских войск в Львове и Бресте в сентябре 1939 г., советские офицеры совместно с германскими на картах делили Польшу. На основании сговора с Гитлером в рамках Договора о ненападении Сталин осуществил незаконную оккупацию государств Прибалтики. Откровенно говоря, нам не стыдиться, а хохотать над этими мифами надо, потому что они одни из наиболее глупейших и подлейших как во всей антисталиниане, так и в извращенной истории Второй мировой и соответственно истории Великой Отечественной войн. Как по смыслу, так и по антуражу. Не откажите себе в удовольствии и вдоволь посмейтесь над этими мифами, точнее, над теми, кто запускал их в пропагандистский оборот. Вот самый простой повод. У всех, наверное, уши уже отвисли от непрекращающейся фантасмагорической демонизация пакта Молотова – Риббентропа . Но никому и в голову-то не приходит, что ни в анналах Истории, ни в архивах бывшего советского МИДа (ранее НКИД), ныне российского МИДа, такого документа просто нет! Не говоря уже о том, что и не было! Потому как ни Молотов, ни Риббентроп никакого пакта не подписывали! Подписанный ими 23 августа 1939 г. документ назывался «Договор о ненападении» ! Пактом же его прозвали западные газетчики в середине сентября 1939 г., а вслед за ними и у нас стали употреблять такой термин. Специализирующиеся на мистификациях фальсификаторы не могут даже правильно назвать то, что отчаянно пытаются демонизировать! Но они дисциплинированно повторяют то, что умышленно проделали еще в середине сентября 1939 г. западные СМИ. Дело в том, что Гитлер, как правило, заключал пакты. Так вот, столь своеобразным переименованием упомянутого документа ненавязчиво внушается мысль о том, что-де и Гитлер, и Сталин – все едино, если не того хуже. Вот так и действует антисталинская пропаганда убогих поганок демократии. Главным образом, в расчете на то, что никто ничего не знает и не может узнать, даже если и пожелает. А что уж говорить о более серьезных вещах, касающихся подлинных тайн мировой политики. А знаете, когда Запад предпринял одну из первых попыток обвинить СССР в якобы вынашиваемом им агрессивном намерении совместно с гитлеровской Германией устроить четвертый раздел Польши и, более того, постепенно стал нагнетать фантасмагорию демонизации грядущего раздела этой страны?! Обхохочетесь, когда узнаете. Точнее, когда вспомните, потому что в данном случае придется напомнить ранее упоминавшийся факт. Ведь началось-то все еще в 1935 г.! Когда Германия и СССР не имели даже мало-мальски приличествующих двум великим державам межгосударственных отношений и поливали друг друга цистернами пропагандистской грязи так, что не приведи Господь! Да-да, не удивляйтесь, именно в 1935 г. Потому что именно тогда, впервые со времени привода Гитлера к власти, британская разведка (судя по ряду признаков, не без помощи Троцкого) осуществила первую операцию подобного типа. Как публично признал уже в 1960 г. бывший руководящий работник довоенной польской разведки Рышард Врага, в 1935 г. к нему обратился некто – он не назвал его имени – с предложением купить секретные советские документы, в основном тексты постановлений Политбюро ЦК ВКП(б), а также некоторые документы народного комиссариата иностранных дел СССР. Предложенные материалы содержали в том числе и сведения, касавшиеся Польши, прежде всего о якобы намечаемом Советским Союзом и гитлеровской Германией «четвертом разделе» этой страны. Детально ознакомившись с этими документами, руководящий сотрудник одной из наиболее яро антисоветски настроенных спецслужб мира того времени, априори злобный русофоб Р. Врага, пришел к однозначному выводу, что это фальшивки. Кстати, благодаря разведке Сталин узнал об этой фальшивке и, воспользовавшись визитом А. Идена в Москву в конце марта 1935 г., как следует «выдал» Великобритании «на орехи»… То, что совершенно ясно и однозначно было понятно сотруднику одной из наиболее яро антисоветски настроенных спецслужб мира того времени и априори злобному русофобу, поляку Р. Врага, еще в 1935 г., до сих пор непонятно ни «демократической общественности», ни «авторитетным историкам», узко специализирующимся на особо злобной критике договора о ненападении. Ну, да и Бог с ними. Лучше посмеемся над следующим. Когда упомянутая выше подлая провокационная затея сорвалась, Запад пошел другим путем. И здесь опять придется напомнить приводившийся выше факт. Опытнейший мастер закулисных интриг, видный масон высокой степени посвящения, давний агент германской, австро-венгерской и британской разведок, «кристально» подлый «ленинский гвардеец» Христиан Георгиевич Раковский во время допроса в НКВД СССР 26 января 1938 г. заявил, что-де для того, чтобы обезопасить себя, Советскому Союзу (Сталину) необходимо совместно с Гитлером разделить Польшу! Так и сказал, что лучше всего разделить именно Польшу. Мол, Гитлер все равно не поверит угрозам западных демократий о том, что если он нападет на Польшу, они объявят ему войну. И потому спокойно пойдет на такой шаг. Вот его подлинные слова: «Демократии нападут на Гитлера, а не на Сталина; они скажут людям, что хотя оба они виноваты в агрессии и в разделе, но стратегические и логические причины вынуждают их к тому, чтобы они были разбиты отдельно: сначала Гитлер, а потом Сталин» . [1] Ну, и как вам это? Ведь все совпало до мельчайших нюансов! Даже попытки напасть на Советский Союз и то были – во время советско-финляндской войны 1939–1940 гг. 1 Об этом см. в первой книге настоящего двухтомника. Есть тут один нюанс. Выходит, что еще до своего ареста Раковский точно знал то, что по разведывательным каналам прошло лишь в конце 1937 г. Дело в том, что в конце указанного года личная разведка Сталина умыкнула из досье британского МИДа под названием «Германская опасность» [2] уникальную информацию. Ее источником был лично австрийский канцлер, конфиденциально сообщивший (со слов Гитлера и Геринга) выполнявшему задания британской разведки корреспонденту знаменитой «Times» Дугласу Риду , что «война разразится к осени 1939 г.» То есть получается, что по масонским каналам Раковский был осведомлен об этом значительно раньше. Потому и спокойно выдавал свои провокационные рекомендации. 2 С момента привода Гитлера к власти в британском МИДе завели очень интересное по своему содержанию досье. Называлось оно «Германская опасность». В нем концентрировались все мало-мальски важные и в основном проверенные сведения о Германии, поступавшие в МИД по различным каналам. С середины 30-х гг. активным, но негласным читателем содержания этого досье стала советская внешняя разведка… И это не говоря уже об иных, столь же серьезных, агентурных позициях в МИДе Великобритании, которыми располагала советская разведка. Обратите внимание на то, что это было сказано Раковским 26 января 1938 г. , когда еще не было ни Мюнхенского сговора Запада с Гитлером, ни западных гарантий Польше. Все это произойдет значительно позже. А Раковский уже в начале 1938 г. говорил о технологии заключения будущего советско-германского договора о ненападении, в том числе и о том, что-де Гитлер все равно не поверит угрозам Запада. Правильно. Все так и было впоследствии. Истинное предназначение гарантий Польше, как совершенно справедливо отмечал один из самых авторитетных британских «историков в штатском», специализировавшихся на истории Второй мировой войны, Б. Лиддел-Гарт, состояло в том, что так называемые гарантии безопасности Польше были выданы Великобританией лишь с одной целью – «гарантии были наиболее верным способом ускорить взрыв и мировую войну… подстрекали Гитлера»! [3] Еще как подстрекали! И знаете чем?! Ох, и правильно же говорят, что плохо иметь Великобританию врагом, но еще хуже иметь ее другом или союзником! А уж гарантом – в триллионы раз хуже! Великобритания не зря заработала свою кликуху – PERFIDIOUS ALBION (коварный Альбион)! Ведь в действительности-то не гарантии она дала Польше, а санкцию Гитлеру на расчленение Польши, если внимательно вчитаться в текст этой гарантии ! Чемберлен хотя и был натуральным сумасшедшим, но тем не менее за его спиной его действиями управляли деятели исключительно коварно изощренного ума. Вы только посмотрите, на основании чего натуральный сумасшедший и по совместительству британский премьер-министр Н. Чемберлен дал гарантии. Вечером 29 марта 1939 г. от тесно связанного с британской разведкой берлинского корреспондента лондонской «Ньюс кроникл» Иена Колвина [4] к министру иностранных дел Великобритании лорду Галифаксу поступила непроверенная и неточная информация о том, что-де в ближайшее же время Германия нападет на Польшу. [5] Всего лишь на основании этой информации 30 марта на заседании английского правительства Галифакс внес предложение об опубликовании заявления о том, что Англия придет Польше на помощь, если на ту нападет Германия! Чемберлен поддержал его. Он отметил, что ресурсы Чехословакии уже используются Германией. А если и ресурсы Польши отойдут к рейху, то это будет иметь очень серьезные последствия для Англии. На заседании указывалось, что если английское правительство вовремя не займет твердую позицию в связи с угрозой Польше, то авторитет Англии во всем мире будет серьезно подорван. Со своей стороны, СССР также был заинтересован в том, чтобы Польша не была захвачена Германией. Именно поэтому-то Советский Союз и был готов сделать все, что в его силах, ради сохранения независимости и неприкосновенности даже столь враждебного государства, как Польша. Об этом хорошо было известно в Лондоне. Однако на заседании английского правительства вопрос о сотрудничестве Англии с СССР даже не поднимался. 3 Liddel Hart B. History of the Second World War. New York, 1971, p. 11. 4 Нередко его прямо называют сотрудником британской разведки. 5 The Diaries of Sir Alexander Cadogan 1938–1945. L., 1971, p. 164–166. При обсуждении на заседании внешнеполитического комитета английского правительства вопроса о гарантиях премьер-министр сказал: «Генеральная линия нашей политики в отношении Германии определяется не защитой отдельных стран, которые могли бы оказаться под германской угрозой, а стремлением предотвратить установление над континентом германского господства, в результате чего Германия стала бы настолько мощной, что могла бы угрожать нашей безопасности. Господство Германии над Польшей и Румынией усилило бы ее военную мощь, и именно поэтому мы предоставили гарантии этим странам . Господство Германии над Данией не увеличило бы военной мощи Германии, и поэтому в данном случае нам не следует брать обязательств о военном вмешательстве с целью восстановления статус-кво» . [6] 6 Public Record Office. Cab. 27/625. P. 138. А на следующий день, 31 марта, премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен официально объявил в палате общин о предоставлении гарантий Польше: «Как я заявил на сегодняшнем утреннем заседании, правительство Его Величества не имеет официального подтверждения слухов о каком-либо планируемом нападении на Польшу и поэтому их нельзя принимать за достоверные. Я рад воспользоваться этой возможностью, чтобы снова сделать заявление об общей политике правительства Его Величества. Оно постоянно выступало и выступает за урегулирование путем свободных переговоров между заинтересованными сторонами любых разногласий, которые могут возникнуть между ними. Оно считает, что это естественный и правильный курс в тех случаях, когда существуют разногласия. По мнению правительства, нет такого вопроса, который нельзя было бы решить мирными средствами, и оно не видит никакого оправдания для замены метода переговоров методом применения силы или угрозы применения силы. Как палате известно, в настоящее время проводятся некоторые консультации с другими правительствами. Для того чтобы сделать совершенно ясной позицию правительства Его Величества на то время, пока эти консультации еще не закончились, я должен теперь информировать палату о том, что в течение этого периода в случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах. Оно дало польскому правительству заверение в этом. Я могу добавить, что французское правительство уполномочило меня разъяснить, что оно занимает по этому вопросу ту же позицию, что и правительство Его Величества ». [7] 7 Документы и материалы кануна второй мировой войны… Т. 2. С. 62. Если вы вдумчиво подойдете к оценке этой гарантии, то без труда обнаружите одну «удивительную» ее «особенность». Хоть и был Чемберлен натуральным сумасшедшим, но тем не менее гарантию дал ультрахитрющую. Не говоря уже о мерах вооруженной помощи, о которых вообще не было сказано ни слова, он дал гарантию всего лишь независимости, но не территориальной целостности Польши ! Этот, в общем-то, давным-давно известный факт почему-то не слишком уж и привлекает внимание исследователей, хотя именно тут-то и «зарыта собака», которая называется настоящая подлость Великобритании в провоцировании Второй мировой войны! Та самая подлость, которая так дорого обошлась всему человечеству – в 50 млн человеческих жертв, большая часть из которых наши с вами сограждане! Уж если Великобритания на что и способна, так только на подлость! Ни на что другое PERFIDIOUS ALBION просто не способен! Знаете, что стояло за такой гарантией?! О, это тоже «песня» – «песня» запредельной подлости Великобритании. Как гласит Книга книг – Библия – в начале было Слово. Увы, на этот раз отнюдь не Божье. Один из фашистских «экспертов» по проблемам Восточной Европы, Маркерт, имел сведения о том, что до ноября – декабря 1938 г. гитлеровцы намеревались форсировать «столкновение с Москвой и в этих целях обеспечить в лице Польши союзника против Советского Союза». [8] От того-то еще в декабрьском 1938 г. докладе 2-го Отдела (военная разведка) ГШ Войска Польского говорилось: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент. Задача состоит в том, чтобы заблаговременно хорошо подготовиться физически и духовно… Главная цель – ослабление и разгром России» . [9] 8 СССР в борьбе за мир… с. 161–162. 9 Пыхалов И. Великая оболганная война. М., 2005, с. 109. Z dziej'ow stosunk'ow polsko-radzieckich. Studia i materialy. T. III. Warszawa, 1968, S. 262, 287. Риббентроп и Розенберг «выступали за войну против Советского Союза, используя постановку украинского вопроса. Решительный поворот в оценке политической обстановки и шансов в войне в Восточной Европе наступил, кажется, где-то около рождества» . [10] После длительного пребывания в Оберзальцберге Гитлер заявил, касаясь войны против СССР, что нужно еще время для ее «основательной подготовки» . [11] Естественно, что очень быстро этот коренной поворот в голове фюрера зафиксировали и на Западе. Запад насторожился. Ведь коренной поворот в планах фюрера радикальным образом изменял намеченные Западом планы и особенно уже утвержденный график запланированной войны. А тут еще объективно стал нарастать все более усиливавшийся поток различных сообщений разведки и из иных источников о том, что Германия намерена направить свой очередной удар не против СССР, а против Польши, Франции и Англии. В конце концов это вызвало серьезную тревогу у западных демократий. Особенно если учесть, что в результате их подлейшего мюнхенского «миротворчества» произошло сильное изменение соотношения сил в Европе в пользу агрессивных держав. Подставляться же под удар невероятно окрепшего и все более наглевшего коричневого шакала западные демократии вовсе не желали – не для того они приводили его к власти. Его задача была в первую очередь напасть на СССР, а не на Запад. 10 СССР в борьбе за мир… с. 161–162. 11 СССР в борьбе за мир… с. 161–162. Личный секретарь британского министра иностранных дел лорда Галифакса – О. Харви – еще в середине ноября 1938 г. сделал следующую тревожную запись в своем дневнике: «Скудная информация, секретная и открытая, получаемая нами теперь из Германии, показывает, что германское правительство смеется над нами, презирает нас и намеревается морально и материально лишить нас наших мировых позиций» . [12] На следующий день лорд Галифакс сделал на заседании внешнеполитического комитета правительства резюме полученных им секретных сообщений, свидетельствовавших о том, что нацистский рейх придерживается [13] «все более антианглийской позиции и что он намерен добиваться развала Британской империи и, по возможности, установления мирового господства немцев» . [14] 12 The Diplomatic Diaries of Oliver Harvey 1937–1940. L., 1970, p. 28. Несколько дней спустя он отмечал в своем дневнике, что в Форин оффисе все еще кое-кто разделяет взгляды Чемберлена о правильности мюнхенского курса, его политики – «мир любой ценой», так как любая война, завершится ли она победой или поражением, может уничтожить богатые классы. 13 Middlemas К. Diplomacy of Illusion. The British Government and Germany. 1937–1939. L, 1972, p. 432. 14 Public Record Office, Cab. 27/627, p. 177. В середине декабря в Лондон прибыл первый секретарь английского посольства в Берлине И. Киркпатрик, который привез с собой материалы о том, что нацистское руководство планирует агрессию не только на Восток, но и на Запад. Однако Н. Чемберлен все еще надеялся на успех намеченного им курса. Касаясь предложений о мерах по укреплению способности Англии оказывать отпор германской агрессии, он заявил на заседании правительства, что эти предложения противоречат его «представлениям о следующей акции Гитлера, которая будет обращена на Восток, и в этом случае Англия могла бы вообще остаться вне войны» . [15] 15 Middlemas K. Diplomacy of Illusion, p. 427. 19 января 1939 г. английскому правительству была представлена записка Форин Оффиса, в которой обобщалась информация о планах нацистов, полученная из различных секретных источников. Во введении к этой записке Галифакс указывал, что «до сих пор было общепринятым ожидать, что устремления Гитлера будут направлены на Восток и в особенности что он планирует что-то в отношении Украины. За самое последнее время мы получаем сообщения, свидетельствующие о том, что он может счесть момент подходящим для того, чтобы нанести решительный удар по западным державам» [16] . Форин Оффис располагал в то время сведениями о том, что гитлеровцы намерены начать крупные военные акции с разгрома Польши . [17] 16 Public Record Office, Cab. 27/627, p. 176. 17 Ibid., p. 188. К концу января и Генеральный штаб не столько даже союзной, сколько тупо следовавшей в фарватере британской политики Франции на основе разведывательной информации пришел к выводу о том, что Германия скорее начнет атаку на Западе, чем войну против СССР. [18] Да, в общем-то, для Франции это не было новостью – наиболее дальновидные французские политические деятели прогнозировали такое развитие событий еще в 1922 г.! Таким образом, пользуясь политикой «миротворческого» попустительства западных демократий, нацистский Третий рейх фактически не только занял господствующее положение в центре Европы, но и стал всерьез косо поглядывать на Запад. Что в свою очередь означало, что надежды этих подонков (ибо как еще в XIX в. говаривал известный социолог-политолог Алексис Токвилль, «демократия – это господство подонков» ) на то, что после Мюнхена им удастся толкнуть гитлеровскую агрессию на восток, против СССР, оказались несостоятельными. Сколь парадоксальным это ни показалось бы, но у нацистского руководства хватило на тот момент ума не лезть в драку с СССР, которого все еще боялось. 18 Bonnet G. D'efense de la paix. Fin d'une Europe. De Munich a la guerre. Geneve, 1948, p. 126–127. Обязан напомнить, что только в одном абвере у французской военной разведки – 2-е Бюро ГШ Франции – имелось не менее десятка прекрасно информированных агентов. Перед страдающими абсолютно неизлечимой болезнью – запредельно агрессивной подлостью по отношению к России вне какой-либо зависимости от того, как она называется, – западными демократиями встала нешуточная проблема. Как развернуть коричневого шакала на ранее согласованный маршрут его агрессии, то есть на Восток, против СССР? И не просто обратно развернуть на этот путь, а развернуть так, как надо Западу: – чтобы не по дням, а уже по часам возраставшая от полной безнаказанности агрессивная наглость Гитлера была бы канализирована строго на восточном азимуте, прежде всего против СССР; – чтобы все еще любимый сукин сын Запада [19] Адольф Гитлер любой ценой был бы выведен на необходимый ему для нападения на СССР плацдарм; – чтобы более он не посягал бы на ранее разработанный демократическими сволочами Запада график войны, от которого, в их представлении, чрезвычайно многое зависело в мировой политике. Изрядно обеспокоенные грядущим неконтролируемым разворотом событий бритты обратились к США. 24 января 1939 г. министр иностранных дел Англии лорд Галифакс в конфиденциальном порядке информировал президента США о том, что Гитлер «рассматривает вопрос о нападении на западные державы в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке» . [20] Попутно там имелось указание на то, что имеет место ухудшение германо-голландских отношений, Галифакс писал, что «оккупация Германией Голландии и побережья дала бы Гитлеру возможность парализовать Францию и диктовать Англии свои условия». [21] Уж не знаю, что ответил Рузвельт Галифаксу, но, вне всякого сомнения, что практически в том же духе, как он в мае месяце 1939 г. дал масонский приказ никоим образом не уклоняться от развязывания Второй мировой войны. [22] США война была нужна как воздух – иначе было бы невозможно перехватить у Великобритании лидерство в мире и ее колонии. [23] 19 Авторский перефраз известного выражения президента США Ф. Рузвельта от 1934 г. о никарагуанском диктаторе Сомосе: «Сомоса, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын». 20 Documents on British Foreign Policy. 1919–1939. Ser. 3. Vol. 4. P. 4. 21 Ibidem. Голландия относится, если по терминологии британского МИДа, к так называемым Low countries. 22 Об этом говорилось во введении к первой книге и при анализе мифов этой книги. 23 У нас мало известно о том, что США начали подготовку ко Второй мировой войне задолго до того, как она стала фактом и тем более трагедией Перл-Харбора. Обратно же развернуть на согласованный ранее маршрут и тем более вывести коричневого негодяя на плацдарм для непосредственного нападения на СССР по условиям начала 1939 г. можно было только за счет разыгрывания «польской карты». Иного в тот момент просто не было. Правда, некоторое значение имела еще и «румынская карта», которую также разыграли, выдав и Румынии гарантии, наподобие тех, что Польше. Но главной была, конечно же, «польская карта». Прежде всего, потому, что для непосредственного нападения на СССР гитлеровская Германия должна была войти в непосредственное же территориальное соприкосновение с Советским Союзом не просто на большом протяжении, а на подавляющей части его западных границ. Получи он его в условиях до 23 августа 1939 г. – нападение на СССР произошло бы в исключительно сверхвыгодных для вермахта условиях. Вот, собственно говоря, чем и была вызвана предгарантийная и непосредственно гарантийная возня Англии, а затем и Франции в начале 1939 г. Более того. Именно по этой причине – необходимость предоставления Гитлеру соответствующего, непосредственно граничившего с территорией СССР плацдарма для нападения на него, – давно и натурально сбрендивший от своей ненависти к России и СССР Н. Чемберлен и озвучил составленные куда более коварно изощренными, чем его собственный, умами Лондона гарантии Польше, которые не гарантировали территориальной целостности этого государства во главе со спесивым руководством, которое даже Черчилль без обиняков называл «гнуснейшим из гнусных» . [24] 24 Черчилль У. Вторая мировая война / Пер. с англ. Кн. 1. М., 1991, с. 147. Для того и была использована ложная информация британской разведки о нападении Германии на Польшу якобы в самое ближайшее тогда время, под прикрытием которой сначала «засуетился» Галифакс, а затем и Чемберлен. Не исключено, что и саму эту информацию британская разведка также умышленно подбросила своему руководству. С нее станет, она и не такие провокации устраивала (и устраивает). Но самое интересное во всей этой истории состоит в том, что Гитлер явно понял, что польский вариант Мюнхена не исключен ! На это крайне редко или вообще практически никогда не обращается должного внимания. Обратите внимание на очередность действий Запада и Гитлера, а более всего на одну особенность плана «Вайс». Сначала красивые, но абсолютно никчемные, провоцирующие дальнейшее обострение обстановки заявления западных демократий, затем составление нацистами плана нападения. Так было за год перед Мюнхеном, непосредственно перед которым Гитлер открыто угрожал использованием силы (на основе до Мюнхена разработанного плана «Грюн», первые наметки к которому были сделаны еще весной 1935 г.), так произошло и в 1939 г. Распоряжение Гитлера о разработке плана нападения на Польшу последовало 3 апреля, то есть после идиотских гарантий Чемберлена. А 11 апреля план уже был утвержден Гитлером. Что же касается обещанной одной особенности плана «Вайс», то извольте. Непосредственно в преамбуле к описанию операции «Вайс» есть «удивительный» пассаж: «Позиция Польши на данном этапе требует от нас особых военных приготовлений помимо разработанных в рамках "Обороны границ на востоке", чтобы при необходимости исключить всякую угрозу с ее стороны даже на отдаленное будущее» . [25] Вы можете объяснить, с какого коричневого бодуна, уже реально планируя агрессию, агрессор вдруг оговаривается «при необходимости» ?! Это что за планирование агрессии?! Но дальше – и того хлеще . В первой же строке имевшего название «Политические предпосылки и постановка задачи» первого подраздела II раздела (собственно изложение операции «Вайс») директивы о единой подготовке вооруженных сил к войне от 11 апреля 1939 г. говорится: «Отношения Германии с Польшей и в дальнейшем должны строиться с учетом нежелательности всяких трений. Но если Польша изменит свою политику применительно к Германии, базировавшуюся до сих пор на тех же принципах, что и наша политика в отношении Польши, и займет позицию, создающую угрозу империи, то, несмотря на существующий договор, может оказаться необходимым решить проблему Польши окончательно»!? [26] Но точно так же было и с директивой о единой подготовке к войне на период 1937–1938 гг., где условия возможного развязывания агрессии были поставлены в прямую зависимость от политических обстоятельств (там говорилось о «создающихся международно-правовых предпосылках» )! Так вот, скажите, пожалуйста, где это видано, чтобы, разрабатывая план агрессии, будущий агрессор прямо ставил себе задачу, к тому же в собственном особо секретном документе, «и в дальнейшем строить отношения с учетом нежелательности всяких трений» ?! Где это видано, чтобы, разрабатывая план агрессии, будущий агрессор столь неопределенно ограничивал бы самого себя – «может оказаться необходимым» – да еще и в сугубо секретном собственном документе?! 25 Дашичев В. И. Стратегия Гитлера. Путь к катастрофе. 1933–1945. В 5 томах. М, 2005, Т. 2, с. 37. 26 Дашичев В. И. Стратегия Гитлера. Путь к катастрофе. 1933–1945. В 5 томах. М., 2005. Т. 2, с. 37. Не буду томить читателей. Это означает, что Гитлер имел все основания надеяться, что и в польском вопросе западные демократии дрогнут точно так же, как они дрогнули перед Мюнхеном! И это действительно в реальности намечалось. Уже после войны временно исполнявший весной 1939 г. обязанности начальника штаба оперативного руководства ОКБ генерал В. Варлимонт поведал очень интересный факт. Согласно переданным ему начальником штаба ОКБ генералом В. Кейтелем указаниям Гитлера, в разрабатывавшейся тогда упомянутой выше директиве о единой подготовке к войне должно было быть отражено то обстоятельство, что «военные приготовления Германии пока направлены преимущественно на то, чтобы усилить дипломатическое давление, которое она и впредь будет оказывать на Польшу» . [27] Давление на Польшу – давлением на Польшу, но ведь это безобразно уродливое дитя Версаля было намертво привязано к Западу, к политике последнего! Короче говоря, разыгрывался сценарий по аналогии с чехословацким кризисом. А к вечеру 23 августа 1939 г. Сталин получил от разведки окончательное точное подтверждение того, что Англия, которая и так исподволь разыгрывала мюнхенский пасьянс на польский лад, была готова оказать необходимое давление на польское руководство, чтобы побудить его к уступчивости по мюнхенскому варианту в самый последний момент. Точно так же, как непосредственно перед Мюнхеном! При этом следует иметь в виду, что на протяжении всего периода времени до 23 августа советские разведывательные службы, а также дипломаты тщательно информировали Сталина о попытках Англии разыграть польский вариант Мюнхена. 27 Письменное показание генерала артиллерии в отставке Вальтера Варлимонта от 24.IX.1945 г., данное под присягой. Archiv des Instituts f"ur Zeitgeschichte, M"unhen, Bestand ZS 312/II: Warlimont Walter. Так что абсолютно прав был уже цитировавшийся Б. Лиддел-Гарт, указав, что «гарантии были наиболее верным способом ускорить взрыв и мировую войну… подстрекали Гитлера». В принципе-то, оно и ладно бы, если вся эта сволота перегрызлась бы между собой. Ничего худого в том не было бы. И Сталин, озвучивая подобную мысль, был абсолютно прав. В мировой политике подобное – рутинная норма. Нехай себе грызутся, если им так охота. Если бы, как и всегда в истории, не одно «но». И суть этого «но» состояла в следующем. В отношении Гитлера (Третьего рейха) упомянутые гарантии действительно были наиболее верным способом его же руками ускорить взрыв и мировую войну, и на него же свалить всю ответственность за развязывание войны – тут спорить не с чем. Для того его и породили, для того его привели к власти. Проще говоря, гарантии действительно откровенно подстрекали фюрера на нападение на Польшу с неизбежным в таком случае выходом на прежние границы СССР с Польшей, от которых до его важнейших центров было рукой подать. Никто в Англии и не сомневался, что, даже не имея на тот момент боевого опыта, вермахт в любом случае в пух и прах разнесет Польшу и ее вооруженные силы и спокойно завладеет ее территорией. В то же время с рубежа 1936/37 г. в той же Англии прекрасно знали и другое. Что по итогам состоявшихся тогда же стратегических командно-штабных игр на картах германские генералы совместно с фюрером пришли к выводу, что «никакого точного решения относительно восточной кампании не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше». Увы, не только советская разведка плотно работала по Германии, но и британская тоже. Попросту говоря, речь шла о том, что уже тогда грезившийся нацистскому руководству и его генералам успех при нападении на СССР фактически намертво был увязан с получением плацдарма в Восточной Польше или, если по-нашему, в Западной Украине и Западной Белоруссии. Что в конечном итоге и означало бы вхождение гитлеровской Германии в непосредственное территориальное соприкосновение с Советским Союзом на линии большой протяженности, которую и представляла собой польско-советская граница. А что еще могло быть нужно такому агрессору, как Гитлер, тем более в те времена?! Вот на предоставление именно этого плацдарма для нападения на СССР и были направлены выданные мерзавцем Чемберленом гарантии Польше, в которых, еще раз обращаю внимание на это обстоятельство, не было и тени намека на гарантии ее территориальной целостности . При этом Лондону (и Парижу тоже) откровенно было наплевать на то, силой ли Гитлер собственноручно захватит этот плацдарм или же это удастся осуществить по аналогии с Мюнхенской сделкой. Главное, как говорил еще Раковский на допросе 26 января 1938 г., – наконец-таки предоставить Гитлеру возможность реально действовать, то есть напасть на СССР! «Чтобы жила Британия, большевизм должен умереть» , [28] – убеждал самого себя официальный Лондон. А как это произойдет – пускай Гитлер думает. Главное, чтобы большевизм помер! 28 Niedhart G. Grossbritannien und die Sowjetunion. 1934–1939. M"unchen, 1972. S. 62. Однако те же самые гарантии, если попытаться трезво взглянуть на них с позиций Сталина (СССР), явились одним из наиболее сильных, если не сильнейших, стимуляторов-катализаторов максимального проявления с его стороны естественной в такой ситуации защитной реакции. Проще говоря, максимального проявления инстинкта самосохранения на высшем государственном уровне. Ведь и он тоже увидел, что гарантий территориальной целостности Польши предоставлено не было. В тех конкретных условиях максимальное проявление советского инстинкта самосохранения на высшем государственном уровне могло иметь три варианта. 1. Вступить в многосторонние соглашения (включая и военную конвенцию) с западными демократиями по вопросу о коллективной безопасности и взаимопомощи в отражении гитлеровской агрессии. 2. Вообще не вмешиваться ни во что, мол, пускай Гитлер разгромит Польшу – ярого врага России и СССР. Грубо говоря, позицию «третьего радующегося». 3. На основе взаимовыгодного компромисса заключить договор о ненападении непосредственно с Германией, объективно развернув тем самым вектор его ближайших агрессий хотя бы на время на Запад. Проще говоря, реконвертировать умышленно создававшуюся Западом угрозу нападения Германии на СССР в угрозу безопасности самого Запада. На протяжении веков это хотя и является достаточно рутинной практикой во внешней политике основных мировых игроков, тем не менее относится уже к высшему пилотажу в высшей мировой политике. Второй вариант можно исключить сразу. Ни одно государство в мире в таких случаях не ведет себя безучастно. У него на границах намечается крупная заваруха с крайне опасными для собственной безопасности последствиями, а оно будет спокойно взирать на это!? Подчеркиваю, в мире таких государств не было, нет и не будет. Тем более что для СССР даже само существование крайне враждебной, запредельно злобно настроенной как к нему, так и по отношению к Германии Польши – при всех своих отношениях с Берлином, официальная Варшава в то время ненавидела немцев ничуть не меньше, чем русских и большевиков, – как ни странно, имело огромный позитивный смысл. Она являлась прекрасным и достаточно большим буфером на пути возможной германской агрессии. Зачем же ее уничтожать, когда, даже являясь врагом, но объективно являясь громадным предпольем, Польша самим фактом своего существования обеспечивала безопасность западных границ СССР от еще более опасной агрессии. Да, это был очень неспокойный, подлый, тупой, постоянно склонный к самым грязным провокациям и донельзя заносчивый сосед, с которым было крайне трудно иметь даже самое простое дело. [29] По большому счету Польша таковой остается и в настоящее время. Тем не менее, подчеркиваю это вновь, даже сам факт существования такого независимого Польского государства в известной мере, как ни странно, являлся неким гарантом от нападения более мощного агрессора в лице нацистской Германии, которую западные демократии чуть ли не в прямом смысле слова пинками под зад толкали к нападению на СССР. Гарантом – потому что при всей своей склонности принять участие в любой, даже совместной с Германией, агрессии, Польша ни при каких обстоятельствах не могла утрясти и согласовать свои территориальные амбиции и притязания с амбициями и притязаниями Германии на советскую территорию. Ну, а раз невозможно утрясти и согласовать, то, следовательно, даже враждебная Польша – уже буфер на пути германской агрессии. 29 К примеру, когда умер Пилсудский, Сталин, имея в виду улучшить отношения с Польшей, объявил в СССР государственный траур. И что?! Вы думаете, что поляки оценили?! А черта лысого не желаете ли?! Что касается третьего варианта, то здесь надо иметь в виду следующее. Его реализация представлялась Западу резко осложненной. Дело в том, что между СССР и гитлеровской Германией с давних пор шла многолетняя пропагандистская война, в которой обе стороны не считали нужным хоть как-то ограничивать себя по соображениям хотя бы элементарной этики в межгосударственных отношениях. К тому же к концу 30-х гг. советско-германские отношения резко осложнились. [30] В том числе и особенно вследствие фактического дезавуирования даже пролонгированного срока действия Берлинского договора о нейтралитете и ненападении от 24 апреля 1926 г. Добавьте к этому Мюнхенский сговор Запада с Гитлером, закрытие германских консульств в СССР, очень резкие ноты СССР по поводу гитлеровских агрессий в отношении Чехословакии и Литвы и тут же высветится очень сложная проблема. Та самая проблема, которую своей безумствовавшей прозападной ориентацией создал для внешней политики СССР Литвинов. Пребывавшему в злоумышленно созданном Западом тупике постмюнхенской изоляции СССР очень трудно было, в том числе и по идеологическим соображениям, в одночасье резко изменить свою политику и пойти за заключение политического договора с нацистской Германией. Во всяком случае, на Западе были убеждены в этом. Но в то же время там были убеждены и в другом – что инстинкт самосохранения на высшем государственном уровне, тем более у такого государства, как Россия (СССР), которое исторически сформировалось на базе основополагающего принципа своего бытия – БЕЗОПАСНОСТИ, – всенепременно сработает. А как только он сработает, то Москва, наплевав на любые условности, вынуждена будет пойти на заключение с Германией договора о ненападении. Ведь и на Западе прекрасно знали логику европейского равновесия, о которой уже говорилось выше. И вот тут-то на первый план выходил первый вариант. Точнее, не он сам, а его инструментальная способность довести необходимое Западу дело до логического в его представлении конца. Ведь он же был чрезвычайно удобен именно этим. Прежде всего тем, что предоставлял широкое поле для всевозможных дипломатических маневров, позволявших, кормя обе стороны – СССР и Германию, – а заодно дуря и без того ветреную башку официальной Варшавы ничего не значащими и ни к чему не обязывающими Запад обещаниями, бесконечно тянуть время вплоть до реального нападения Гитлера на Польшу. А это позволяло Западу достичь главной цели – наконец-таки вывести коричневого шакала на столь необходимый ему и находящийся в непосредственном территориальном соприкосновении с советской территорией плацдарм для нападения на СССР. Проще говоря, наконец-то подставить СССР под непосредственное нападение гитлеровской Германии. Причем достичь этого в буквальном смысле слова двумя путями. 30 Например, товарооборот между СССР и Германией в сравнении с последним догитлеровским 1932 годом снизился в 12 раз! А к концу 1938 г. СССР закрыл практически все консульства Германии, кроме консульского отдела при посольстве. Первый путь – затянуть дело с переговорами до фактического нападения Гитлера на Польшу. Выше уже приводилось исключительно обоснованное мнение известного историка Н. А. Нарочницкой о том, что Великобритания рассчитывала подтолкнуть Гитлера к дальнейшей экспансии, и в принципе англосаксонский расчет на необузданность амбиций и дурман нацистской идеологии был точным. Британии нужно было направить агрессию только на Восток, что дало бы повод вмешаться и войти в Восточную Европу для ее защиты и довершить геополитические проекты, то есть изъять Восточную Европу из-под контроля как Германии, так и СССР. Великобритания явно рассчитывала, что Германия нападет на Польшу в одном походе на Восток, ввязавшись в обреченную на взаимное истощение войну с СССР, что обещало сохранение Западной Европы относительно малой кровью, а также сулило вход в Восточную Европу для ее защиты. Собственно говоря, именно эту, преследовавшую указанную выше стратегическую цель тактику и осуществляли западные демократии во время августовских переговоров в Москве, бесконечно и под любыми предлогами затягивая переговоры. Второй путь , который, кстати говоря, внешне и не бросался в глаза, – за счет бесконечной волынки с переговорами фактически запереть и Германию, и СССР в такой тупиковой ловушке, выход из которой был бы абсолютно безальтернативно только один – подписать между собой договор о ненападении хотя бы по следующим соображениям: – в силу логики европейского равновесия, о чем неоднократно говорилось; – сопряженных с ней мотивов безопасности (СССР), о чем также много говорилось выше; – для исключения хотя бы на том этапе даже потенциальной возможности возникновения войны два фронта. Это соображение было характерно для Германии, где этого опасались как черт ладана. Но оно же было характерно и для СССР. Особенно, если учесть те серьезные сложности в отношениях со связанной антикоминтерновским пактом с Германией Японией, которые, в конце концов и привели к вооруженному конфликту на Халхин-Голе незадолго до подписания договора о ненападении. А ведь за кулисами этого вооруженного конфликта стоял дальневосточный Мюнхен, организованный Англией и имевший вид пресловутого соглашения Арита – Крейги. И подписать не просто договор о ненападении, а на условиях определенного компромисса. Основой же для этого компромисса и должна была стать не гарантированная Великобританией и Францией территориальная целостность Польши! Больше им нечего было использовать в качестве предмета компромисса! После этого даже сугубо в силу голого факта и хронологии событий только Гитлер и Сталин станут ответственными и за развязывание войны, которую Запад в мгновение ока превратит в мировую за счет объявления войны Гитлеру, и за раздел Польши. Если помните, именно это-то и разъяснял во время допроса 26 января 1938 г. Христиан Раковский. Соответственно Запад останется, хотя оскорбленным в своей тысячелетия назад потерянной «девственной невинности», но тем не менее белым и пушистым. А ужасными злодеями на весь мир будут выставлены любимый сукин сын Запада Адольф Гитлер с его Третьим рейхом и запредельно яро ненавистные всему Западу Сталин и его СССР. Гитлер не поверил угрозам Запада, потому и поддался на это подстрекательство, а в результате оказался в подстроенной Западом ловушке. У Сталина же, который если что и исповедовал неистово, так только БЕЗОПАСНОСТЬ своего государства и народов СССР, безальтернативно взяли верх соображения именно БЕЗОПАСНОСТИ. Иного и быть не могло. Тем более после восьми месяцев форменного, наглейшего издевательства Запада, которое эти мерзавцы устроили во время московских переговоров лета 1939 г., предпринимая бесконечные попытки непосредственно подставить СССР под германский удар уже в 1939 г. Сопутствующий комментарий . Если вдумчиво проанализировать весь «демократический» лай – увы, но иногда и это надо делать – в адрес Сталина, СССР и договора ненападения со всеми якобы имевшими несчастье быть подписанными секретными приложениями, то не трудно будет заметить одну интересную особенность. Все свое мерзкое гавканье и западные демократии, и их гнусные пособники в России сконцентрировали на том, что – буду сразу называть вещи своими именами: – договор о ненападении хотя бы на время, но предотвратил уже фактически начавшую реализовываться в ситуации изоляции угрозу создания единого антисоветского фронта на Западе и вооруженного столкновения СССР с нацистской Германией, а краха своих глобальных планов Запад патологически не переносит и от обиды начинает подло завывать так, что не приведи Господь; – договор о ненападении символизировал собой всю глубину провала не только британской политики, но и политики Запада в целом, а ситуаций, когда его же, Запад, за все его подлейшие «заслуги» мощно «прикладывают» его же поганой харей об стол, он тем более не переносит и начинает вопить истошным воем; – договор о ненападении принципиально круто изменил не только предвоенную и даже послевоенную конфигурацию в Европе, но и прежде всего расписание самой войны, в результате чего Запад, в первую очередь Великобритания и Франция, сами же и вляпались в войну, которую так усердно подготавливали для столь ненавистной им России (СССР). А уж стерпеть абсолютное всемирное фиаско на том самом поле высших мировых интриг, на котором Запад издавна привык чувствовать себя абсолютным господином, да еще и получить столь сокрушительный удар сдачи от запредельно ненавистного большевизма – тут уж бешенству Запада и вовсе не стало предела. И он беснуется до сих пор, инфицируя этим бешенством и наших отмороженных «демократов» от Истории и прочих убогих поганок демократии. Ради достижения столь подлой цели британское правительство 14 апреля 1939 г. официально предложило Советскому Союзу предоставить в одностороннем порядке гарантии безопасности Польше и Румынии. Это называлось «британский путь сближения с Советами»!? Из телеграммы 14 апреля 1939 г. полномочного представителя СССР в Великобритании И. М. Майского в Народный комиссариат иностранных дел СССР: «Сегодня я был у Галифакса… Он сообщил, что как раз перед моим приходом он продиктовал телеграмму Сидсу, в которой поручал последнему обратиться к Литвинову с запросом, не считало ли бы Советское правительство возможным дать, как это сделали Англия и Франция в отношении Греции и Румынии, одновременную гарантию Польше и Румынии, а может быть, и некоторым другим государствам (я понял Галифакса в том смысле, что он имеет в виду лимитрофные государства, но полной ясности по этому пункту у меня не осталось). Таким путем можно было бы обойти ту трудность, о которую разбилась "декларация четырех". Галифакс полагает, что содержание моего сообщения не противоречит указанной инструкции Сидсу, и потому он все-таки свою телеграмму пошлет, присовокупив только, что уже после ее составления он получил от Советского правительства сделанное мной сообщение. Галифакс интересовался моим мнением о его предложении, но я уклонился от высказываний, сославшись на то, что не имею по данному поводу никакой инструкции. Галифакс выразил надежду получить ответ из Москвы не позднее 17-го, так как момент очень опасный и действовать надо быстро. Полпред». [31] 31 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 300. Д. 2076. Л. 130–131. Казус с «декларацией четырех», о чем упомянул Галифакс, – та самая провокация Литвинова, которая наконец-то окончательно предрешила его отставку. Под лимитрофными государствами здесь имеются в виду предвоенные государства Прибалтики – Литва, Латвия и Эстония. Проще говоря, не делая никаких реальных шагов в сторону подлинного сотрудничества в отражении грядущей агрессии, Лондон попытался спровоцировать Москву на выдачу гарантий безопасности Польше, которых она не просила . Более того. Ведь знали же в Лондоне, что Польша и на дух-то не переносит даже тени намека на мысль о сотрудничестве с СССР, причем в любой форме. Любой намек на советскую помощь категорически отвергался руководством Польши, в том числе даже под такими идиотскими предлогами, как некогда озвученный маршалом Рыдз-Смиглы: «С немцами мы рискуем потерять нашу свободу, с русскими мы потеряли бы душу» . [32] Все-таки не зря великий поляк ХХ века (в действительности же окатоличенный белорус) Ю. Пилсудский называл свое ближайшее окружение и будущих преемников выразительно кратко: «Идиоты!», нередко добавляя к этому определению столь крутые по своей солености выражения, что никакая бумага не стерпит… 32 Болдуин Х. Сражения выигранные и проигранные. Новый взгляд на крупные военные кампании Второй мировой войны / Пер. с англ. А. Н. Павлова. М., 2001, с. 24 Цель британской провокации была проста – жестко зафиксировать и без того агрессивные амбиции Гитлера непосредственно на Советском Союзе, чтобы фюрер с ходу ввязался бы в смертельную схватку с СССР! Именно об этом и говорила Н. А. Нарочницкая. Аналогичный смысл имело и предложение о выдачи гарантий Румынии. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней. В тот же день, 14 апреля 1939 г., с аналогичной провокацией к Советскому Союзу вылезла и Франция. Париж предложил Москве идею заключения франко-советского пакта, по которому Советскому Союзу предлагалось взять на себя обязательства помочь Франции, если та вступит в войну с Германией, чтобы помочь Польше или Румынии, а о помощи Франции Советскому Союзу и ее обязательствах перед СССР в том предложении не было ни звука. Вот текст телеграммы от 14 апреля 1939 г. полномочного представителя СССР во Франции Я. З. Сурица в Народный комиссариат иностранных дел СССР: «Сегодня Бонне вручил мне для пересылки вам свое «конкретное» предложение. Оно сводится к обмену письмами следующего содержания: "В случае, если бы Франция оказалась в состоянии войны с Германией вследствие помощи, которую она предоставила бы Польше или Румынии, СССР оказал бы ей немедленную помощь и поддержку. В случае если бы СССР оказался в состоянии войны с Германией вследствие помощи, которую он предоставил бы Польше или Румынии, Франция оказала бы ему немедленную помощь и поддержку. Оба правительства согласуют без промедления формы оказания этой помощи и предпримут все меры к тому, чтобы обеспечить ей полную эффективность. Письма эти должны явиться дополнением к нашему существующему пакту". Вручение этого «предложения» сопровождалось потоками уже известных вам фраз о трагичности момента, о нашей заинтересованности не допустить разгрома немцами Польши и особенно Румынии, о необходимости действовать быстро и "подготовить почву для более широкого сотрудничества в будущем" и т. д. Сам Бонне, несомненно, сознает, что его сегодняшнее «предложение» несерьезно, совершенно односторонне (попытка придать ему добровольно двусторонний характер отдает комизмом) и что нет, шансов, чтобы мы его приняли. Поэтому он не случайно все время оговаривался, что он сам не считает свое предложение «идеальным», но что он ничего другого придумать сейчас не может и надеется, что Москва придет ему на помощь и что-нибудь от себя подскажет, предложит и что он якобы готов заранее пойти на все зависящее "от Франции", чтобы обеспечить эффективное сотрудничество с СССР. Полпред"». [33] Проще говоря, Париж играл ту же самую роль, о которой говорила Н. А. Нарочницкая. А в Москве, к слову сказать, прекрасно знали, что предложивший это министр иностранных дел Франции Ж. Бонне еще в декабре 1938 г. тет-а-тет заявил своему германскому коллеге И. Риббентропу: «Оставьте нам нашу колониальную империю, и тогда Украина будет вашей»! 33 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 302. Д. 2089. Л. 204–205. Как известно, в ответ на англо-французские предложения 17 апреля 1939 г. СССР предложил заключить тройственный пакт о взаимопомощи между Великобританией, Францией и Советским Союзом, подчеркнув при этом, что к нему могли бы присоединиться также Польша и другие страны Европы, которым три державы совместно придут на помощь. Вот текст «Предложения, врученного народным комиссаром иностранных дел СССР M. M. Литвиновым послу Великобритании в СССР У. Сидсу» (18 апреля это предложение было передано также полпредом СССР во Франции министру иностранных дел Франции): «17 апреля 1939 г. Считая предложение Франции принципиально приемлемым и продолжая мысль г. Бонне, а также желая подвести солидную базу под отношения между тремя государствами, мы пытаемся объединить английское и французское предложения в следующих тезисах, которые мы предлагаем на рассмотрение британского и французского правительств: 1. Англия, Франция, СССР заключают между собою соглашение сроком на 5-10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. 2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств. 3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение § 1 и 2. 4. Английское правительство разъясняет, что обещанная им Польше помощь имеет в виду агрессию исключительно со стороны Германии. 5. Существующий между Польшей и Румынией союзный договор объявляется действующим при всякой агрессии против Польши и Румынии либо же вовсе отменяется, как направленный против СССР. 6. Англия, Франция и СССР обязуются, после открытия военных действий, не вступать в какие бы то ни было переговоры и не заключать мира с агрессорами отдельно друг от друга и без общего всех трех держав согласия. 7. Соответственное соглашение подписывается одновременно с конвенцией, имеющей быть выработанной в силу § 3. 8. Признать необходимым для Англии, Франции и СССР вступить совместно в переговоры с Турцией об особом соглашении о взаимной помощи». [34] Согласно советскому предложению пакт мог бы предусматривать оказание помощи Финляндии, Эстонии, Латвии и т. д. Во избежание проволочек все аспекты практической реализации обязательств подлежали фиксированию в военной конвенции. Британское посольство в Москве в связи с этим предложением констатировало, что «Советский Союз занял позицию исключительно широкого сотрудничества с Францией и Англией» . [35] Увы, но от бриттов всегда только одна болтовня. Правительство Великобритании 26 апреля открыто отвергло советские предложения, сочтя их неприемлемыми . [36] Характеризуя позицию своего правительства, глава Северного департамента МИД Англии Л. Кольер отмечал, что «оно не желает связывать себя с СССР, а хочет дать Германии возможность развивать агрессию на восток за счет России…» . [37] 34 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1a. П. 25. Д. 4. Л. 27–28. 35 Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers, 1939. Wash., 1956. Vol. 1. P. 240. 36 Public Record Office (London). Cab. 23/99. P. 58–61. 37 Niedhart G. Op. cit. S. 411. Что же тогда произошло? В 70-х гг. прошлого столетия британский МИД рассекретил ряд документов, относящихся к этому периоду. В том числе один из документов за апрель 1939 г., имевший номер F 0.371.23064. Это протокол обсуждения британским правительством советского предложения от 17 апреля. А перед этим получивший текст советского предложения постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании Александр Кадоган составил для правительства меморандум, который начинался с очень интересного признания: «1. Это русское предложение ставит нас в крайне затруднительное положение. 2. Чего можно ожидать от этого? Мы должны взвесить преимущества письменного обязательства России вступить в войну на нашей стороне и минусы открытого союза с Россией. 3…Ущерб от открытого союза с Россией явно выразится в позиции Польши, которая заявила нам, что решительно его отвергает. 4…Не говоря уже о реакции наших потенциальных противников – Германии, Италии и Японии, которые в своих странах завопят о "красной опасности", Португалия, Испания и Югославия уже предупредили нас, что союз с Советами лишит нас их симпатий… … Будет очень трудно отказаться от советского предложения. Мы утверждали, что Советы проповедуют "коллективную безопасность", но не вносят никаких практических предложений. Теперь они внесли их и будут нас критиковать за то, что мы их отвергаем» . [38] 19 апреля меморандум Кадогана обсуждался на заседании внешнеполитического комитета британского кабинета министров, выступая на котором натуральный сумасшедший и по совместительству премьер-министр Чемберлен ляпнул, что-де он вообще не придает значения возможной советской военной помощи. А попутно озвучил и точку зрения министра иностранных дел Польши Ю. Бека, который нахально утверждал, что-де союз Польши с Россией «спровоцирует Германию на агрессивные действия». 38 Public Record Office. Cab. 27/624б р. 309–312. В итоге это малопочтенное собрание узколобых русофобов и антисоветчиков постановило, что надо выдвинуть идейку о том, что время для военного союза еще не пришло (?), но изложить сие не явно, а туманно . [39] Ну, на этот счет этим, миль пардон, г…м, беспокоиться не следовало. Английский дипломатический язык и без них таков, что и с тремя-то поллитрами хрен разберешь, что эти «лондонские мудрецы» накалякают. Но дальше они постановили вот что: «Весьма важно, чтобы как содержание советского предложения, так и реакция правительства Его Величества не стали достоянием гласности. Об этом следует сообщить французскому правительству. Кроме того, премьер-министр должен сделать предостережение лидеру лейбористской оппозиции» . [40] Лягушатники, естественно, бодро поддакнули «лондонским мудрецам», заявив, что предложение СССР «не отвечает требованиям нынешней ситуации» . [41] 39 Там же. 40 Там же. А еще говорят, там демократия!? Какая, к чертям западным, демократия, если правительственный орган официально постановляет заткнуть всем рты, в том числе и оппозиции?! 41 Documents diplomatiques francais, 1932–1939. S'er. 2. P., 1981. T. 15. P. 789–790. Затем черед дошел до британских вояк. 24 апреля они заслушали секретный доклад начальников штабов трех родов войск о «военной ценности России», подписанный генералами Ньюэлом, Гортом и адмиралом Каннингхэмом. Ума у этих тоже невелика была палата. Потому и постановили, что-де «военная ценность Советского союза невелика». По их мнению, СССР мог в течение трех (?) месяцев выставить 30 кавалерийских и 100 пехотных дивизий, однако якобы из-за «трудностей экономического и транспортного характера» смог бы держать на своем Западном фронте не более 30 дивизий!? Ну что сказать об этих идиотах?! Всего лишь одно. Идиоты – и только. Но это еще что. Великобритания тем и отличается в своей дипломатической практике, что на любое мало-мальски здравомыслящее предложение любого партнера такого тумана подлого в ответ подпустит, что впоследствии и сама не может разобраться, кто, почему и в какой очередности произносил «мяу». Великобритания, едри ее в корень! Короче говоря, как истинно британский хам, правительство этого самого величества выдвинуло наглое предложение о том, что-де Советский Союз должен, в случае германской агрессии, прийти на помощь чуть ли не всей Европе, в то время как само британское правительство совместно с правительством Франции наотрез отказывались хоть чем-нибудь помочь СССР!? И как же прикажете их называть после этого?! На заседании английского правительства 26 апреля 1939 г. министр иностранных дел Англии лорд Галифакс заявил, что «время еще не созрело для столь всеобъемлющего предложения, и мы предложили русскому правительству подвергнуть дальнейшему рассмотрению наш план» . [42] А на заседании кабинета министров 3 мая 1939 г. Галифакс сообщил, что он запросит Россию, « не будет ли она готова сделать одностороннюю декларацию о том, что она окажет помощь в такое время и в такой форме, которая могла бы оказаться приемлемой для Польши и Румынии» . [43] 42 Public Record Office, Cab. 23/39. P. 58. 43 Ibid. Cab. 26/39. P. 128. Между тем в апреле 1939 г. начались секретные англофранцузские штабные переговоры (на уровне генштабов), во время которых обсуждался один вопрос – под каким предлогом обе стороны откажутся от своих гарантий Польше! На протяжении всего периода этих переговоров в Москву поступала подробная разведывательная информация о них. К концу мая уже точно было известно, как англо-французские генштабисты будут отказываться от выданных их же правительствами гарантий Польше, ибо Москва была в курсе содержания в том числе и следующих документов: 1 . Секретного меморандума британского МИДа от 22 мая 1939 г., направленного правительству Франции. В меморандуме открыто признавалась нецелесообразность заключения тройственного пакта о взаимопомощи между Великобританией, Францией и СССР. Кроме того, рассмотрев в меморандуме плюсы и минусы заключения англо-франко-советского договора о взаимной помощи, его авторы отметили в качестве отрицательного момента, что в результате заключения договора с СССР многие могут сделать «вывод, что правительство Его Величества окончательно отказалось от всякой надежды добиться урегулирования с Германией…». А «лондонские мудрецы» не хотели создавать такого впечатления. Более того. В меморандуме откровенно высказывалось и следующее опасение по поводу заключения договора с СССР. Мол, «в результате неспособности Польши или Румынии оказать сопротивление германскому нападению или в результате нападения Германии на Советский Союз морем или через Прибалтийские государства Англия может быть втянута в войну не с целью защиты независимости какого-либо малого европейского государства, а для оказания поддержки Советскому Союзу против Германии» . А это, сами понимаете, для «лондонских мудрецов», мягко выражаясь, как серпом по известному месту… Короче говоря, «лондонские мудрецы» пришли к следующему выводу. Необходимо заключить какое-то соглашение. Но для чего? А вот для того, чтобы в случае нападения на Англию Советский Союз пришел бы ей на помощь. Зачем? Во-первых, затем, чтобы Германии пришлось воевать на два фронта. Во-вторых, ради того, чтобы «попытаться вовлечь в войну и Советский Союз», с тем чтобы он не остался невредимым, в то время как Англия и Германия будут превращены в руины. Короче говоря, самое главное – «в случае войны важно попытаться вовлечь в нее Советский Союз» . [44] 44 Public Record Office. Cab. 23/99, 17.V.1939 p. 188; Documents of British Foreign Policy (DBFP), Third Series, Vol. V, London, 1953, p. 640, 643, 646. 2. Секретного доклада британского министра по координации обороны лорда Чэтфилда от 27 мая 1939 г. об итогах проходивших в апреле – мае 1939 г. секретных англо-французских штабных переговорах (на уровне генштабов). В этом докладе черным по белому и с невероятной же циничностью англо-французские генштабовские ублюдки откровенно показали, как они намерены похерить свои же гарантии безопасности Польши: «Если Германия предпримет нападение на Польшу, то французские вооруженные силы займут оборону по линии Мажино и будут сосредотачивать силы для наступления на… Италию» . Что же касается Англии, то она, видите ли, «сможет осуществить эффективное воздушное наступление, в случае… если в войну вступит Бельгия» . [45] Ай да молодца, королевской и французской армий генштабовская бойца! Ведь совершенно же открыто расписались, что выданные ранее Польше правительственные гарантии ее безопасности являлись преднамеренным обманом последней! Зато «в случае войны важно попытаться вовлечь в нее Советский Союз»! Проще говоря, главное – в случае войны любым способом втянуть в нее Советский Союз! Они, значит, будут отсиживаться, а также сосредотачиваться неизвестно зачем и против кого, а СССР – иди и отдувайся за этих, как бы это помягче сказать…! 45 Public Record Office. Cab. 23/99, 17.V.1939 p. 291, 292. 3. Записи секретной беседы от 29 июля 1939 г. политического деятеля Великобритании Родена Бакстона с влиятельным германским дипломатом – сотрудником службы дипломатической разведки германского МИДа Т. Кордтом. Содержание этой беседы свидетельствовало о том, что Англия намеревалась осуществить польский вариант Мюнхенской сделки с Гитлером. То есть сдать ему «в аренду» территорию Польши для нападения на СССР в обмен на очередной пакт о ненападении с Германией, ради чего Р. Бакстон от имени правительства Англии наобещал прекратить ведшиеся в то время переговоры о заключении пакта о взаимопомощи с СССР, начатые под давлением Москвы. Посмотрите, что этот негодяй-бритт предлагал нацистскому дипломату (и ведь не отсебятину же порол): «…Великобритания изъявит готовность заключить с Германией соглашение о разграничении сфер интересов. Под разграничением сфер интересов он понимает, с одной стороны, невмешательство других держав в эти сферы интересов и, с другой стороны, действенное признание законного права за благоприятствуемой великой державой препятствовать государствам, расположенным в сфере ее интересов, вести враждебную ей политику. Конкретно это означало бы : 1) Германия обещает не вмешиваться в дела Британской империи; 2) Великобритания обещает полностью уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе. Следствием этого было бы то. что Великобритания отказалась бы от гарантий, предоставленных ею некоторым государствам в германской сфере интересов. Далее. Великобритания обещает действовать в том направлении, чтобы Франция расторгла союз с Советским Союзом и отказалась бы от всех своих связей в Юго-Восточной Европе; 3) Великобритания обещает прекратить ведущиеся в настоящее время переговоры о заключении пакта с Советским Союзом…» . [46] Проще говоря, Великобритания намеревалась по аналогии с Мюнхенской сделкой отдать Гитлеру Восточную Польшу, дабы тот заимел бы, наконец, столь желанный для него плацдарм для нападения на СССР – плацдарм, с которым фюрер и его генералы еще на рубеже 1936–1937 гг. открыто увязывали грезившейся им успех в блиц-«Дранг-нах-Остен»-криге. Одновременно такой же вариант готовился и для прибалтийских лимитрофов. Ну, так и как же после этого прикажете называть бриттов?! Ведь и всего богатства «параллельного» русского языка и то не хватит!.. 46 Документы и материалы кануна второй мировой войны, т. II, М., 1948, с. 126. И все-таки даже у бриттов иногда бывают откровенно смахивающие на чудеса проблески порядочного и здравомыслящего разума. Оказалось, что чуть позже у британских генералов каким-то чудом на время реанимировались остатки элементарного разума. И в меморандуме начальников штабов трех видов вооруженных сил Англии, который был представлен на заседании британского правительства 16 мая 1939 г., указывалось, что соглашение о взаимной помощи между Великобританией, Францией и Советским Союзом « будет представлять собой солидный фронт внушительной силы против агрессии». Если же такое соглашение не будет заключено, то это окажется «дипломатическим поражением, которое повлечет за собой серьезные военные последствия». Если бы, отвергая союз с Россией, подчеркивалось в меморандуме, Великобритания толкнула ее на соглашение с Германией, «то мы совершили бы огромную ошибку жизненной важности» . [47] Однако лорд Галифакс заявил на этом заседании, что политические аргументы против пакта с СССР более существенны, чем военные соображения в пользу пакта!? [48] Ну а натуральный сумасшедший и по совместительству премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен и вовсе заявил, что он «скорее подаст в отставку, чем подпишет союз с Советами» . [49] Но, тем не менее, все же было признано целесообразным для противодействия нормализации отношений между Германией и СССР « какое-то время продолжать поддерживать переговоры» с Советским Союзом . [50] А ведь не только знали, но и прекрасно понимали, что к чему в мировой ситуации. Уж на что был сумасшедший премьер-министр Н. Чемберлен, но и он утверждал: «Русские всеми силами стремятся к заключению соглашения, но хотят добиться его наилучших условий» . [51] Да и Галифакс без обиняков заявлял: «Информация из многих источников указывает на необходимость заключить соглашение с Россией, так как в противном случае создавшаяся обстановка может способствовать тому, что Гитлер предпримет насильственные акции. Заключив соглашение с Россией, мы оградили бы себя на некоторое время от более грозной опасности – вероятного соглашения между Германией и Россией, и мы обеспечили бы безопасность Польши. Ясно, что Россия заинтересована в независимости Польши и не желает, чтобы Польша была уничтожена» . [52] 47 Public Record Office. Cab. 27/625. P. 52–55. 48 Ibid. P. 28, 32, 33, 42, 230. 49 The Diaries of Sir Alexander Cadogan, 1938–1945. L., 1971. P. 182. 50 Public Record Office. Cab. 23/99. P. 128–130. 51 Public Record Office. F. O. 371/23071, p. 240. 52 Ibidem. И, несмотря на все это, все свои расчеты «лондонские мудрецы» строили на том, что, предав Польшу, они выведут германские армии к границам СССР в надежде на то, что нацистская агрессия получит далее «свое естественное развитие». Собственно говоря, Н. Чемберлен даже и не скрывал этого, во всяком случае в своем кругу точно не скрывал. Он прямо заявлял, что если Польша и другие страны, которым Англия и Франция выдали так называемые гарантии, не получат их помощи (что в действительности и произошло), то «весьма вероятно, что эти страны будут захвачены и Германия окажется на русских границах» . [53] То есть в таком случае на бывшей польско-советской границе. Вот откуда проистекала установка на «переговоры ради переговоров», которая не изменилась и после того, как с середины июня они были сосредоточены в Москве. Советскую сторону представлял в переговорах Председатель Совнаркома и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов. Советское руководство пригласило для участия в переговорах Галифакса, но это было отклонено с ремаркой Н. Чемберлена: визит в Москву британского министра « был бы унизительным» . [54] Пару раз слетать к Гитлеру не унизительно, а в Москву, значит, унизительно!? Ну, так и в самом-то деле – натуральный сумасшедший! 53 Ibidem, p. 42. 54 «Daily Telegraph». 1970. January 1. Британским представителем на переговорах, от которых зависели судьбы мира, был посол в Москве У. Сидс. В помощь ему был направлен руководитель одного из департаментов Форин Оффиса У. Стрэнг, который сопровождал Чемберлена осенью 1938 г. во время его визитов в Германию на переговоры с Гитлером. Хорош помощник, нечего сказать! Сидс и Стрэнг имели задание создавать впечатление, будто Лондон стремится к достижению соглашения, тогда как в действительности там заранее была запрограммирована безрезультатность переговоров. Францию представлял в переговорах посол в Москве П. Наджиар. С 15 июня по 2 августа было проведено 12 заседаний, как правило, продолжительных по времени. Ни переводчики, ни стенографы на переговорах не присутствовали. Переводил участвовавший в переговорах заместитель наркома иностранных дел В. П. Потемкин. В имеющихся в архиве МИД России (прежде СССР) делах об этих переговорах содержатся только тексты письменных предложений, которыми обменивались стороны. Сопутствующий комментарий. Судя по всему, это один из тех факторов, который позволяет западной пропаганде отчаянно врать, демонизировать договор о ненападении и сваливая всю вину на СССР и Сталина, особенно за срыв московских переговоров, в чем виноват только Запад. Кстати говоря, западная пропаганда Гитлера-то не особенно лягает… На переговорах сразу же дали себя знать различия концепций. После первого заседания, состоявшегося 15 июня, В. М. Молотов телеграфировал советским полпредам в Лондоне и Париже, что англичане и французы, судя по их предложениям, «не хотят серьезного договора, отвечающего принципу взаимности и равенства обязательств». Вот текст телеграммы от 16 июня 1939 г. народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова полномочным представителям СССР в Великобритании и Франции И. М. Майскому и Я. З. Сурицу: «Англо-французские предложения, полученные вчера, в основном повторяют их предыдущие предложения. В частности, от нас требуют немедленной помощи известным пяти странам, но отказываются от немедленной помощи трем Прибалтийским странам ввиду будто бы их отказа принимать такую помощь. Это означает, что французы и англичане ставят СССР в унизительное неравное положение, с чем мы ни в коем случае не можем мириться. Сегодня я вновь вызвал Сидса, Наджиара и Стрэнга и передал им наш ответ. В нем сказано, что так как Англия и Франция не соглашаются на наше предложение о гарантировании Эстонии, Латвии и Финляндии, то СССР не может участвовать в гарантировании пяти стран, что поэтому мы предлагаем весь вопрос о тройственном гарантировании восьми стран отклонить и считать его не назревшим. В таком случае первая статья договора содержала бы обязательства Англии, Франции и СССР о взаимной помощи, причем эти обязательства имели бы силу лишь в случае прямого нападения агрессора на территорию любой из трех договаривающихся сторон, но они не имели бы распространения на те случаи, когда одна из договаривающихся сторон могла бы быть вовлечена в войну в связи с помощью, оказанной ею какому-либо третьему, не участвующему в настоящем соглашении государству, подвергшемуся нападению агрессора. Нам кажется, что англичане и французы хотят заключить с нами договор, выгодный им и невыгодный нам, т. е. они не хотят серьезного договора, отвечающего принципу взаимности и равенства обязательств. Ясно, что мы не пойдем на такой договор. Нарком». [55] 55 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 313. Д. 2154. Л. 107–108. Однако ситуация была настолько ясная, а позиция СССР настолько конструктивная, что даже Н. Чемберлен – уж на что был злобно русофобствующий идиот – и то в очередной раз вынужден был признать, что «русские преисполнены стремления достигнуть соглашения» . [56] Французские эксперты обратили, в частности, внимание на заявление советской стороны, что СССР может выставить для выполнения своих обязательств 100 дивизий, в то время как англичане обещали отправить на помощь Франции в начале войны всего несколько дивизий. К тому же в Париже было получено донесение французского военного атташе в Москве генерала О. Паласа, что СССР в состоянии внести «крупный вклад» в борьбу против агрессии в Европе. Он писал, что Советский Союз располагает армией в 2 млн хорошо подготовленных солдат («загнул» Палас – РККА перешагнула 2-миллионный рубеж только в начале сентября 1939 г.). Кроме того, имеется резерв – еще 60 дивизий. [57] Это свидетельствует, писал Палас, о крупномасштабном характере мероприятий, предусмотренных Советским правительством. [58] Однако высшее руководство Англии и Франции уперто стояло на том, что никакой военной конвенции с СССР, тем более содержащей твердые обязательства сторон, не должно быть подписано. Министр иностранных дел Франции Ж. Бонне в телеграмме французским послам в Лондоне и Москве 24 июня подчеркивал, что политическое соглашение не должно быть обусловлено заключением военного соглашения. [59] Англия и Франция не хотели брать на себя также обязательство не заключать в случае войны сепаратного мира с Германией. 56 Public Record Office. Cab. 27/625. P. 186. 57 DDF. Ser 2. P., 1983. T. 16. P. 794–797. 58 Ibid. P., 1984. T. 17. P. 9. 59 Ibid. T. 16. P. 974. Гарантии Польше и некоторым другим странам давались англичанами и французами на случай как прямой, так и косвенной агрессии (например, такой, при помощи которой Германия заставила 15 марта 1939 г. капитулировать Чехословакию). Но они не собирались распространять условие о помощи при косвенной агрессии на соседние с СССР Прибалтийские государства. 4 июля 1939 г. на заседании британского правительства рассматривался вопрос, не пора ли срывать московские переговоры. Условились на том, что дискуссии в Москве следует продолжать, но к соглашению дело не вести. «Наша главная цель в переговорах с СССР заключается в том, – заявил лорд Галифакс, – чтобы предотвратить установление Россией каких-либо связей с Германией» . [60] «Святая лиса» британской внешней политики и дипломатии врал как сивый мерин. Не в этом состояла их главная цель. Их главная цель состояла в том, чтобы при любом исходе дела добиться решения тех задач, о которых говорилось выше. Получится договориться с Гитлером – прекрасно, значит, «мирным путем» сдадут Польшу Адольфу, и нехай себе нападает на СССР, сколько хочет, а что будет с Польшей – это ее личное дело. Не получится «мирно» договориться с Гитлером – так активизируют механизм знаменитого во веки веков искуса «запретный плод сладок»! И опять в выигрыше будут. Ибо виноватыми во всем окажутся Гитлер и Сталин. А бритты (Запад) белые и пушистые. Патологически подлые мозги бриттов никак не могла посетить простейшая мысль – что речь не шла о запретном или не запретном плоде, речь не шла об искусе. Речь шла о том, что на кону стояли судьбы мира не только в Европе, но и во всем мире! И что в негативном случае, вне какой-либо зависимости от того, запретный ли плод или же не запретный плод, он в любом случае будет очень горьким на вкус! Но этим верным сынам проклятого PERFIDIOUS ALBION на это было наплевать! Чтобы Британия жила – большевизм должен умереть! А что погибнут миллионы невинных людей – ну разве такое когда-либо смущало этих островных тварей?! А ведь понимали, мерзавцы островные, все опасности, которые таил в себе такой курс. Военный министр Великобритании Л. Хор-Белиша предупреждал своих коллег по кабинету, что, «хотя это в настоящее время кажется невероятным, элементарная логика подсказывает возможность соглашения между Германией и СССР» . [61] Правильно, именно элементарная логика здравомыслия и подсказывала такое решение, особенно для СССР. Не подставляться же ему ради иллюзии лобызания с проклятыми западными демократиями под вооруженный конфликт с Германией! 60 Public Record Office. Cab. 27/625. P. 236–237. 61 Public Record Office. Cab. 23/99. P. 129–130. Французы не отставали от своих партнеров за Ла-Маншем. Они тоже придерживались откровенно обструкционистской позиции: французское правительство 11 июля сообщило в британский МИД, что считает советское предложение об одновременном вступлении в силу политического и военного соглашений неприемлемым. В обоснование этой точки зрения указали, что во время военных переговоров возникнут серьезные трудности, так как необходимо будет получить согласие Польши и Румынии на проход советских войск через их территорию . [62] На следующий день лорд Галифакс телеграфировал У. Сидсу указание о том, что «он должен отклонить оба главных предложения» Советского правительства, [63] которые в то время рассматривались, то есть как предложение об одновременном подписании политического и военного соглашений, так и советский проект определения косвенной агрессии. Если какое-то соглашение все же пришлось бы заключить, то в Лондоне намеревались сформулировать пункт о косвенной агрессии таким образом, чтобы Англия могла уклониться от выполнения соглашения. 10 июля канцлер казначейства Д. Саймон отмечал на заседании внешнеполитического комитета британского правительства: «Нам важно обеспечить свободу рук, чтобы мы могли заявить России, что не обязаны вступать в войну, так как мы не согласны с интерпретацией ею фактов» . [64] 62 Documents on British Foreign Policy, 1919–1939. Ser. 3. L., 1953. Vol. 6. P. 328 (далее: DBFP). 63 Ibid. P. 335. 64 Public Record Office. Cab. 27/625. P. 266. Московские переговоры ввиду позиции западных делегатов на заседании 17 июля забуксовали. Обеспокоившись угрозой срыва переговоров, У. Стрэнг отмечал 20 июля в письме в МИД, что это побудит немцев к действию, указав также, что срыв переговоров может «вынудить Советский Союз встать на путь изоляции или компромисса с Германией» . [65] Еще раз обращаю внимание на то, что на каждом этапе у западных демократий было четкое понимание того, чем закончится дело, если они и далее будут упираться и тянуть волынку на переговорах. Мобилизационные мероприятия в Германии достигли к этому времени колоссального размаха. Обеспокоенное этим французское правительство не могло более их игнорировать. 19 июля французскому послу в Лондоне Ш. Корбену было дано указание встретиться с министром иностранных дел лордом Галифаксом и призвать его «взвесить меру ответственности», которую возьмут за неудачу московских переговоров Англия и Франция. «Вся наша система безопасности в Европе будет подорвана, эффективность помощи, обещанной нами Польше и Румынии, будет скомпрометирована. Исход переговоров решит, будет в ближайшие недели война или нет», – подчеркивалось в указаниях Корбену. [66] 65 DBFP Ser. 3, vol. 6. P. 423–426. 66 DDF. S'er. 2. T. i7. P. 394. Понять беспокойство Парижа не трудно. Дело в том, что там знали, что в ответ на нападение Германии на Польшу англичане ограничатся только блокадой нацистского рейха. И то, если сделают это сразу. В случае же отсутствия соглашения с СССР, после разгрома Польши, в чем западные демократии ни на йоту не сомневались, основным фронтом стал бы германо-французский. А это было чревато для Франции самыми опасными последствиями. Был ли для Франции выход? Да, был! В Берлине не считали возможным развязывать войну, если противниками Германии будут одновременно Франция, Англия и СССР. Осознавшему, наконец, что «жареный петух» вот-вот клюнет галльского петуха в самое больное место, Парижу на время вернулась его ветреная память. Там вспомнили о подписанном в 1935 г. франко-советском договоре о взаимопомощи. И не только вспомнили, но и попытались превратить его в трехстороннее, то есть в англо-франко-советское соглашение. В том Париж узрел-таки некое спасение для себя. Французская дипломатия, проявлявшая до этого в московских переговорах полную пассивность, несколько активизировала свою деятельность. После многих проволочек британское и французское правительства в конце июля выразили готовность заключить одновременно с политическим также и военное соглашение, для чего открыть переговоры военных представителей (док. 506). Однако это не означало, что в Лондоне и Париже, наконец, действительно определились в своей политике и решили наладить эффективное сотрудничество с СССР. Но тут натуральный сумасшедший и по совместительству премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен предпринял новую энергичную попытку договориться с Гитлером. 18–21 июля 1939 г. в Лондоне в глубокой тайне состоялись переговоры ближайшего советника британского премьера Г. Вильсона и министра внешней торговли Р. Хадсона с нацистским эмиссаром X. Вольтатом. Излагая заявления британских представителей, германский посол в Лондоне Г. Дирксен отмечал, что в случае достижения договоренности с Германией англичане аннулировали бы гарантии, данные ими некоторым государствам, находящимся в германской сфере интересов . Далее, «Великобритания воздействовала бы на Францию в том смысле, чтобы Франция уничтожила свой союз с Советским Союзом и свои обязательства в Юго-Восточной Европе. Свои переговоры о пакте с Советским Союзом Англия также прекратила бы» . [67] Как видите, то, что чуть позже говорил Р. Бакстон своему германскому визави Т. Кордту не было отсебятиной – это была четко согласованная линия. 67 Документы и материалы кануна второй мировой войны… Т. 2. С. 290. Однако бриттам не удалось сохранить в тайне ни саму встречу с Вольтатом, ни суть шедшего на них торга. О них стало известно и в Москве. [68] Естественным следствием британских маневров могло быть только усиление в СССР подозрений по поводу подлинных намерений Лондона и Парижа. Не подлежало сомнению, что Н. Чемберлен не пересмотрел свою мюнхенскую политику и не намерен делать этого в обозримом времени. Подтверждением такому выводу было также опубликование 24 июля 1939 г. англояпонского соглашения Арита – Крейги, которое вошло в историю как дальневосточный Мюнхен. Англия обязалась не поощрять какие-либо действия или меры, препятствующие достижению японскими войсками их целей в Китае. Символичен сам момент сделки британских консерваторов с японскими милитаристами. Именно в это время Япония развернула военные действия против советско-монгольских войск в районе р. Халхин-Гол. По сути дела, Лондон политически ассистировал Японии, что также не могло остаться бесследным. 68 «Правда». 1939. 24 июля. Сопутствующий комментарий . Подозрения Москвы в отношении подлинных намерений Лондона и Парижа усилились не только из-за миссии Вольтата. Судя по ряду признаков, советские разведывательные службы пока непонятным и не поддающимся выяснению образом зафиксировали и контакты представителей главы абвера адмирала Канариса с представителями британской разведки. В том виде, в каком эта история лета 1939 г. описана в открытой литературе, она выглядит так. По указанию Канариса начальник отдела иностранных армий Запада германского Генштаба Ульрих Лисс вступил в контакт с резидентом английской разведки в Берлине – заместителем военного атташе Великобритании в Германии Кеннетом В. Стронгом. Лисс проинформировал его о том, что в Лондон будет послан представитель Канариса для контакта с британскими военными разведчиками. Вскоре – в июле – в Лондон действительно прибыл начальник англо-американской группы отдела иностранных армий Запада германского Генштаба, майор Генштаба, граф Герхард фон Шверин. Он имел встречи с главой британской разведки Стюартом Мензисом, начальником морской разведки адмиралом Годфри, бывшим военным атташе в Берлине Маршалл-Корнуэллом и постоянным заместителем министра иностранных дел Великобритании Александром Кадоганом. Шверин информировал их о решении Гитлера напасть на Польшу и просил Англию принять ряд «демонстративных мер», чтобы отвратить Гитлера от исполнения этого решения. Проще говоря, повторялась предмюнхенская история. Тогда, в августе 1938 г., с визитом в Лондон прибыл представитель верхушечной оппозиции Эвальд фон Клейст-Шменцин. Информируя постоянного заместителя министра иностранных дел Ванситтарт (он же главный куратор британской разведки) и Черчилля, которые передали содержание своих бесед с ним Галифаксу и Чемберлену, о готовящемся вторжении вермахта в Чехословакию, Эвальд фон Клейст-Шменцин просил высшее британское руководство занять твердую позицию. Более того. Во всеуслышание заявить, что в случае если Гитлер вторгнется в Чехословакию, то Англия объявит войну Германии. Со стороны пославшей его в Лондон оппозиции. Эвальд фон Клейст-Шменцин от имени генерала Бека обещал, что если Англия это сделает, то генерал Бек покончит с гитлеровским режимом. Увы, они просчитались. Англии нужна была война Германии против СССР, а для этого надо было не кончать с нацистским режимом, а приблизить его, если то было возможно, к советским границам. Итогом стал Мюнхен. Точно такой же результат получился и в результате миссии Герхарда фон Шверина. Антигитлеровские оппозиционеры второй раз кряду никак не могли взять в толк, что Запад привел Гитлера к власти не для того, чтобы потом, когда он восстановит военно-экономический потенциал Германии, покончить с ним, а только для того, что этот преступник и подонок ринулся бы в свой «Дранг нах Остен» и уничтожил СССР! Вообще надо сказать, что лето 1939 г. было временем подлинного нашествия германских эмиссаров на Британские острова. Все преследовали одну цель – прозондировать возможности возврата к идее создания фронта европейских держав против СССР, большевистской России. Как сказал Геринг на тайной встрече с английскими представителями 7 августа 1939 г.: «Если Германия потерпит поражение в войне, то результатом будет распространение коммунизма и выгоды для Москвы…» . [69] 69 DBFP. Third Series. Vol. VI. P. 757. Зондирование облегчалось тем, что к середине 1939 г. сложилась многоуровневая система негласных англо-германских контактов. На политико-экономическом уровне происходили переговоры уполномоченного Геринга X. Вольтата с ближайшим советником Чемберлена Г. Вильсоном и министром внешней торговли Р. Хадсоном, встречи того же Вильсона с советником германского посольства Т. Кордтом и уполномоченным Риббентропа, советником германского посольства поделам прессы Ф. Хессе, встречи уполномоченного Геринга принца М.-Э. Гогенлоэ и близкого к Гитлеру дипломата В. Хевеля с Галифаксом, Ванситтартом и деятелями Консервативной партии. На военно-политическом уровне имели место визиты в Лондон генерала Рейхенау, подполковника фон Шверина, Ф. фон Шлабрендорфа. Антигитлеровская консервативная оппозиция внутри Германии вела негласные переговоры с бриттами через секретаря Риббентропа Э. Кордта, а также с помощью визитов и меморандума К. Герделера . [70] 70 Кстати говоря, дальний родственник ценного агента советской внешней разведки Старшины. В свою очередь и бритты имели аналогичные уровни выхода на различные круги Германии. На политико-экономическом уровне имели место визиты в Берлин высокопоставленных английских дипломатов Эштон-Гуэткина и Друммонд-Вольфа, сына лорда Ренсимена, лорда Кемсли, секретаря англо-германского общества У. Теннанта, парламентария Ч. Р. Бакстона и, наконец, в качестве «кульминации», секретная встреча Геринга с английскими эмиссарами 7 августа 1939 г. в Шлезвиг-Гольштейне. К этой же категории следует отнести и активные контакты видных представителей деловых кругов Швеции А. Веннер-Грена и особенно Б. Далеруса, через которого осуществлялся прямой обмен посланиями и информацией между Гитлером и Герингом с немецкой стороны и Чемберленом, Галифаксом – с английской. На военно-политическом уровне осуществлялась связь с рейхслейтером Розенбергом через сотрудника не столько британского министерства авиации барона де Роппа, сколько доверенное лицо руководства британской разведки. Характерной чертой этих контактов и одновременно их общим фоном явилось то обстоятельство, что все они проходили в условиях уже принятого Гитлером решения осуществить операцию «Вайс» не позже 1 сентября, о чем две осиновые стороны – английская и германская – прекрасно знали. На военно-политическом уровне связь осуществлялась через сотрудника не столько британского министерства авиации барона де Роппа, сколько доверенное лицо руководства британской разведки с рейхслейтером Розенбергом. Ситуация на московских переговорах грозила взорваться, и теперь все должны были окончательно прояснить переговоры уже военных представителей СССР, Англии и Франции. Главным советским делегатом на них был назначен нарком обороны К. Е. Ворошилов, который был уполномочен подписать военную конвенцию. Вот текст его полномочий: «Полномочия главе советской делегации К. Е. Ворошилову на ведение переговоров и подписание конвенции по вопросам организации военной обороны Великобритании, Франции и СССР против агрессии в Европе 5 августа 1939 г. Народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов – глава военной делегации СССР, в состав которой входят начальник Генерального штаба РККА командарм 1-го ранга Б. М. Шапошников, народный комиссар Военно-Морского Флота флагман флота 2-го ранга Н. Г. Кузнецов, начальник Военно-Воздушных Сил РККА командарм 2-го ранга А. Д. Локтионов, заместитель начальника Генерального штаба РККА комкор И. В. Смородинов, уполномочивается вести переговоры с английской и французской военными миссиями и подписать военную конвенцию по вопросам организации военной обороны Англии, Франции и СССР против агрессии в Европе. Председатель СНК Союза ССР В. Молотов Управляющий делами СНК Союза ССР М. Хломов». [71] Начальник Генерального штаба РККА Б. ДМ. Шапошников подготовил конкретные предложения, которые могли бы составить основу этой конвенции. К началу тройственных военных переговоров ситуация в Европе еще больше осложнилась. Советское правительство располагало солидной разведывательной и иной информацией из различных источников, чтобы с нарастающей тревогой воспринимать надвигавшиеся события. Тем более что с 7 августа уже было известно, что «развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа, следует считаться с началом военной акции против Польши». Выше все эти данные уже приводились. Лондон и Париж располагали аналогичной же информацией. Однако они не считали нужным торопиться с открытием военных переговоров с СССР и даже не считали нужным назначить для их ведения компетентных, наделенных соответствующими полномочиями и правами принимать на месте необходимые решения лиц. Британскую делегацию возглавлял главный адъютант короля по морским делам адмирал П. Дракс, французскую – член высшего военного совета французской армии генерал Ж. Думенк. 71 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 16. П. 27. Д. 5. Л. 1. Сопутствующий комментарий . Весьма любопытны комментарии полпредов СССР в Англии и Франции по составу этих делегаций. Касаясь состава, например, французской миссии, советский полпред во Франции указал в своем сообщении в НКИД, что французское правительство, по-видимому, поставило перед ней «скромную программу». «Ее подбор по преимуществу из узких специалистов свидетельствует и об инспекционных целях делегации – о намерении в первую голову ознакомиться с состоянием нашей армии» [72] . В свою очередь полпред СССР в Англии указал следующее : «Мне кажется, что по характеру занимаемых ими официальных постов члены делегации ничего не смогут решать на месте и все будут передавать на рассмотрение Лондона. Подозрительно также то, что, опять-таки по характеру занимаемых ими постов, члены делегации могут оставаться в Москве неопределенно долгое время. Это как будто бы не предвещает особой быстроты в ведении военных переговоров…» . [73] 72 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 302. Д. 2090. Л. 230. 73 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 300. Д. 2077. Л. 179. 26 июля 1939 г. на заседании английского правительства был рассмотрен вопрос об основных задачах английской военной миссии в Москве. В протоколе заседания было зафиксировано: «Все были согласны с тем, что нашим представителям следует дать указание вести переговоры очень медленно, пока не будет заключен политический пакт». Далее в протоколе было указано, что не следует начинать переговоры с предоставления Советскому правительству информации, касающейся английских планов, а стремиться к тому, чтобы «русские информировали наших представителей относительно того, что они могли бы сделать, например, чтобы оказать помощь Польше» . [74] То же самое было зафиксировано и в директиве для английской военной делегации. Лично инструктируя 2 августа П. Дракса, лорд Галифакс вменил в его обязанности только продолжение «переговоров ради переговоров», а именно «тянуть с переговорами возможно дольше» . [75] «Дольше» означало до конца сентября , [76] после чего, как полагали в Лондоне, необходимость в них вообще отпадет. Но при этом откровенно валяли дурака даже между собой. Дело в том, что они обосновывали необходимость тянуть волынку с переговорами тем, что-де из-за осенней распутицы нападение Германии на Польшу в 1939 г. станет технически невозможным, а до следующей весны можно будет договориться с Германией. На самом же деле, еще раз это подчеркиваю, в Лондоне прекрасно знали, что нападение произойдет в любой день после 25 августа. Но ведь им-то надо было затянуть переговоры до того, как нападение станет фактом, а уж потом они развели бы руками – мол, ну, что тут поделаешь, разбирайтесь сами. Обычный ответ PERFIDIOUS ALBION после того, как он нагадит. А Гитлер уже был бы непосредственно на старой польско-советской границе, от которой до важнейших центров СССР в европейской его части, как уже отмечалось выше, было рукой подать. 74 Public Record Office. Cab. 39/39. P. 225. 75 Drax R.P. Mission to Moscow, August, 1939. Naval Review. 1952. No. 3. P. 252. 76 Проще говоря, в Лондоне тоже знали, что, начиная с 25 августа, нападение Германии на Польшу может состояться в любой день. Правительство Франции заняло позицию, ничем не отличавшуюся от позиции Англии, а попутно попыталось сделать ставку прежде всего на психологический эффект, который произведет на Германию факт военных переговоров. Вот текст инструкций французской делегации: Инструкция начальника генерального штаба французской армии М. Гамелена французской делегации на переговорах военных миссий СССР, Великобритании и Франции, 27 июля 1939 г.: «Вопрос о морских коммуникациях между европейским Западом и Мурманском должен быть решен совместно с англичанами, поскольку эта акватория входит в зону английского командования; кроме того, исходные базы находятся в Великобритании. Что касается коммуникаций в Средиземном море, то вопрос связан с проблемой господства в этом районе. Поэтому, во всяком случае, на начальной стадии конфликта, эти коммуникации не могут быть надежными. В отношении воздушных коммуникаций не следует исключать возможности полетов над территорией Германии, но представляется, что регулярные воздушные связи следует организовывать, используя гражданские самолеты с промежуточной посадкой в нейтральных странах Северной Европы. В связи с вопросом о морских операциях в Балтике представляло бы интерес уточнить возможности русских, которые имеют в этом районе 52 подлодки. Официально поляки не могут согласиться с принципом вступления (еще в мирное время) русских войск на их территорию в случае конфликта. Но нет сомнения, что при возникновении опасности они согласились бы иметь на своей территории советскую авиацию, и, может быть, даже механизированные соединения. Возможность того, что они откроют свои границы для русских войск всех родов, остается маловероятной. Представляется, что румыны в этом вопросе будут также очень сдержанны, а с турками будет легче договориться. Операция в восточном Средиземноморье должна предусматривать разрешение в возможно кратчайший срок вопроса о Додеканезах. Названная операция должна осуществляться преимущественно силами турок при поддержке британского флота и союзной авиации, в составе которой следует иметь в виду прежде всего русскую авиацию. В вопросе о получении поддержки русской авиации в отношении Додеканезов вы должны действовать в качестве посредника. Эта поддержка также будет необходима в случае, если не удастся удержать Болгарию на позиции нейтралитета и она будет атакована как турками из Фракии, так и совместными греческими и турецкими силами из района Салоник. Какова могла бы быть помощь СССР в этом случае? Поставки со стороны России для Польши, Румынии и Турции сырья, продовольствия, вооружения, снаряжения и оборудования будут, очевидно, хорошо приняты названными государствами. Очень желательно, чтобы СССР поставил им то, что Франция и Англия не могут им дать, во всяком случае, в ближайшем будущем. Прилагаемая записка содержит сведения по данному вопросу. Турки предусматривают возможность сколько-нибудь серьезных операций в восточном Средиземноморье и на Балканах только в случае, если они не будут чувствовать угрозы со стороны СССР на Кавказе. Вам, несомненно, представится случай довести это до сведения русских и побудить их предпринять необходимую успокаивающую акцию. Гамелен». [77] 77 Beaufre A. Le drame de 1940. Paris. 1965. P. 120–121. В первый же день военных переговоров, то есть 12 августа обнаружилось, что французская делегация была уполномочена лишь вести переговоры, но никак не подписывать конвенцию. Британская же делегация прибыла в Москву вообще без каких-либо полномочий. Затем вскрылось, что у Дракса и Думенка отсутствуют какие-либо планы по организации военного сотрудничества трех держав. Таким образом, уже в первый день стало ясно, что по меньшей мере нет мало-мальски значимых оснований возлагать серьезные надежды на военные переговоры трех держав. Но вот что интересно. Имея такие постыдные инструкции и, в общем-то, полностью разделяя мнение своего руководства, тот же адмирал Дракс не смог воспротивиться очевидному факту и письменно зафиксировал следующее свое впечатление: «Первые же 24 часа моего пребывания в Москве свидетельствовали, что Советы стремятся к достижению соглашения с нами» . [78] И, несмотря на это, обе делегации дуэтом устроили форменное представление юродивых идиотов вместо серьезных переговоров. На заседании 12 августа французский генерал Думенк заявил, что в случае нападения Германии на Польшу Франция «будет всеми своими силами наступать против немцев» . [79] Но это была форменная ложь. Москва уже знала, что было решено во время англофранцузских штабных переговоров в апреле – мае 1939 г. Более того. Было известно также, что Англия и Франция на первом этапе войны и вовсе намерены ограничиться экономическими мерами, то есть блокадой Германии. [80] Проще говоря, в войну вступать и вовсе не были намерены. Ну, а британский генерал Т. Хейвуд на заседании 13 августа и вовсе ошарашил сообщением о том, что Англия реально располагала всего пятью пехотными и одной механизированной дивизиями. Проще говоря, и при желании-то она не могла реально противостоять агрессору. [81] Или, если уж быть точным до конца, и вовсе не собиралась воевать. 78 Naval Review. 1952. No. 3. P. 254. 79 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1а. П. 25. Д.12. Л. 3-12. 80 Parkinson Ft. Peace for our Time: Munich to Dunkirk – the Inside Story. L., 1971. P. 130. 81 АВП СССР Ф. 06. Оп. 1а. П. 25. Д. 12. Л. 23–32. На заседании 14 августа советская делегация поставила кардинальный вопрос, смогут ли советские войска в случае нападения Германии на Польшу пройти через польскую территорию, «чтобы непосредственно соприкоснуться с противником» . [82] К. Е. Ворошилов уточнил, что речь идет о проходе советских войск через ограниченные районы Польши, а именно Виленский коридор на севере и Галицию на юге. Без положительного ответа на этот вопрос, подчеркнул глава советской военной делегации, заключение военной конвенции «заранее обречено на неуспех». Вот как Ворошилов поставил этот вопрос: 82 АВП СССР Ф. 06. Оп.1а. П. 25. Д. 12. Л. 33–47. «Маршал К. Е. Ворошилов. Я хочу получить ясный ответ на мой весьма ясный вопрос относительно совместных действий вооруженных сил Англии, Франции и Советского Союза против общего противника – против блока агрессоров или против главного агрессора, – если он нападет. Только это я хочу знать и прошу дать мне ответ, как себе представляют эти совместные действия генерал Гамелен и генеральные штабы Англии и Франции. Г-н генерал, г-н адмирал, меня интересует следующий вопрос, или, вернее, добавление к моему вопросу: Предполагают ли генеральные штабы Великобритании и Франции, что советские сухопутные войска будут пропущены на польскую территорию, для того чтобы непосредственно соприкоснуться с противником, если он нападет на Польшу? И далее: Предполагается ли, что наши вооруженные силы будут пропущены через польскую территорию для соприкосновения с противником и борьбы с ним на юге Польши – через Галицию? И еще: Имеется ли в виду пропуск советских войск через румынскую территорию, если агрессор нападет на Румынию? Вот эти три вопроса больше всего нас интересуют» . [83] 83 АВП СССР. Ф. 06. Оп.1а. П. 25. Д. 12. Л. 33–47. А теперь посмотрите, что произошло дальше: «(Адмирал Дракс ведет продолжительную беседу с генералом Думенком.) Ген. Думенк. Я согласен с маршалом, что концентрация советских войск должна, главным образом, происходить в этих областях, указанных маршалом, и распределение этих войск будет сделано по Вашему усмотрению. Я считаю, что слабыми местами польско-румынского фронта являются их фланги и место их стыка. Мы будем говорить о левом фланге, когда перейдем к вопросу о путях сообщения. Маршал К. Е. Ворошилов. Я прошу ответить на мой прямой вопрос. Я не говорил о концентрации советских сил, а спрашивал насчет того, предполагается ли генеральными штабами Англии и Франции пропуск наших войск к Восточной Пруссии или к другим пунктам для борьбы с общим противником. Ген. Думенк. Я думаю, что Польша и Румыния Вас, г-н маршал, будут умолять прийти им на помощь. Маршал К. Е. Ворошилов. А может быть, не будут. Пока этого не видно. У нас с поляками есть пакт о ненападении, а у Франции с Польшей имеется договор о взаимной помощи. Поэтому названный мною вопрос не является для нас праздным, поскольку мы обсуждаем план совместных действий против агрессора. На мой взгляд, у Франции и Англии должно быть точное представление о нашей реальной помощи или о нашем участии в войне. (Происходит продолжительный обмен мнениями между адмиралом Драк-сом и генералом Хейвудом.) Адм. Дракс. Если Польша и Румыния не потребуют помощи от СССР, они в скором времени станут простыми немецкими провинциями, и тогда СССР решит, как с ними поступить. Если, с другой стороны, СССР, Франция и Англия будут в союзе, тогда вопрос о том, попросят ли Румыния и Польша помощи, становится совершенно очевидным. Маршал К. Е. Ворошилов. Я повторяю, господа, что этот вопрос для Советского Союза является весьма кардинальным вопросом. Адм. Драке. Еще раз повторяю свой ответ. Если СССР, Франция и Англия будут союзниками, то в этом случае, по моему личному мнению, не может быть никаких сомнений в том, что Польша и Румыния попросят помощи. Но это мое личное мнение, а для получения точного ответа, не оставляющего сомнений, нужно спросить Польшу. Маршал К. Е. Ворошилов. Я очень сожалею, что военные миссии Великобритании и Франции этого вопроса для себя не поставили и не привезли на него точного ответа. (Адмирал Дракс и генерал Думенк снова обмениваются мнениями.) Адм. Драке. Вчера Вы, г-н маршал, попросили нашего мнения. Мы его Вам сообщили. Мы обсуждаем сейчас вопрос, решение которого зависит от польского правительства под давлением войны (так в оригинале. – A. M.). Я хочу привести Вам такой пример: если человек тонет в реке и на берегу стоит другой человек, который предлагает ему спасательный круг, – откажется ли тонущий человек от предложенной ему помощи? Спасательный круг будет на хорошем месте, если мы будем совместно действовать. Маршал К. Е. Ворошилов. Если вы перешли на «притчи», разрешите и мне последовать вашему примеру. Я должен сказать следующее: ну а что, если "спасательный круг" будет на таком расстоянии, что его нельзя будет добросить до утопающего? Естественно, что такой круг утопающему никакой помощи не принесет. Ген. Думенк. Я продолжу это сравнение и скажу, что этот "спасательный круг" в первую очередь должен быть крепким и солидным. Это вопрос, на котором я настаивал с военной точки зрения с самого начала. Маршал К. Е. Ворошилов показывает на карте, как может быть реально оказана помощь и как Советский Союз может принять своими военными силами участие в совместной борьбе против агрессора. Ген. Думенк. Это будет окончательная победа. Маршал К. Е. Ворошилов. Неизвестно, что будет. В войне всякое бывает. Но это является предварительным условием – пропуск наших войск на польскую территорию через Виленский коридор и Галицию и через румынскую территорию. Это предварительное условие наших переговоров и совместного договора между тремя государствами. Если этого не будет, если этот вопрос не получит положительного разрешения, то я сомневаюсь вообще в целесообразности наших переговоров. Заявление генерала Думенка и других представителей французской и английской военных миссий о том, что Польша и Румыния сами попросят помощи, я считаю не совсем правильным. Они, Польша и Румыния, могут обратиться за помощью к Советскому Союзу, но могут и не обратиться или могут адресовать свою просьбу с таким опозданием, которое потом повлечет за собой очень большие и тяжелые последствия для армий Франции, Англии и тех союзников, которые у них будут. Мы в это время не в состоянии будем оказывать соответствующего воздействия на события. Заявление, сделанное адмиралом Драксом о том, что если Польша и Румыния не попросят помощи у Советского Союза, то они очень скоро станут провинциями Германии, – это заявление весьма интересно. Я на этом вопросе остановлюсь в двух словах. Самого мнения о том, что Польша и Румыния, если они не попросят помощи у СССР, могут стать очень быстро провинциями агрессивной Германии, я не оспариваю. Должен, однако, заметить здесь, [что] наше совещание является совещанием военных миссий трех великих государств и представляющие вооруженные силы этих государств люди должны знать следующее: не в наших интересах, не в интересах вооруженных сил Великобритании, Франции и Советского Союза, чтобы дополнительные вооруженные силы Польши и Румынии были бы уничтожены. А ведь если они, Польша и Румыния, не попросят своевременно помощи Советского Союза, то, по концепции адмирала, вооруженные силы Польши и Румынии будут уничтожены. Вот почему военная миссия Советского Союза настаивает на том, чтобы предварительно, до того как мы договоримся окончательно о соответствующих документах, которые явятся результатом нашего совещания, был бы решен вопрос о пропуске советских войск на польскую территорию (на севере и юге) и на румынскую территорию». [84] 84 АВП СССР. Ф. 06. Оп.1а. П. 25. Д. 12. Л. 33–47. Как видите, обе делегации старательно пытались заболтать вопросы Ворошилова, уклонялись от прямого ответа на них, а потом и вовсе попытались скинуть ответственность на СССР. Английский посол в Москве У. Сидс, к слову сказать, понял, что советская делегация возвела военные переговоры на вершину Момента Истины . Потому и отписал своему шефу лорду Галифаксу в Лондон: «Русские подняли теперь основной вопрос, от решения которого зависит успех или неудача военных переговоров, вопрос, который лежал в основе всех наших затруднений с самого начала политических переговоров, а именно как добиться заключения какого-либо полезного соглашения с Советским Союзом, пока его соседи поддерживают своего рода бойкот, который может оказаться прекращенным тогда, "когда будет слишком поздно". Поскольку мы взяли на себя обязательства в отношении Польши и Румынии, советская делегация имеет основания возложить на Великобританию и Францию обязанность обратиться к этим странам» . [85] 85 Documents on British Foreign Policy, 1919–1939. Ser. 3. Vol. 7. P. 1. Британская и французская делегации не были в состоянии даже высказать свое отношение к данному вопросу. «Я думаю, – заметил П. Дракс в своем кругу после заседания, – наша миссия закончилась» . [86] Под неустранимым давлением неопровержимых фактов, которые пришлось наблюдать воочию, правительство СССР не могло не сделать соответствующих выводов. Но тем не менее решило еще раз попытаться прийти к единому знаменателю. На заседании 15 августа Б. М. Шапошников сообщил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 9-10 тыс. танков и 5–5,5 тыс. боевых самолетов. Он изложил различные варианты совместных действий вооруженных сил СССР, Англии и Франции на случай нацистской агрессии. Докладывая в Лондон об этом заседании, британская делегация отмечала, что с началом войны Советский Союз «не намерен придерживаться оборонительной тактики, которую нам предписывалось предлагать русским». Напротив, он «выражает желание принимать участие в наступательных операциях» . [87] Ж. Думенк в свою очередь телеграфировал в Париж, что советские представители изложили план «весьма эффективной помощи, которую они полны решимости нам оказать» . [88] 86 Мосли Л. Утраченное время. Как начиналась вторая мировая война. М., 1972, с. 292. 87 DBFP. Ser. 3. L., 1954. Vol. 7. P. 600–601. 88 Documents diplomatiques francais… 2 s'erie. Т. XVIII. P. 52–53. Тем не менее ответа на поставленный советской стороной вопрос о возможности прохода советских войск через определенные районы Польши не поступило ни 15, ни 16, ни 17 августа. В создавшихся условиях по предложению главы британской делегации П. Дракса переговоры были прерваны до 21 августа. Прошу обратить на это особое внимание. Не советская делегация предложила сделать большой перерыв, а именно английская делегация. Судя по всему, явно по согласованию с французской делегацией, не говоря уже о том, что и с Лондоном тем более. Таким образом, к 17 августа по вине западных делегаций переговоры зашли в тупик. Надежд на заключение военной конвенции СССР, Англии и Франции уже не оставалось. «Естественно», что в срыве переговоров вся западная и польская сволота винит СССР и Сталина, но никак не себя самих. Для этих мерзавцев подобные, полностью беспочвенные обвинения – вполне нормальное явление, не говоря уже о том, что и привычное дело. К слову сказать, не грех бы нашему МИДу хоть раз в жизни призвать этих деятелей к судебной ответственности за чудовищную клевету. А то, что это были действительно беспочвенные обвинения, было ясно еще тогда, в августе 1939 г. Даже за океаном. К примеру, информируя 18 августа 1939 г. президента США Ф. Рузвельта о ходе московских переговоров, Госдепартамент обратил внимание главы государства на то, что в беседе с послом США в Москве Штейнгардтом посол Франции в СССР Наджиар заявил, что «по его убеждению, русские на протяжении всех переговоров искренне стремились к заключению соглашения с Францией и Англией. С самого начала переговоров Советское правительство настаивало на определенном договоре вместо деклараций . [89] Длительность переговоров – не вина Советского правительства, которое немедленно предоставляло ответы. Причины задержки были обусловлены Лондоном и Парижем» . [90] 89 Посол был абсолютно прав и абсолютно точен. Потому что это так и было в реальности. А уж если по-простому то невозможно без иронической ухмылки или даже смеха читать стенограммы переговоров. Ибо насколько лаконичен и по-военному точен в своих формулировках был Ворошилов, а также члены советской делегации, настолько же пустобрехливы – ну прямо, как бездомные псы, – были англичане и французы на этих переговорах, особенно главы их делегаций. Только и остается, что диву даваться по поводу беспрецедентной выдержки наших представителей. 90 Fr. D. Roosevelt and Foreign Affairs, V. 16, July – August 1939, New York, 1979, p. 239. И в этой связи встает вопрос о позиции Польши и позиции западных демократий в отношении Польши. Но прежде чем перейти к этому важнейшему аспекту, хотелось бы обратить внимание на один инцидент, произошедший в ночь с 17 на 18 августа на ниве тайной дипломатии и разведки, прежде всего Великобритании и США. Именно этот инцидент, в котором нет даже и тени намека на какую-либо вину СССР, и явился той самой последней точкой в смертном приговоре Польше, который вынесла выдавшая ей гарантии Великобритания. Хотя даже в тот момент, и даже в последующие дни, вплоть до самого конца августа, был реальный шанс избежать не только этого, но и в целом мировой войны. А суть инцидента такова. Незадолго до полуночи 17 августа 1939 г. Галифакс направил очередные инструкции Сидсу в Москву. А уже утром 18 августа Галифакс получил от английского посла в Вашингтоне Линдсея телеграмму-молнию, в которой со ссылкой на заместителя госсекретаря С. Уэллеса, который и сообщил ему ниже излагаемые сведения, информировал Лондон о том, что по данным США, Германия добивается заключения договора о ненападении с СССР. Об этом 1-му секретарю посольства США в СССР Ч. Болену сообщил его агент из числа сотрудников германского посольства в Москве Г. фон Биттенфельд, который информировал своего американского визави о встрече германского посла Шуленбурга с Молотовым 15 августа 1939 г. Учитывая, что Биттенфельд подробно информировал Болена о содержании беседы Шуленбурга с Молотовым, в составлении записи которой Биттенфельд принимал участие, и принимая во внимание, что именно ему и было поручено отвезти ее в Берлин, целесообразно привести полный текст записи этой беседы по советским источникам (разницы никакой нет). Запись беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом (беседа проходила 15 августа 1939 г. с 20 час. до 21 час. 40 мин.): Шуленбург извиняется за настойчивость, с которой он сегодня просил приема у т. Молотова. Но эта настойчивость объясняется инструкциями, полученными им из Берлина, а также и характером тех вопросов, которые он желал бы изложить. Шуленбург сообщает, что из беседы Астахова с Риббентропом ему известно, что Советское правительство интересуется переговорами, но считает нецелесообразным продолжать их в Берлине. Комментарий. Речь идет о встрече 2 августа 1939 г. временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова с министром иностранных дел Германии Риббентропом, о содержании беседы с которым он доложил в Народный комиссариат иностранных дел СССР телеграммой от 3 августа 1939 г.: «Сообщив мне имена лиц, готовых ехать на выставку, Вайцзеккер сказал, что со мной хотел бы поговорить Риббентроп, и немедленно провел меня в кабинет последнего. Риббентроп начал с указания, что Шнурре доложил ему о своей беседе со мной, как бы подчеркивая, что эту беседу Шнурре вел по его поручению. Далее он в течение часа с лишним развивал свою точку зрения на наши взаимоотношения. Основные соображения его следующие: благополучное завершение кредитных переговоров может послужить началом улучшения политических отношений. До сего времени в наших отношениях накопилось много болячек, для рассасывания которых необходимо время, но изжить которые возможно. Основная предпосылка: надо иметь уверенность, что одна сторона не станет вмешиваться во внутренние дела другой. Германское правительство не считает национал-социалистскую идеологию предметом экспорта, и если Советское правительство придерживается аналогичной точки зрения, то главное препятствие к нормализации отношений отпадает. На мое указание, что мы, со своей стороны, считаем взаимное невмешательство во внутренние дела необходимой предпосылкой нормальных отношений, Риббентропответил, что с удовлетворением принимает это к сведению. В остальном он сказал: мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Черного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если Советское правительство разделяет эти предпосылки, то можно обменяться мнениями более конкретным порядком. На мой вопрос о том, в каких формах мыслит германское правительство это улучшение отношений и какие конкретные предложения оно могло бы сделать помимо общих соображений, Риббентроп ответил, что он хотел бы, чтобы я довел до вашего сведения сказанное им и затем сообщил бы ему, разделяет ли Советский Союз эту точку зрения и считает ли он желательным более подробно обсудить эту тему. Тогда можно было бы поговорить более конкретно здесь или в Москве. Кроме того, в этой же связи он подчеркнул, что по его прямой директиве германская пресса уже несколько месяцев тому назад прекратила нападки на СССР, но он не видит по этой линии взаимности со стороны советской прессы. На мое замечание, что наша пресса никогда не вела столь острой кампании против Германии, как германская против СССР, Риббентроп ответил, что все же он считает, что если Советское правительство хочет улучшения отношений с Германией, то это должно отразиться и на линии советской прессы, чего до сих пор не заметно. Он отметил также, что исходит из того, что СССР не намерен вести политику, идущую вразрез с жизненными интересами Германии. Я заметил, что эта предпосылка может иметь различный смысл и вряд ли сможет быть принята без обсуждения и уточнения. Далее он указал, что мы не должны упускать из виду фазы германской дружбы с Японией. Что касается Польши, то Германия считает Данциг своим и полагает, что вскоре этот вопрос будет разрешен. Военное сопротивление Польши – чистый блеф, и, для того чтобы «выбрить» ее, германской армии достаточно 7-10 дней. Риббентроп бросил ряд пренебрежительных замечаний по адресу «западноевропейских демократий» и сказал, что хотя он СССР и не знает, но, по его впечатлениям, разговаривать с русскими немцам, несмотря на всю разницу идеологий, было бы легче, чем с англичанами и французами. Резюмируя все сказанное, он еще раз просил сообщить все вам и запросить ваше мнение о том, считаете ли вы желательным более конкретныйобмен мнениями. Я изредка прерывал беседу, которая носила характер монолога. Полпред (Так в оригинале) . [91] 91 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 294. Д. 2036. Л. 162–165. Тов. Молотов отвечает, что мы считаем т. Астахова недостаточно опытным и поэтому находим нужным вести эти переговоры здесь. Шуленбург сообщает, что полученную им из Берлина инструкцию ему поручено изложить устно, но он желал бы прочесть ее (приложение – полный текст инструкции). Прочитанную им инструкцию Шуленбург, по поручению Риббентропа, просит доложить т. Сталину. Тов. Молотов ответил, что ввиду важности сделанного Шуленбургом заявления ответ на него он даст после доклада этого заявления Советскому правительству. Но уже сейчас он может приветствовать выраженное в этом заявлении желание германского правительства улучшить взаимоотношения с СССР. Что же касается приезда Риббентропа в Москву, то для того, чтобы обмен мнениями дал результаты, по мнению т. Молотова, необходимо проведение соответствующей подготовки. Тов. Молотов подчеркивает, что сказанное им является предварительным мнением по этому предложению. Затем т. Молотов сообщает Шуленбургу, что еще в конце июня наш поверенный в делах в Италии телеграфировал нам о своей беседе с Чиано . [92] Комментарий. Речь идет о следующем. 26 июня 1939 г. с пометкой «немедленно» временный поверенный в делах СССР в Италии Л. Б. Гельфанд прислал в Народный комиссариат иностранных дел СССР телеграмму следующего содержания: «В Кастель Фузано [93] встретился с Чиано. В процессе беседы я указал министру, что его заявление на днях мне о приличном поведении итальянской печати в отношении СССР уже не соответствует действительности: в течение последних трех дней газеты систематически печатают фальшивки из Токио, приводя явно смехотворные цифры сбитых советских аэропланов. Сообщение же ТАСС по этому поводу не опубликовано. Чиано ответил, что сегодня же по возвращении в министерство примет меры к напечатанною нашего сообщения. Министр решительно отводил мой намек на возможность берлинского и римского влияния в нынешних японских провокациях на монгольской границе, что, быть может, связано с англо-советскими переговорами. "Мы, – заявил Чиано, – советуем японцам наступать только на английские и французские позиции. Более того, мы заявили в Берлине, что целиком поддерживаем план Шуленбурга". В ответ на мой недоуменный вопрос, что за «план», Чиано разъяснил, что находящийся в Берлине Шуленбург предлагает стать на путь решительного улучшения германо-советских отношений, для чего: 1. Германия должна содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов. 2. Обсудить возможность предложить нам или заключить пакт о ненападении или, быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран. 3. Заключить широкое торговое соглашение. Чиано добавил, что не имеет пока сообщения об отношении Гитлера к этому плану. При очередной беседе по телефону собирается узнать у Риббентропа и расскажет при встрече со мной. Поверенный в делах» . [94] 92 Чиано – министр иностранных дел Италии, зять Муссолини. 93 Загородная резиденция министра иностранных дел Италии. 94 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 304. Д. 2103. Л. 74–75. Чиано в беседе с нашим поверенным в делах упомянул о существовании в Берлине, как сказал Чиано, «плана Шуленбурга», имеющего в виду улучшение советско-германских отношений. «План Шуленбурга» будто бы предполагает: 1) содействие Германии урегулированию взаимоотношений СССР с Японией и ликвидации пограничных конфликтов с ней; 2) заключение пакта о ненападении и совместное гарантирование Прибалтийских стран; 3) заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности. Шуленбург вначале сильно покраснел , а затем сказал, что эти сведения Чиано получил от Россо , [95] с которым Шуленбург беседовал лишь в общих чертах об улучшении советско-германских отношений. Шуленбург подтверждает, что в этой беседе он говорил об урегулировании отношений СССР с Японией, речи же о совместных гарантиях Прибалтийских стран не было. Разговора о деталях не было, и этот план просто излагает предположения Росса. 95 Посол Италии в СССР. Комментарий . Речь идет о следующем. Во время встречи 4 июля 1939 г. с заместителем народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкиным посол Италии в СССР А. Россо заявил ему, что Шуленбург информировал его о своей беседес наркомом иностранных дел СССР 28 июня 1939 г. «Россо, – отмечал Потемкин в своей записи, – передал эту информацию в Рим. На днях он получил оттуда ответную телеграмму, которая сообщает послу, что итальянское правительство считает серьезным и искренним стремление германского правительства улучшить отношения с СССР. Со своей стороны итальянское правительство признает такое улучшение советско-германских отношений весьма желательным. Об этом Россо уполномочен довести до нашего сведения. В ответ на заявление Россо я ограничился репликой, что ничто не мешает германскому правительству доказать на деле серьезность и искренность своего стремления улучшить отношения с СССР. В интересах общего мира мы могли бы лишь приветствовать такое направление внешней политики Германии» . [96] 96 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1. П. 10. Д. 99. Л. 25–27. Тов. Молотов говорит, что ничего невероятного в предложениях, содержащихся в указанном «плане Шуленбурга», он не видит, тем более что торгово-кредитное соглашение, видимо, приближается к осуществлению, намечается и улучшение политических отношений между Германией и СССР, как это видно из сегодняшнего заявления посла. Шуленбург заявляет, что все то, о чем он говорил Россо в части Балтийского моря, возможного улучшения отношений СССР с Японией, нашло свое выражение в зачитанной им сегодня инструкции. Шуленбург добавляет, что его последние предложения еще более конкретны. Тов. Молотов говорит Шуленбургу, что из нашего опыта нам известно, что Германия до последнего времени не стремилась к улучшению взаимоотношений с СССР. И если мы сейчас видим, что Германия стремится к улучшению взаимоотношений, то мы, разумеется, приветствуем это стремление и относимся к нему положительно. Тов. Молотов добавляет, что он именно так рассматривает сегодняшнее заявление посла. О «плане Шуленбурга», продолжает т. Молотов, он упомянул, поскольку он идет по той же линии, по которой идет и сегодняшнее заявление Шуленбурга. Шуленбург спрашивает, можно ли пункты приведенного т. Молотовым «плана» принять за основу дальнейших переговоров. Тов. Молотов отмечает, что теперь надо разговаривать в более конкретных формах. Мы рассчитываем на положительный исход советско-германских экономических переговоров. Что же касается советско-японских отношений, то т. Молотов спрашивает, может ли Германия оказать влияние на эти дела или в данное время нецелесообразно ставить этот вопрос. Шуленбург отвечает, что хотя об этом и не сказано ничего в инструкции, но Риббентроп указывал т. Астахову, что у него имеется своя концепция в отношении Японии, и что Риббентроп в свое время говорил послу, что он имеет возможность оказать «свое немалое влияние на позицию Японии». Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, существует ли у германского правительства определенное мнение по вопросу заключения пакта о ненападении с СССР. Шуленбург отвечает, что с Риббентропом этот вопрос пока не обсуждался. Германское правительство не занимает в этом вопросе ни положительной, ни отрицательной позиции. Тов. Молотов заявляет, что в связи с тем, что как Риббентроп, так и Шуленбург говорили об «освежении» и о пополнении действующих советско-германских соглашений, важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения или о чем-либо подобном ему. Шуленбург спрашивает, следует ли рассматривать упомянутые т. Молотовым пункты как предпосылку для приезда Риббентропа. Тов. Молотов заявляет, что он специально вызовет Шуленбурга и даст ему ответ на сегодняшнее заявление. Перед приездом Риббентропа, по мнению т. Молотова, необходимо провести подготовку определенных вопросов, для того чтобы принимать решения, а не просто вести переговоры. В сегодняшнем германском заявлении указано, что, во-первых, время не ждет, торопит и что, во-вторых, желательно, чтобы события не опередили и не поставили нас перед свершившимися фактами. Поэтому если германское правительство относится положительно к идее пакта о ненападении или к аналогичной идее и если подобные идеи включают сегодняшнее заявление Шуленбурга, то надо говорить более конкретно. Шуленбург сообщает, что телеграфирует содержание сегодняшней беседы в Берлин, где подчеркнет особую заинтересованность Советского правительства в названных т. Молотовым пунктах. В заключение Шуленбург просит т. Молотова ускорить ответ на сделанное сегодня заявление. Беседа продолжалась 1 час. 40 мин., из которых 40 ушло на запись текста заявления (инструкции) Шуленбурга, т. к. посол не захотел передать бумажку, на которой оно было записано. Беседу записал В. Павлов. [97] 97 АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 33–36. Приложение ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА, ВРУЧЕННАЯ В. М. МОЛОТОВУ Ф. ШУЛЕНБУРГОМ 15 АВГУСТА 1939 г. 1. Противоречия между мировоззрением нац[ионал] соц[иалистской] Германии и мировоззрением СССР были в прошедшие годы единственной причиной того, что Германия и СССР стояли на противоположных и враждующих друг с другом позициях. Из развития последнего времени, по-видимому, явствует, что различные мировоззрения не исключают разумных отношений между этими двумя государствами и возможности восстановления доброго взаимного сотрудничества. Таким образом, периоду внешнеполитических противоречий мог бы быть навсегда положен конец и могла бы освободиться дорога к новому будущему обеих стран. 2. Реальных противоречий в интересах Германии и Советского Союза не существует. Жизненные пространства Германии и СССР соприкасаются, но в смысле своих естественных потребностей они друг с другом не конкурируют. Вследствие этого с самого начала отсутствует всякий повод для агрессивных тенденций одного государства против другого. Германия не имеет никаких агрессивных намерений против СССР. Германское правительство стоит на точке зрения, что между Балтийским и Черным морями не существует ни одного вопроса, который не мог бы быть разрешен, к полному удовлетворению обеих стран. Сюда относятся вопросы Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, Юго-Востока и т. п. Помимо того, политическое сотрудничество обеих стран может быть только полезным. То же самое относится к германскому и советскому народным хозяйствам, во всех направлениях друг друга дополняющих. 3. Не подлежит никакому сомнению, что германо-советская политика стоит в данный момент на историческом поворотном пункте. Политические решения, которые должны быть приняты в ближайшее время в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для развития отношений между германским народом и народами СССР в течение поколений. От этих решений будет зависеть, придется ли однажды обоим народам без принудительной на то причины опять скрестить свое оружие, или же они вновь достигнут дружественных отношений. В прошлом обе страны всегда жили хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами. 4. Правда, что Германия и СССР, вследствие существовавшей между ними в течение последних лет идеологической вражды, питают в данный момент недоверие друг к другу. Придется устранить еще много накопившегося мусора. Нужно, однако, констатировать, что и в течение этого времени естественная симпатия германского народа к русскому никогда не исчезала. На этой основе политика обоих государств может начать новую созидательную работу. 5. На основании своего опыта германское правительство и правительство СССР должны считаться с тем, что капиталистические западные демократии являются непримиримыми врагами как национал-социалистской Германии, так и Советского Союза. В настоящее время они вновь пытаются, путем заключения военного союза, втравить Советский Союз в войну с Германией. В 1914 г. эта политика имела для России худые последствия. Интересы обеих стран требуют, чтобы было избегнуто навсегда взаимное растерзание Германии и СССР в угоду западным демократиям. 6. Вызванное английской политикой обострение германо-польских отношений, а также поднятая Англией военная шумиха и связанные с этим попытки к заключению союзов делают необходимым, чтобы в германо-советские отношения в скором времени была внесена ясность. Иначе дела без германского воздействия могут принять оборот, который отрежет у обоих правительств возможность восстановить германо-советскую дружбу и при наличии соответствующего положения совместно внести ясность в территориальные вопросы Восточной Европы. Ввиду этого руководству обеих стран не следовало бы предоставлять развитие вещей самотеку, а своевременно принять меры. Было бы роковым, если бы из-за обоюдного незнания взглядов и намерений другой страны оба народа окончательно пошли по разным путям. Согласно сделанному нам сообщению, у Советского правительства также имеется желание внести ясность в германо-советские отношения. Ввиду того, что прежний опыт показал, что при использовании обычного дипломатического пути такое выяснение может быть достигнуто только медленно, министр иностранных дел Германии фон Риббентроп готов на короткое время приехать в Москву, чтобы от имени фюрера изложить г-ну Сталину точку зрения фюрера. По мнению г-на фон Риббентропа, перемена может быть достигнута путем такого непосредственного обмена мнениями, не исключающего возможности заложить фундамент для окончательного приведения в порядок германо-советских отношений. [98] 98 АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 37–39. Комментарий к выделенным жирным шрифтом аспектам беседы 15 августа. Как видите, не СССР проявил инициативу, а Германия. Не Молотов или Сталин проявили инициативу с подписанием пакта и приездом Риббентропа, а Шуленбург, который даже разработал некий план или, если говорить начистоту, в сущности-то всю технологию подготовки и заключения договора о ненападении – ведь дальнейшие события протекали фактически в соответствии с его планом. К слову сказать, до сих пор непонятно, по собственной ли инициативе Шуленбург разработал такой план или же по указанию Риббентропа исполнил роль озвучивающего рупора. Похоже, что последнее. Но самое главное, что привлекает особое внимание, это насколько упорно и отчаянно пытался Шуленбург повернуть разговор так и представить все дело так, что это не его инициативы, а нечто исходящее лично от Молотова, а он, будучи всего лишь послом иностранной державы, просто развил мысли Молотова. Даже сильно покраснел сначала. А ведь это был очень опытный разведчик и дипломат, «съевший», как принято говорить, «не одну собаку» и обладавший профессионально сильной выдержкой, умением держать себя в руках и не выдавать своих чувств. К слову сказать, он и на дальних-то подступах к разговору о возможном улучшении советско-германских отношений вел себя точно так же. Все время пытался создать такое впечатление у советской стороны, что-де он в своих мыслях отталкивается от эвентуально высказанных перед этим мыслей советских представителей. Взгляните на содержание записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом 28 июня 1939 г., о которой шла речь в предыдущих документах. Прямо с первых же строк видно, как он пытается навязать Молотову мысль о том, что-де это он, Молотов, источник тех самых мыслей, которые Шуленбург всего лишь как посол пытается развить далее. Но Молотов на голову, если не более, превосходил Шуленбурга в политике, и просто так его на мякине было не взять. Он сразу же поставил Шуленбурга на место одним кратким вопросом. И в результате Шуленбург выдал банальность – Молотов-то, судя по всему, в одной из бесед (непонятно какой) высказал характерное для любого министра иностранных дел рутинное пожелание об улучшении советско-германских отношений, которые еще более осложнились после Мюнхена и резких нот СССР по поводу захвата Чехословакии и Мемеля (Клайпеды). Итак, текст записи: «Шуленбург начал с того, что он был в Берлине и имел беседу с тов. Астаховым по двум вопросам: 1) о торгпредстве в Праге и 2) по вопросу, о котором он уже говорил со мною. На мое замечание, о каком именно вопросе идет речь, Шуленбург ответил, что речь идет о моем высказывании относительно создания политической базы в отношениях между Германией и СССР. Затем Шуленбург, развивая по моей просьбе свою мысль, сказал, что германское правительство желает не только нормализации, но и улучшения своих отношений с СССР. Он добавил далее, что это заявление, сделанное им по поручению Риббентропа, получило одобрение Гитлера. По словам Шуленбурга, Германия уже дала доказательства своего желания нормализировать отношения с нами. В качестве примера он указал на сдержанность тона германской печати в отношении СССР, а также на пакты о ненападении, заключенные Германией с Прибалтийскими странами (Латвией и Эстонией), которые он рассматривает как безвозмездный вклад в дело мира и которые показывают, что Германия не имеет никаких злых намерений в отношении СССР. Также и в области экономических отношений, по словам Шуленбурга, Германия пыталась идти нам навстречу. На мое замечание, что упомянутые послом пакты заключены не с СССР, а с другими странами и не имеют прямого отношения к СССР, посол сказал, что, несмотря на то, что эти пакты заключены не с СССР, вопрос о Балтстранах носит деликатный характер и представляет интерес для СССР. Мы считали, добавил Шуленбург, что заключением этих пактов Германия делает шаг, не неприятный для СССР. Воздерживаясь от подтверждения мысли Шуленбурга, я напомнил ему о недавно существовавшем пакте о ненападении между Германией и Польшей, утратившем так неожиданно свою силу. [99] При упоминании этого факта Шуленбург пустился в объяснения о том, что в этом виновата сама Польша, Германия же в отношении Польши не имеет злых намерений. Разрыв указанного пакта, добавил Шуленбург, есть будто бы мероприятие оборонительного характера со стороны Германии. Я не стал полемизировать с Шуленбургом насчет пактов, заключенных Германией с прибалтами, и сказал, что принимаю сообщение посла о пактах с прибалтами и его объяснения по этому вопросу к сведению. В связи с замечанием Шуленбурга, что он заверяет, что ни у кого в Германии нет, так сказать, наполеоновских планов в отношении СССР, я сказал, что нельзя никому запретить мечтать, что, должно быть, и в Германии есть люди, склонные к мечтаниям. Я сказал далее, что у посла не может быть оснований для сомнений относительно позиции СССР. Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами, в том числе и с Германией. На мой вопрос, как посол представляет себе возможности улучшения отношений между Германией и СССР, Шуленбург ответил, что надо пользоваться каждой возможностью, чтобы устранить затруднения на пути улучшения отношений. Если посол и теперь, после поездки в Берлин, ничего другого не предлагает, то, очевидно, сказал я, он считает, что в советско-германских отношениях все обстоит благополучно и посол – большой оптимист. Здесь Шуленбург напомнил, что СССР и Германия связаны берлинским договором о нейтралитете, заключенным в 1926 году, который был продлен Гитлером в 1933 году. 99 Речь идет о разрыве Гитлером 28 апреля 1939 г. пакта о ненападении с Польшей. Комментарий. Речь идет о Берлинском договоре о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г. В нем говорилось, что основой взаимоотношений между СССР и Германией остается Рапалльский договор. Правительства обеих стран обязались поддерживать дружественный контакт с целью достижения согласования всех вопросов политического и экономического свойства, касающихся совместно обеих стран (ст. 1). Наиболее важной была статья 2, гласившая: «В случае если одна из договаривающихся сторон, несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта». В статье 3 указывалось, что ни одна из договаривающихся сторон не будет примыкать к коалиции третьих держав с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту другую договаривающуюся сторону. Договор был заключен на 5-летний срок. 24 июня 1931 г. был подписан протокол о продлении срока действия договора. Срок, на который продлевался договор, не был указан, но было предусмотрено право денонсации договора с предупреждением за один год. 5 мая 1933 г. состоялся обмен ратификационными грамотами этого протокола, и он вступил в силу . [100] 100 Документы внешней политики СССР. M., 1964, т. 9, с. 250–252. Документы внешней политики СССР. М., 1968, т. 14, с. 395–396. Я иронически заметил, что хорошо, что Шуленбург помнит о существовании этого договора, и спросил, не находит ли посол, что заключенные Германией в последние годы договора, например "антикоминтерновский пакт" и военно-политический союз с Италией, находятся в противоречии с германо-советским договором 1926 года. Шуленбург стал уверять, что не следует возвращаться к прошлому (к тому, какое значение вначале имел "антикоминтерновский пакт"), и заявил, что договор о союзе с Италией не направлен против СССР, что этот договор имеет в виду в первую очередь Англию. Затем Шуленбург, переходя к торговым переговорам, заявил, что Германия проявила и в этом вопросе свою добрую волю, выразив желание послать в Москву Шнурре. На это я ответил, что по торговым делам в последнее время имела место беседа тов. Микояна с советником германского посольства Хильгером и что лучше, чтобы германское посольство дало соответствующие ответы на вопросы тов. Микояна, после чего и можно решить вопрос о приезде Шнурре. В заключение беседы Шуленбург снова просил «умерить» нашу прессу, поскольку будто бы германская уже ведет себя вполне сдержанно в отношении СССР. На это я ответил, что наша пресса не дает никаких поводов для обвинения в резкостях, чего нельзя сказать о германской прессе, которая дает немало доказательств враждебности в отношении к СССР. Содержание беседы посол обещал передать в Берлин. Беседа продолжалась свыше часа. В. Молотов». [101] 101 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1а. П. 26. Д. 1. Л. 4–6. Вот о чем был проинформирован Галифакс. Тут-то лорд и смекнул, что пробил Момент Истины и необходимо принимать самые срочные меры. И какие же меры он принял? Никогда не догадаетесь! Первое, что он сделал – «заховал» эту телеграмму Линдсея так, что она «испарилась» из недр Форин Оффиса вплоть до 22 августа 1939 г. Вновь она «всплыла», подчеркиваю, только 22 августа, причем только тогда, когда уже стало известно, что Риббентроп направляется в Москву. И надо же было такому случиться, что даже десятилетия спустя «фокус» Галифакса воспроизвели и при публикации в Англии очередного тома дипломатических документов того периода – издатели прямо так и написали в примечании к упомянутой телеграмме: «Эта телеграмма не была получена Центральным департаментом Форин Оффиса до 22 августа». Так на кой же британский черт лорду понадобилось такое мелкое шулерство? А вот на кой. Выше уже вполне достаточно информативно было доказано, что заключение каких-либо, тем более обязывающих в чем-то Англию соглашений в расчеты Лондона не входило. Абсолютно не входило. Особенно же заключение договора с СССР. Однако же ввиду того, что оправдать подобную позицию было абсолютно невозможно – ни перед собственным парламентом, ни тем более перед мировым общественным мнением – этой телеграмме суждено было на время оказаться не полученной Центральным департаментом Форин Оффиса вплоть до 22 августа. То есть до того момента, когда разъяренное подлым саботажем переговоров со стороны Англии и Франции Советское правительство оказалось вынужденным, подчеркиваю, в прямом смысле слова оказалось вынужденным по соображениям государственной и военной безопасности скрепя сердце пойти на подписания договора о ненападении с Германией. Именно на достижение такого результата и были направлены все саботажные и иные подлейшие по сути и характеру усилия особенно Великобритании. Потому что только такой вариант мог устроить Лондон, поскольку гарантированно обеспечивал возможность – в случае действительного заключения советско-германского договора о ненападении в период, когда московские переговоры официально еще не были завершены, – нагло свалить затем всю ответственность на СССР и Сталина, обвинив их в коварном вероломстве! Чья бы корова мычала, да только не английская! Но это, как ни странно, всего лишь верхушка айсберга. На самом же деле, получив упомянутую выше информацию Линдсея, Галифакс доложил ее Чемберлену и эти двое «мудрецов» ничего лучше выдумать не смогли, как организовать посылку спецсамолета британской разведки (пилот СИС – Сидней Коттон, второй пилот тоже оттуда – Р. Найвин) в Германию, чтобы привезти в Лондон на тайные переговоры самого Геринга! И вот тут начинают привлекать особое внимание некоторые нюансы. Как уже было указано, по предложению главы британской делегации адмирала Дракса в московских переговорах был сделан перерыв до 21 августа. Почему именно до 21 августа?! Между тем именно 21 августа Галифакс получил из Берлина известие о согласии Геринга прибыть в Лондон. Раз согласие, значит, ему предшествовало приглашение. Второй человек в рейхе просто так прокатиться в Лондон не мог. Не та фигура и не то было время, чтобы вот запросто разъезжать, тем более смотаться в Лондон. Как-никак, но в то время Геринг был наци № 2 в рейхе. Если разговор между С. Коттоном и Стюартом Мензисом о необходимости полета в Берлин за Герингом состоялся уже 19 августа и тогда же была получена санкция Чемберлена на эту дурно пахнущую авантюру, следовательно, как минимум днем ранее, то есть 18 августа, предложение посетить Лондон было передано Герингу. И тут же упираемся в факт получения Галифаксом уже упоминавшейся выше телеграммы Линдсея. Проще говоря, без каких-либо усилий выстраивается зловещая цепочка: утром 18 августа поступает телеграмма Линдсея, в тот же день Галифакс и К°по своим каналам каким-то образом запрашивают согласие Геринга на тайное посещение Лондона на спецсамолете британской разведки, 19-го британская разведка в срочном порядке готовит тайный полет за Герингом, 21-го такое согласие поступает в Лондон, 22-го, когда уже стало известно о предстоящем визите Риббентропа в Москву, британское правительство принимает решение о дате визита Геринга – 23 августа! Ничего себе оперативность!? Такую бы оперативность, да в мирных, в прямом смысле слова мирных, целях – на благо успеха московских переговоров! Ан нет! Чтобы Британия жила, большевизм должен умереть! Для таких целей и такую жирную тушу, как Геринг, не жалко притащить в Лондон. Потому-то и такая оперативность, чтобы в очередной раз снюхаться с коричневыми шакалами! А ведь из информации Линдсея было четко видно, что Москва пока еще не дала окончательного согласия на ведение переговоров о договоре о ненападении, и уже тем более не дала согласие на визит Риббентропа. Сделай Англия тогда решительный шаг, направь она соответствующее должностное лицо в Москву, к примеру, того же Галифакса с необходимыми полномочиями для подписания договора, то за пару часов коренным образом можно было бы изменить не только ход текущих тогда событий, но ход самой Истории. Увы, но это Англия, едри ее в корень!.. Но и это еще не все. У британской разведки с начала 30-х гг. был очень информированный агент в непосредственном окружении Политбюро ЦК ВКП(б) – в секретариате члена Политбюро Анастаса Ивановича Микояна. Об этом агенте имеются крайне скудные сведения. Известно только место его работы и то, что вербовал его один из сильнейших сотрудников британской разведки, региональный резидент в Центральной и Восточной Европе Гарольд Гибсон. Советская разведка дважды вычисляла этого агента. Первый раз еще в 1936 г., но тогда тесно связанный с антисталинским заговором нарком внутренних дел Ягода «утопил» этот сигнал в недрах своего ведомства. Вторично – уже в 1940 г., и на этот раз выдающийся ас советских спецслужб Л. П. Берия довел дело до конца и британского агента по суду поставили к стенке. С другой стороны, не следует забывать и того, что было сказано выше о самом Литвинове. Хотя он и был снят с поста наркома, но тем не менее был оставлен в НКИД на должности заместителя наркома и, естественно, по-прежнему как минимум немало знал, да и свои людишки у него остались на своих постах в комиссариате. Не всех же тогда уволили, когда НКИД возглавил Молотов. Истории этого агента и Литвинова привлекают к себе особое внимание в связи именно с тем, что лорд Галифакс почему-то пошел на мелкое жульничество и запрятал телеграмму Линдсея до 22 августа, а затем появилась официальная глупость о том, что-де Центральный департамент МИД Великобритании не получал этой телеграммы аж до 22 августа. Понимаете, в чем дело?! Сколь неприязненно не относись к этой «святой лисе» британской внешней политики и дипломатии, нельзя в то же время забывать, что это был лорд, к тому же воспитанный в духе старых традиций английской аристократии. Ну, не вяжется сие с таким мелким жульничеством. Но тогда возникает совсем иной вопрос. А что должно вязаться? Так вот в том-то все и дело, что не является ли «фокус» Галифакса с этой телеграммой Линдсея чем-то вроде прикрытия факта получения срочной агентурной информации из Москвы от упомянутого выше агента или же от Литвинова. Кстати говоря, не следует забывать и о его женушке – Айви Лоу – не просто англичанке, а сохранявшей британское подданство англичанке, которая имела прямой доступ к высшему руководству Великобритании. Как, впрочем, не следует забывать и о том, что с начала 1937 г. британская разведка сумела заполучить доступ к советским дипломатическим шифрам. И, увы, многое что узнавала подобным образом. Понимаете ли, в чем вся незаметная суть этой истории? Уж больно лихо адмирал Дракс именно 17 августа вякнул, что надо прерваться до 21 августа. Если учесть, что Молотов докладывал на Политбюро о своей беседе с Шуленбургом 15 августа 1939 г., то упомянутый выше агент в секретариате Микояна или тот же Литвинов (в том числе и через свою жену) могли об этом информировать своих британских кураторов уже 16 августа. И те, естественно, дали в Лондон телеграмму-молнию. А уже 17-го началась бешеная подготовка к тайному визиту Геринга. По крайней мере, такая хронологическая логика в данном случае выглядит более адекватной. И вот почему. Дело в том, что раскопавший историю с телеграммой Линдсея британский историк Parkinson Ft., автор изданной в Лондоне в 1971 г. книги «Peace for our Time: Munich to Dunkirk – the Inside Story», непонятно зачем акцентировал внимание на одном совершенно никчемном моменте. На том, что Галифакс, видите ли, незадолго до полуночи 17 августа отправил инструкции английскому послу в Москве Сидсу. Казалось бы, тут ничего такого не должно быть. Все министры иностранных дел делают это. И действительно, бывает, что и до полуночи засиживаются в своих кабинетах, особенно когда происходят важные международные события. Но вот ведь какая штука получается. Для того чтобы Дракс вякнул свое предложение о прерывании переговоров до 21 августа, он должен был получить прямое указание из Лондона, а передать ему это указание должен был только посол. Никого другого Драке и слушать бы не стал. Следовательно, чтобы сказать такое, Драке должен был иметь соответствующее указание от посла не позднее 13.00 17 августа. Потому, что заседание в тот день началось в 10 ч. 07 мин. утра и закончилось (включая 15-минутный перерыв) в 13 ч. 43 мин. Разговор о прерывании зашел только на последней стадии заседания того дня. Обоснование этого предложения было простое – необходимость получения дополнительных указаний и информации по польскому вопросу. Но ведь и Геринга хотели притащить в Лондон тоже из-за этого же! О том, что упомянутый полет С. Коттона состоялся, свидетельствует записка заведующего политическим отделом министерства иностранных дел Германии Э. Вермана от 23 августа 1939 г.: «Сегодня меня посетил господин Шене в сопровождении английского гражданина Коттона, который первоначально хотел переговорить с господином статс-секретарем. Коттон сказал, что ко мне его направил господин Штамер. Господин Коттон, который, по его словам, прибыл в своем самолете и сразу же хотел бы улететь обратно в Лондон, спросил, не мог ли бы он встретиться с генерал-фельдмаршалом Герингом, с тем, чтобы тот инкогнито совершил поездку в Англию. По этому вопросу он будто бы говорил с видными политическими деятелями Англии и переписывался с лордом Галифаксом. Он показал мне написанное от руки письмо лорда Галифакса, в котором последний, отвечая Коттону на его письмо в довольно холодных выражениях, сообщает о своем согласии встретиться с названным лицом, если оно прибудет в Англию. Имя генерал-фельдмаршала в письме названо не было. Господин Коттон сказал, что речь идет о нем. Я сказал господину Коттону, что подобного рода частные доброжелательные посреднические услуги не новы и что я не могу ручаться за успех этого дела. Кроме того, совершенно очевидно, что частная поездка генерал-фельдмаршала в Англию, да к тому же инкогнито, просто невозможна. Господин Коттон предложил затем ряд других возможностей, в осуществлении которых он хотел бы сыграть роль посредника. Я сказал ему, что все это не подходит, к тому же фюрер имел сегодня официальную беседу с английским послом по вопросу об англо-германских отношениях. Верман». [102] 102 Akten zur deutchen ausw"artigen Politik… Serie D, Bd. VII. S. 197. Сопутствующий комментарий. Здесь следует иметь в виду еще вот что. О том, что между Берлином и Лондоном происходят тайные переговоры и что между двумя столицами мотается спецсамолет, на котором туда-сюда летают эмиссары обеих сторон, стремящиеся согласовать позиции двух держав, в Москве абсолютно точно знали по донесениям разведки. Молотов однажды об этом жестко и однозначно упомянул в одной из бесед, состоявшейся в середине июля 1981 г. между ним и известным советским писателем-фронтовиком Иваном Фотиевичем Стаднюком [103] . Но Молотов далеко не все карты открыл. Он тогда упомянул всего лишь «какого-то шведа», не назвав его фамилии. Он имел в виду известного по событиям того времени шведского промышленника Биргера Далеруса. Как отметил в той беседе Молотов, этот самый швед доставлял Герингу заверения Чемберлена о том, что Германия, мол, свободна в своих действиях против Советского Союза. Заверения – заверениями, но Гитлер-то как черт ладана опасался войны на два фронта, и ему были нужны веские гарантии, что Великобритания не надует Германию точно так же, как это имело место в 1914 г., когда непосредственное озвучивание обмана взял на себя английский король Георг V. Эту ситуацию понимали в Москве, и соответственно разведка очень внимательно следила за тем, как развиваются эти тайные переговоры. Необходимо иметь в виду, что советская внешняя разведка располагала МИДе Великобритании солидными агентурными позициями. О представителях великолепной «кембриджской пятерки» многие знают. Но был еще и агент в управлении связи Форин Оффиса – капитан Джон Герберт Кинг, обладавший доступом и к британским дипломатическим шифрам, и к текстам самых секретных шифротелеграмм, которыми обменивался МИД Великобритании со своими послами, в том числе и в Германии. 103 Стаднюк И. Ф. Нечто о сталинизме. В сб.: О них ходили легенды. М., 1995 г., с. 422. Более того. Когда 21 августа заседание трех делегаций возобновило свою работу, тот же адмирал Дракс, выступив самым первым (как председатель заседания в тот день), вновь предложил отложить заседание дня на 3–4, мотивировав все той же польской проблемой. [104] Взгляните на текст стенограммы этого заседания и вам все станет ясно. Запись заседания военных миссий СССР, Великобритании и Франции 21 августа 1939 г. Заседание начинается в 11 ч. 03 м., оканчивается в 17 ч. 25 м. 104 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 16. П. 27. Д. 5 Л. 155–164. Documents on British Foreign Policy. 1919–1939. Third Series, vol. VII. L., 1954. P. 589. Адм. Дракс (председательствующий). Объявляю заседание открытым. Я должен, прежде всего, заявить маршалу, что мы собрались сегодня в соответствии с его срочно выраженным желанием. По моему мнению, следовало бы отложить заседание еще на 3–4 дня, но поскольку он попросил, чтобы мы встретились сегодня, мы рады согласиться с этим, в частности потому, что у нас имеется два или три важных вопроса, которые было бы полезно обсудить. Должен Вас информировать, что полномочия Британской миссии получены и будут сейчас оглашены. (Оглашается текст полномочий на английском языке. Перевод на русский язык будет представлен по получении подлинного текста). Я перехожу теперь ко второму пункту. Так как маршал пожелал, чтобы это заседание состоялось, я хотел бы попросить его высказать свое мнение насчет нашей дальнейшей работы. Маршал Ворошилов. Я, от имени миссии Советского Союза, вношу предложение сделать перерыв нашего совещания не на 3–4 дня, как об этом просит англо-французская миссия, а на более продолжительный срок. Наша миссия состоит из людей, которые стоят во главе наших вооруженных сил. Наше совещание совпало с периодом, когда вооруженные силы Советского Союза проводят свои осенние учения и маневры. Члены нашей военной миссии, являющиеся ответственными руководителями наших вооруженных сил, в данное время не могут, к сожалению, сколько-нибудь систематически уделять время данному совещанию, так как они будут заняты этими учениями и осенними маневрами, подготовка к которым уже началась и находится в полном разгаре. Вот почему я еще раз прошу наше совещание отложить на более продолжительный период времени, в надежде, что за этот период будут выяснены все те вопросы, которые одинаково всех нас интересуют. Я имею в виду получение ответов от правительств Великобритании и Франции на поставленные советской миссией вопросы. (Переговоры между адм[иралом] Драк [сом] и ген[ералом] Думенк[ом].) Адм. Дракс. Я попросил бы маршала наметить более определенно срок перерыва. Маршал Ворошилов. Я, к сожалению, лишен возможности точно определить этот срок, так как собираться нам до того, как будут получены ответы английской и французской миссиями от своих правительств, очевидно, нет практической необходимости. Мне думается, что, если будут получены положительные ответы на наш вопрос, тогда придется наше совещание собрать, может быть, раньше. Если ответы будут отрицательные, я вообще не вижу возможности дальнейшей работы для нашего совещания, потому что вопросы, нами поставленные, как я уже предварительно осведомлял высокое наше совещание, являются для нас решающими, кардинальными. Если на них не будут получены положительные ответы, тогда вряд ли будет необходимость вообще собираться. Адм. Дракс. Мы понимаем, что члены советской миссии очень заняты. Мы были бы рады дать точный ответ на вопросы маршала, но я бы попросил сделать перерыв, чтобы обсудить это предложение маршала о сроке перерыва. (Советская миссия выражает согласие на перерыв.) Объявляется перерыв. (После перерыва.) Адм. Дракс. Мы с генералом принимаем с сожалением предложение маршала относительно отсрочки совещания. Мы вполне понимаем те важные обязанности членов советской миссии, которые они вынуждены сейчас выполнять. Мы это понимаем тем лучше, что члены нашей делегации были оторваны от выполнения своих обязанностей. Перед тем как нам сегодня расстаться, я от имени английской и французской миссий хотел бы отметить, что мы были приглашены сюда для того, чтобы выработать военную конвенцию. Поэтому нам трудно понять действия советской миссии, намерение которой, очевидно, заключалось в постановке сразу же сложных и важных политических вопросов. Советские руководители должны были бы представить себе, что для получения ответов на эти вопросы необходимо было снестись с нашими правительствами, а наши правительства в свою очередь должны были снестись с другими правительствами. Именно отсюда вытекает отсрочка, которая является нежелательной с любой точки зрения. Поэтому французская и английская миссии не могут принять на себя ответственность за отсрочку, которая имеет место. Так как мы можем получить ответы от наших правительств в любой момент, мы просили бы, чтобы члены советской миссии нашли время для участия в дальнейшей работе. В заключение мы высказываем наше мнение: мы готовы продолжать работу нашего совещания и считаем, что это время будет использовано целесообразно. Вот все, что мы хотели сказать. Еще раз повторяю, что мы готовы продолжить работу совещания в любой момент, когда это будет угодно. (Ад[мирал] Дракс свое заявление читал по отпечатанному на машинке тексту, где имелись отдельные пометки и исправления, сделанные карандашом.) Маршал Ворошилов. Я прошу г-на председателя сделать перерыв, чтобы нам можно было посоветоваться и дать свой ответ. Адм. Дракс. Перед тем как это сделать, я хотел бы на рассмотрение маршала представить еще один вопрос. Маршал Ворошилов. Пожалуйста. Адм. Дракс. Мы предполагаем, что не нужно делать никаких заявлений в прессу, указывающих на то, что работа конференции отложена на неопределенный срок. Мы считаем, что такое заявление в прессу вызвало бы нежелательные результаты, так как думаем, что конференция возобновит свою работу в скором времени. (Последнее заявление ген [ерал] Думенк передает адмиралу Драксу. Ген [ерал] Хейвуд переводит его, и адм[ирал] Дракс оглашает. Заявление было написано от руки.) Объявляется перерыв до 16 часов. (После перерыва.) Адм. Дракс. Заседание возобновляется. [Командарм] Шапошников. Народный комиссар военно-морского флота, член нашей миссии, сейчас очень занят и поэтому на настоящем заседании быть не может. Адм. Дракс. Принимаем это заявление и сожалеем о его отсутствии. Маршал Ворошилов. В ответ на сделанное заявление я зачитаю наше заявление. В своем заявлении глава английской военной миссии адмирал Драке от имени английской и французской военных миссий поставил несколько вопросов, на которые советская миссия считает необходимым дать свои разъяснения. 1. В заявлении подчеркивается факт приглашения в СССР французской и английской военных миссий для выработки военной конвенции. Советская военная миссия разъясняет действительное положение дела. Настоящее совещание военных миссий Англии, Франции и СССР явилось естественным продолжением политических переговоров, которые велись между представителями Англии, Франции и СССР, целью которых, как известно, было выработать совместный план сопротивления агрессии в Европе. В связи с этим Советское правительство неоднократно заявляло о том, что оно не может отделить политического пакта от военной конвенции, которые должны явиться результатом политических и военных переговоров между нашими странами. Согласившись с мнением Советского правительства, правительства Англии и Франции и командировали свои военные миссии в СССР. 2. Англо-французской военной миссии, по ее заявлению, трудно понять действия советской миссии, намерение которой, по ее мнению, заключается в постановке сразу же сложных и важных политических вопросов. Намерением советской военной миссии было и остается договориться с английской и французской военными миссиями о практической организации военного сотрудничества вооруженных сил трех договаривающихся стран. Советская миссия считает, что СССР, не имеющий общей границы с Германией, может оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии лишь при условии пропуска его войск через польскую и румынскую территории, ибо не существует других путей, для того чтобы войти в соприкосновение с войсками агрессора. Подобно тому, как английские и американские войска в прошлой мировой войне не могли бы принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции, если бы не имели возможности оперировать на территории Франции, так и советские вооруженные силы не могут принять участия в военном сотрудничестве с вооруженными силами Франции и Англии, если они не будут пропущены на территорию Польши и Румынии. Это военная аксиома. Таково твердое убеждение советской военной миссии. Английская и французская миссии, к нашему удивлению, не согласны в этом с советской миссией. В этом наше разногласие. Советская военная миссия не представляет себе, как могли правительства и генеральные штабы Англии и Франции, посылая в СССР свои миссии для переговоров о заключении военной конвенции, не дать точных и положительных указаний по такому элементарному вопросу, как пропуск и действия советских вооруженных сил против войск агрессора на территории Польши и Румынии, с которыми Англия и Франция имеют соответствующие политические и военные отношения. Если, однако, этот аксиоматический вопрос превращают французы и англичане в большую проблему, требующую длительного изучения, то это значит, что есть все основания сомневаться в их стремлении к действительному и серьезному военному сотрудничеству с СССР. Ввиду изложенного ответственность за затяжку военных переговоров, как и за перерыв этих переговоров, естественно, падает на французскую и английскую стороны. (Продолжительное совещание между адм[иралом] Дракс[ом] и ген[ералом] Думенк[ом].) Адм. Дракс. Нам хочется устроить небольшой перерыв. Объявляется перерыв. (После перерыва.) Адм. Дракс. В ответ на заявление маршала я хочу сказать, что если бы было малейшее сомнение в серьезности нашего намерения заключить военное соглашение, то мы заявили бы об этом откровенно и немедленно. Мне кажется, что в представлении советской миссии есть некоторые недоразумения относительно нашего мнения насчет советских планов. Мы далеки от разногласий с теми тремя вариантами плана, которые были изложены начальником Генерального штаба Шапошниковым. Поднятые политические вопросы уже обсуждаются нашими правительствами. Но события нарастают с большой быстротой. Поэтому, чтобы не терять времени, мы хотим задать несколько важных вопросов, разработанных в рамках трех изложенных вариантов. Мы просим изучить эти вопросы, с тем чтобы вы были в состоянии дать на них ответы на следующем нашем заседании. Мы готовы обсуждать эти вопросы в любое время, когда это вам будет угодно. Что же касается моего вопроса, заданного сегодня утром, то я хотел бы спросить, готовы ли вы собраться, когда мы получим ответы из Лондона и Парижа. Маршал Ворошилов. Ввиду неопределенности положения относительно получения ответов, мне думается, лучше всего сейчас не предрешать вопроса о дне заседания нашего совещания. Разумеется, если английской и французской миссиями будут получены соответствующие положительные ответы на поставленные нами вопросы, советская военная миссия готова будет собраться для рассмотрения тех вопросов, которые нами только были намечены и которые подлежат еще детальному обсуждению. Адм. Дракс. Мы передаем вам в письменном виде ряд вопросов и просили бы эти вопросы изучить. Передаем также ряд морских вопросов. Я бы просил еще маршала высказаться относительно того, имеется ли у него какое-нибудь предложение о заявлении в прессу. Я об этом спрашиваю в связи с тем, что было сделано уже одно официальное заявление, которое не было заранее согласовано с остальными миссиями. Маршал Ворошилов. Я полагаю, что брать на себя взаимные обязательства относительно сообщения в прессу сейчас нет надобности. Советская миссия не собирается давать никаких сообщений о работе нашего совещания. Но она не может поручиться за то, что те или иные сведения могут проникнуть в печать. Что же касается вопроса г-на адмирала относительно того, что в печать проникли сообщения о работе нашего совещания, то дело здесь обстоит следующим образом. Вся мировая пресса, в том числе английская и французская, неоднократно и весьма подробно обсуждали вопрос о том, что затруднения в работе нашего совещания проистекают от того, что советская военная миссия или Советское правительство поставили вопрос перед нашим совещанием относительно гарантии со стороны Англии и Франции наших границ на Дальнем Востоке. Я думаю, здесь нет необходимости говорить о надуманности и лживости всей этой шумихи газет. И только этим объясняется официальное заявление ТАСС о том, что вопрос о дальневосточных границах и военном сотрудничестве между Советским Союзом и Англией и Францией на Дальнем Востоке на нашем совещании не стоял и не обсуждается, а разногласия имеются в других плоскостях. Я в этом не вижу нарушения принятого нами решения не давать в прессу сообщения о работе. О работе не было ничего сообщено. (Адмирал Дракс совещается с ген[ералом] Думенк[ом].) Адм. Дракс. Мы принимаем к сведению заявление маршала относительно сообщения в ТАСС и благодарим за подробное объяснение. Можно ли сделать отсюда заключение, что наше соглашение о том, чтобы не давать никаких сообщений в прессу без предварительной консультации всех сторон, остается в силе? Маршал Ворошилов. Я полагаю, что наше совещание прекращает свою работу на более или менее продолжительный период времени. (Генерал Думенк и маршал Бернет энергично качают головами в знак несогласия с предположением тов. Ворошилова.) Поэтому связывать себя сейчас нет надобности. Однако, я повторяю, наша военная миссия не собирается давать каких-либо сведений в прессу. Адм. Дракс. Мы принимаем это к сведению и заявляем, что, со своей стороны, английская и французская миссии также не собираются делать каких-нибудь заявлений в прессе. Командарм Шапошников. Мы получили ряд вопросов от английской и французской военных миссий. Со своей стороны, советская военная миссия задавала мало дополнительных вопросов. Советская военная миссия полагает и оставляет за собою право при продолжении работ совещания поставить ряд вопросов, которые она найдет нужным. Адм. Дракс. Это само собой разумеется. А сейчас, так как программа нашего совещания исчерпана, я прошу разрешения передать еще пять вопросов, касающихся военно-воздушных сил. Я предлагаю, если маршал не возражает, отложить наши заседания, но я хотел бы добавить следующее: я был бы удивлен, если бы ответ на политические вопросы не пришел до 27 августа. Объявляю заседание закрытым. ВОПРОСЫ ФРАНЦУЗСКОЙ И АНГЛИЙСКОЙ ВОЕННЫХ МИССИЙ, КАСАЮЩИЕСЯ ВОЗДУШНЫХ СИЛ (Перевод с английского) 21 августа 1939 г. 1. С какой быстротой советские воздушные силы могут быть мобилизованы на польском и румынском фронтах? 2. Предполагает ли СССР действовать со своих собственных авиационных баз или с передовых баз в Польше и Румынии? 3. Мог бы СССР снабжать Румынию и Польшу самолетами или материалами, необходимыми для их постройки? 4. Предполагает ли СССР в случае войны помогать Турции самолетами и оборудованием? 5. Пригодны ли аэродромы и посадочные площадки, которые были бы заняты в случае войны советскими воздушными силами на западной границе СССР, для действия авиации во все времена года, включая осень, зиму и весну? Относится ли ограничение действий авиации в определенные периоды года ко всем или только к части этих аэродромов? [105] Конечно, что-либо категорически утверждать пока еще рано. Многое еще предстоит прояснить. Но уже сейчас очевидно, что далеко не все так просто обстояло дело с этой телеграммой Линдсея, даже в изложении Паркинсона. Финтят бритты, ой лихо финтят… 105 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 16. П. 27. Д. 5. Л. 155–164. Ну, а теперь о Польше, которую так лихо предали Англия и Франция и которая, в свою очередь, еще более лихо предала своих западных союзников. Польша могла бы, будь ее высшее руководство хотя бы просто вменяемым, сыграть серьезную роль в предотвращении не только нападения на себя, но и в целом мировой войны. Ведь в Варшаве хорошо знали, что именно против нее нацеливался главный удар Германии. [106] Жизненным интересам польского народа, национально-государственным интересам Польши отвечало успешное завершение переговоров СССР, Англии и Франции, заключение тремя державами договора о взаимопомощи и военной конвенции с соответствующими гарантиями также и Польше. В Берлине же исходили из возможности скорой победы над Польшей даже в том случае, если Англия и Франция выступят на ее стороне. Вместе с тем считалось, что Германии не следует нападать на Польшу, если ей будет оказывать помощь еще и СССР, ибо при таком раскладе германские войска могут потерпеть поражение. [107] Соответственно все зависело от позиции руководства Польши. И как же оно повело себя? 106 Kazaczuk W. Bitwa о tajemnice: Sluzby wywiadowcze Polski i Rzeszy Niemieckiej, 1922–1939. Warszawa, 1967. S. 287. 107 DBFP. Ser. 3. Vol. 6. P. 2. Оно повело себя только так, как повело – по-идиотски. Начав с взаимодействия с Берлином в расчленении Чехословакии и вкусив чужой крови, оно уже было не в состоянии ни трезво мыслить, ни тем более ограничиться уже содеянным актом агрессии непосредственно в Центральной Европе. И когда 24 октября 1938 г. И. Риббентроп изложил польскому послу в Берлине Ю. Липскому широкую программу германо-польского альянса, предложив укрепление «дружбы» между Германией и Польшей, чтобы обе страны проводили «общую политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта», Польша задумала иное. Наиболее экстремистски настроенные польские деятели полагали, что Польша в состоянии одна решить «русскую проблему» . [108] Рассматривалось сотрудничество с Румынией. 26 ноября 1938 г. польский посол в Румынии вел разговор о совместном решении «украинского вопроса» с министром иностранных дел Румынии П. Комненом, который, со ссылкой на румынского короля, рассуждал о желательности уменьшения размеров России и образования отдельного «украинского государства». Более того. По его утверждениям Польша и Румыния образуют «могучий блок около 60 млн человек и такая сила могла бы предпринять активные действия» для решения названных проблем. Польский посол подчеркнул идентичность позиции Польши. «Несомненно, – сказал он, – далеко идущие преобразования на территории сегодняшних Советов возможны, и чем скорее Польша и Румыния согласуют свои точки зрения и тактику в этом вопросе, тем больше они смогут сделать…» [109] В беседе с польским министром иностранных дел Ю. Беком 6 января 1939 г. И. Риббентроп поинтересовался отношением польского правительства к устремлениям Пилсудского в отношении Украины. Ухмыльнувшись, Бек ответил, что поляки «уже были в самом Киеве и что эти устремления, несомненно, все еще живы и сегодня». [110] 26 января, во время визита в Варшаву по случаю пятилетия германо-польской декларации о дружбе и ненападении 1934 г., Риббентроп снова поднял тему налаживания сотрудничества между Германией и Польшей против СССР. «Г-н Бек не скрывал, – говорится в немецкой записи этой беседы, – что Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Черному морю». [111] По окончании визита Риббентропа германский посол в Варшаве Г. Мольтке констатировал: «Обстановка полностью ясна. Мы знаем, что Польша в случае германо-русского конфликта будет стоять на нашей стороне. Это совершенно определенно». [112] 108 Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1969. Т. 6. С. 372. 109 Ссылку дать на саму книгу. Историко-дипломатический архив. Фонд микрофильмов. 110 Документы и материалы по истории советско-польских отношений. М., 1973. Т. 7. С. 22. 111 Akten zur deutschen ausw"artigen Politik… Serie D. Bd. V. S. 139–140. 112 СССР в борьбе за мир… С. 198–199. Характеризуя польскую политику, нарком иностранных дел СССР отмечал 19 февраля 1939 г., что Польша мечтает превратить Советскую Украину в свою сферу влияния: «Она, однако, будет готова в случае надобности поступиться своими мечтаниями и не возражать против похода Гитлера через Румынию… Не возражала бы Польша также против похода Гитлера через Прибалтику и Финляндию, с тем, чтобы она сама выступила против Украины, синхронизируя все это с политикой Японии» . [113] После ликвидации нацистами 15 марта 1939 г. Чехословакии польским руководителям приходилось все чаще задумываться над тем, как быть. В Варшаве понимали, что в ближайшее время Польша, а не кто-то другой окажется очередным объектом германской агрессии. Начались лихорадочные попытки активизировать отношения с Англией и Францией, весьма подпорченные в 1938 г., когда Польша приняла участие в расчленении Чехословакии. 113 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1. П. 4. Д. 34. Л. 25–27. В канун предстоявшего визита Ю. Бека в Лондон МИД Франции передал 18 марта 1939 г. британскому правительству следующую «абсолютно достоверную» информацию. Бек предложит в Лондоне союз, но исходит из того, что это предложение будет признано неприемлемым. Вернувшись в Польшу, Бек сообщит о своем предложении и его отклонении, после чего заявит, что «у Польши были две альтернативы – склоняться к Великобритании или Германии, и теперь ясно, что она должна объединиться с Германией». Бек готов найти выход из создавшегося положения «даже путем превращения в вассала (может быть, главного вассала) нового Наполеона» . [114] Советскими предложениями англичанам и французам от 17 апреля предусматривалось оказание тремя державами помощи Польше в случае агрессии против нее. Такая позиция СССР предопределялась заинтересованностью в сохранении Польши в качестве независимого государства. 10 мая Варшаву посетил В. П. Потемкин. После беседы с Ю. Беком он телеграфировал в Москву: «Путем подробного анализа соотношения сил в Европе и возможностей эффективной франко-английской помощи Польше привел Бека к прямому признанию, что без поддержки СССР полякам себя не отстоять. Со своей стороны я подчеркнул, что СССР не отказал бы в помощи Польше, если бы она того пожелала» . [115] Однако на следующий же день (11 мая) польский посол в Москве В. Гжибовский известил В. М. Молотова об официальной реакции его правительства. Он заявил, что, во-первых , инициатива в переговорах трех держав о гарантировании Польши «не соответствует точке зрения польского правительства»; во-вторых , «Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР» . [116] Когда в середине августа 1939 г. до нападения Германии на Польшу оставались считанные дни, вопрос о помощи Польше оказался в центре внимания в переговорах военных делегаций СССР, Англии и Франции. Посол Франции в Москве П. Наджиар писал, что поведение Польши «не может не иметь серьезных последствий для дела мира». Провал переговоров в результате позиции, занятой поляками, может побудить Гитлера к началу военных действий. [117] Париж попытался воздействовать на правительство Польши. Безрезультатно. В записке военного министерства Франции о переговорах в Москве отмечалось, что для облегчения полякам решения в пользу сотрудничества с СССР советская делегация очень четко ограничивала зоны прохода советских войск через польскую территорию и определяла их из соображений «исключительно стратегического характера» . [118] Однако Ю. Бек и начальник польского генерального штаба В. Стахевич проявляли «непримиримую враждебность» . [119] 114 DBFP Ser. 3. L., 1951. Vol. 4. P. 373. 115 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 296. Д. 2046. Л. 126. 116 АВП СССР. Ф. 06. Оп. la. П. 26. Д. 18. Л. 110. 117 DDF. S'er. 2. Т. 18. Р. 211–212. 118 Documents diplomatiques francais… 2 s'erie. Т. XVIII. P. 52–53. 119 СССР в борьбе за мир… С. 622–623. 18 августа 1939 г. премьер-министр Франции Деладье через посла США в Париже Буллита информировал о положении дел правительство США. Буллит телеграммой сообщал о позиции Деладье : «Он считает величайшей глупостью со стороны поляков отвергать русское предложение о действенной военной помощи. Он понимает нежелание поляков, чтобы Красная Армия вступила на территорию Польши, но как только в Польшу вторгнутся германские армии, польское правительство, конечно, будет радо получить помощь от всякого, кто может предоставить помощь. Он будет рад послать две французские дивизии в Польшу и уверен, что может также получить английскую дивизию для Польши так, чтобы поддержка не была бы исключительно русской, а международной. Более того, он может получить от Советского правительства самые абсолютные гарантии об эвакуации впоследствии с польской территории, а Франция и Великобритания дадут абсолютные гарантии этих гарантий. Ворошилов затронул существо вопроса, когда сказал англичанам и французам, участвующим в переговорах, что Советская Армия готова выступить против Германии, но что единственные практические линии прохода лежат через Вильно против Восточной Пруссии и через Львов (Лемберг) на юг. Советское правительство не пошлет самолеты и танки без сопровождения других войск на помощь Польше. Он, Деладье, считает советскую позицию благоразумной» . [120] 120 Год кризиса, Т. 2, с. 273–274. Военные переговоры СССР, Англии и Франции оказались в безнадежном тупике. Когда представители сторон собрались 21 августа в очередной раз, британская и французская делегации высказались за отсрочку заседаний еще на три-четыре дня, чтобы использовать это время для контактов с правительством Польши. К. Е. Ворошилов признал, что в создавшихся условиях действительно нет практического смысла созывать новые заседания. Если же поступят положительные ответы английского и французского правительств по нерешенным вопросам, тогда надо будет сразу же собрать совещание. [121] Это было последнее заседание военных делегаций. Лондон и Париж взяли тайм-аут, хотя и знали, что Германия в любой момент может начать военные действия. Время, отпущенное на выработку лучшего из возможных вариантов, было упущено. Англия и Франция растратили его не просто в интригах, а в подлом саботаже, добиваясь целей, противоположных тем, которые прокламировались во всеуслышание. Правда, 22 августа Думенк сообщил Ворошилову, что он получил-де теперь право подписать с СССР военную конвенцию. Расчет состоял в том, чтобы таким ответом позволить продолжаться трехсторонним военным переговорам. Но это было форменное жульничество, так как Польша так и не дала прямого и точного согласия на проход советских войск и вообще на какое-либо военное сотрудничество с СССР. Цель Думенка была проста – спровоцировать СССР подписать никчемную по смыслу конвенцию, зафиксировать озлобленное отношение Германии именно на СССР и тем самым подставить его под прямую угрозу нападения Германии. Как минимум преследовалась цель – опять тянуть бессмысленную волынку с переговорами. 121 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 16. П. 27. Д. 5. Л. 155–164. Documents on British Foreign Policy. 1919–1939. Third Series, vol. VII. L., 1954. P. 589. Комментарий. Речь идет о следующем. В телеграмме от 21 августа 1939 г. министра иностранных дел Франции Ж. Бонне послу Франции в СССР П. Наджиару говорилось: « Я обсудил с Председателем Совета (Министров) соображения, изложенные в Ваших телеграммах №№ 895–901. [122] Они получили одобрение со стороны правительства, и генерал Думенк получит непосредственно в свой адрес инструкции обсуждать и подписать военную конвенцию в общих интересах с оговоркой об окончательном одобрении ее французским правительством. [123] 122 Речь идет о телеграмме посла Наджиара от 20 августа, в которой он настоятельно рекомендовал по вопросам о подписании военной конвенции и прохода советских частей через польскую территорию «дать русской делегации положительный в принципе ответ, который позволил бы продвинуть вперед военные переговоры». 123 Имеется в виду телеграмма генерала Гамелена главе французской военной миссии Ж. Думенку: 21 августа 16 час. 15 мин. Получена 21 августа в 23 час. 00 мин. По распоряжению Председателя (Совета министров) Даладье генерал Думенк уполномочивается подписать в общих интересах с согласия посла военную конвенцию. Documents diplomatiques francais, s'erie 2. Т. XVIII. P. 232. К этому моменту у французов не было положительного ответа польского правительства на вопрос советской стороны о проходе войск через Польшу для противостояния агрессору. Посмотрите теперь на то, сколь откровенно глава французской делегации генерал Думенк валял дурака, ужом извиваясь из-за подлости и идиотизма своего правительства (не говоря уже о собственных, мягко выражаясь, «причудах» нахального саботажника), едва только Ворошилов задавал абсолютно ясные и по-военному четкие вопросы. Запись беседы главы советской военной миссии К. Е. Ворошилова с главой французской военной миссии Ж. Думенком. 22 августа 1939 г.: Ворошилов. Я прошу г-на генерала Думенка ознакомить меня с документом, который Вы получили от своего правительства и о чем меня известили письмом, а также я хотел бы узнать, имеется ли ответ у английской миссии по тому же вопросу. Ген. Думенк. Я не имею этого документа, но я получил сообщение правительства, что ответ на основной, кардинальный вопрос положительный. Иначе говоря, правительство дало мне право подписать военную конвенцию, где будет сказано относительно разрешения на пропуск советских войск в тех точках, которые Вы сами определите, т. е. через Виленский коридор, а если понадобится в соответствии с конкретными условиями, то и пропуск через Галицию и Румынию. Ворошилов. Это сообщение от французского правительства? Ген. Думенк. Да, это от французского правительства, которое дало мне эти инструкции. Ворошилов. А как английское правительство? Ген. Думенк. Я не знаю, получил ли адмирал Дракс подобный ответ от правительства Англии, но я знаю, что адмирал согласен с тем, что конференция может продолжаться. Ворошилов. Стало быть, английская делегация уведомлена об этом сообщении? Ген. Думенк. Да, я сказал адмиралу, что ответ правительства Франции получен. И я почти уверен в том, что такой же ответ должен быть и от английского правительства. Но так как я являюсь ответственным за военные вопросы, а адмирал Дракс больше за морские, этого ответа достаточно для продолжения работ конференции. Ворошилов. Английская миссия, возможно, согласна с тем, что генерал Думенк ведает военными вопросами, тем не менее английская миссия, как мне кажется, играет если не доминирующую, то равнозначную роль во всех наших переговорах. Поэтому без ответа английского правительства на наш вопрос, конечно, трудно будет продолжать работу совещания. Ген. Думенк. Я думаю, что ответ британского правительства будет получен очень скоро. Ворошилов. Меня интересует еще другой вопрос. Я очень извиняюсь, г-н генерал, но вопрос очень серьезный, и я считаю необходимым его задать. Ген. Думенк. Я также хочу говорить с г-ном маршалом серьезно и откровенно. Ворошилов. Вы не дали ответа относительно того, какую позицию во всем этом деле занимают польское и румынское правительства, в курсе ли они дел, или Вы получили ответ лишь французского правительства, данный без ведома Польши и Румынии. Ген. Думенк. Я не знаю, какие были переговоры между правительствами, я могу сказать только то, что сказало мне мое правительство. Я хочу, пользуясь нашим разговором, задать один вопрос: есть ли у Вас желание быстро продвинуть это дело и подписать военную конвенцию, потому что я пришел как раз для этой цели и я вижу, что время идет. Ворошилов. Время идет, это бесспорно, но не наша вина, что представители Франции и Англии так долго тянули с этими вопросами. Ген. Думенк. Я согласен с Вами. Возможно, что вначале мы имели затруднения, которые были естественными и от нас не зависели. Но я хочу снова сказать маршалу, что я готов поработать настолько быстро и настолько хорошо, насколько это возможно. Ворошилов. Я в этом не сомневаюсь. За эти немногие дни я привык к Вам и вижу Вашу искренность и желание возможно скорее заключить военную конвенцию. Ген. Думенк. Быстро и с взаимным доверием, так, как это должно быть между военными, имеющими общего неприятеля. Ворошилов. Но вот прошло одиннадцать дней, и вся наша работа за это время сводилась к топтанию на месте. Поэтому я лишен возможности согласиться на участие в дальнейшей работе совещания до тех пор, пока не будут получены все официальные ответы. Я не сомневаюсь, что генерал получил положительный ответ от своего правительства. Но позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна. Поэтому наша дальнейшая работа может свестись к одним разговорам, которые в политике могут принести только вред. Я убежден, что поляки сами захотели бы участвовать в наших переговорах, если бы они дали согласие на пропуск советских войск. Поляки непременно потребовали бы своего участия, их генеральный штаб не пожелал бы остаться в стороне от вопросов, которые обсуждаются и которые так близко их касаются. Поскольку этого нет, я сомневаюсь, чтобы они были в курсе дела. Ген. Думенк. Это возможно, но я не знаю и не могу этого сказать. Ворошилов. Подождем, пока все станет ясным. Ген. Думенк. Я с удовольствием могу подождать, но я не хотел бы ждать без оснований. Я откровенен с маршалом. Вместе с тем уже объявлено о том, что кто-то должен приехать, и мне эти визиты не доставляют удовольствия. Ворошилов. Это верно. Но виноваты в этом французская и английская стороны. Вопрос о военном сотрудничестве с французами у нас стоит уже в течение ряда лет, но так и не получил своего разрешения. В прошлом году, когда Чехословакия гибла, мы ожидали сигнала от Франции, наши войска были наготове, но так и не дождались. Ген. Думенк. Наши войска также были готовы. Ворошилов. В чем же тогда дело? У нас не только войска были готовы, но и правительство, вся страна, весь народ – все хотели оказать помощь Чехословакии, выполнить свои договорные обязательства. Ген. Думенк. Если бы маршал был в это время во Франции, он увидел бы, что все было готово, для того чтобы сражаться. После этих событий в Европе если нужно создавать фронт мира, то его нужно создавать сейчас. Повторяю, что я в Вашем распоряжении и готов работать, когда Вы хотите, как Вы хотите и методами весьма конкретными. Ворошилов. Если бы английская и французская миссии прибыли со всеми конкретными и ясными предложениями, я убежден, что за какие-нибудь 5–6 дней можно было бы закончить всю работу и подписать военную конвенцию. Ген. Думенк. Я думаю, что сейчас нам понадобится 3–4 дня, чтобы подписать военную конвенцию. Положение достаточно ясное. То изложение, которое было сделано генералом Шапошниковым, является прекрасной базой для выработки конвенции. Со своей стороны, я готов подписать основные предложения, сделанные Шапошниковым. Ворошилов. Кроме наших предложений должно быть также предложение англо-французской стороны. Нам нужно еще договориться насчет очень многих конкретных вопросов. Ген. Думенк. Я с этим согласен. Генерал Шапошников сказал, что он собирается поставить ряд вопросов. Я с удовольствием на все эти вопросы дам ответы. Ворошилов. Давайте подождем, покуда картина будет ясна, когда мы будем иметь ответ от английского правительства и нам станет ясна позиция Польши и Румынии, тогда мы и соберемся. Если этого не будет, тогда и собираться нет надобности, потому что никаких результатов в этом случае быть не может. Нужно, чтобы эти ответы содержали точное указание о том, что Польша об этом знает, чтобы это был ответ английского и французского правительств, согласованный с польским и румынским правительствами. Мы не хотим, чтобы Польша демонстрировала свой отказ от нашей помощи, которую мы ей не собираемся навязывать. Ген. Думенк. Я буду иметь в виду эти вопросы маршала и по получении ответов на них немедленно поставлю об этом в известность маршала. Но в настоящее время я думаю, что мы, военные люди, работающие вместе, можем рассмотреть достаточно точно различные варианты военных действий. В этом случае мы все-таки выиграем время. Ворошилов. Если будет разрешен основной вопрос, тогда все другие вопросы, если никаких политических событий за это время не произойдет, нам нетрудно будет разрешить. Мы потом быстро договоримся. Но я боюсь одного: французская и английская стороны весьма долго тянули и политические и военные переговоры. Поэтому не исключено, что за это время могут произойти какие-нибудь политические события. Подождем. Чем скорее будет ответ, тем быстрее мы можем окончательно решить, как быть дальше. Ген. Думенк. В настоящих условиях время дорого. Поэтому я согласен и на рассмотрение проекта конвенции, предложенного маршалом, и на то, чтобы представить вниманию маршала свой проект. Это даст возможность выяснить достаточно конкретно желания различных сторон. Ворошилов. Мы ведь самые элементарные условия поставили. Нам ничего не дает то, что мы просили выяснить для себя, кроме тяжелых обязанностей – подвести наши войска и драться с общим противником. Неужели нам нужно выпрашивать, чтобы нам дали право драться с нашим общим врагом! До того как все эти вопросы будут выяснены, никаких переговоров вести нельзя. Ген. Думенк. Если уж мне мое правительство сказало «да», то я не думаю, что оно сказало это легкомысленно. Если я сообщил, что мое правительство сказало «да», то я считаю, что мы можем начать работу. Сейчас маршал меня спрашивает о новых политических гарантиях. Я готов их запросить, но я боюсь, это создаст представление, что мы не хотим быстро заключить эту конвенцию. Ворошилов. Вы меня, по-видимому, не так поняли. Я не говорил о новых гарантиях. Я сказал только следующее: если ничего в политике не произойдет за это время, тогда мы быстро сможем договориться. Как только картина будет ясна и на наш вопрос будет получен от французского и английского правительств ответ, согласованный с правительствами Польши и Румынии, тогда мы быстро договоримся и все наши практические вопросы будут решены. Но это, повторяю, в том случае, если до тех пор не произойдет никаких политических событий. Ген. Думенк. Я понимаю маршала так, что речь идет о декларации или заявлении польского правительства? Ворошилов. Нет, это не так. Я спрашиваю, есть ли ответ, подтвержденный правительствами Польши и Румынии, или только ответ французского правительства, который может быть таким: мы поставили вопрос перед Польшей и надеемся получить положительный ответ и т. д. Это для нас не ответ. Это будет лишней проволочкой времени. Я верю генералу всей душой, а он верит своему правительству, но тут нужна абсолютная ясность. Нужно иметь точный ответ правительств этих стран о том, что они согласны на пропуск наших войск. Ген. Думенк. Я не думаю, что мы имеем желание ввести Вас в заблуждение. Ворошилов. Нет, не в заблуждение. Мы поляков хорошо знаем, поляки, естественно, захотят выяснить некоторые вопросы, если с ними заранее не договориться, а мы с вами не знаем, осведомлены ли они вообще об этом. Ген. Думенк. Я, может быть, знаю их несколько хуже, чем маршал, но я все-таки хочу Вас спросить: считаете ли Вы возможным начать наше совещание или его отложить? Ворошилов. Предмета для разговора у нас сейчас нет. До тех пор, пока мы не получим ответа, все разговоры будут бесполезны. Ген. Думенк. Мое мнение другое. Нет вообще бесполезной работы. Мы Вам доверяем и считаем, что эта работа будет основной и полезной. Например, вопрос о Виленском коридоре нужно изучить весьма точно для того, чтобы знать все недостатки и преимущества этого направления. Это полезно даже в том случае, если нужно будет потом работать вместе с поляками, о чем только что говорил маршал. Ворошилов. Я сказал уже, что если бы поляки дали положительный ответ, то они потребовали бы своего участия в наших переговорах, поскольку этого нет – значит, они не в курсе или не согласны. Ген. Думенк. Я вижу, что маршал не имеет намерения в ближайшее время продолжить работу нашей конференции, и я могу это констатировать. Все же я считаю, что нам имеет смысл продолжить нашу работу. Ворошилов. На этот вопрос наша делегация уже дала свой ответ: до получения ясного ответа на поставленные нами вопросы мы работать не будем. Ген. Думенк. Вопросы практические не всегда легко и быстро разрешаются. Практические вопросы тоже требуют достаточного изучения, и эту работу я предлагаю продолжить. Эта работа будет полезной перед заключением конвенции, к тому же она не обязывает ни одну, ни другую сторону. Ворошилов. Мы на бесполезную работу не можем тратить времени. Когда будет внесена полная ясность и будут получены все ответы, тогда будем работать. Ген. Думенк. Мы разговаривали друг с другом довольно свободно, но вместе с тем мы говорили о вещах, требующих большой точности. Я был бы очень доволен, если бы маршал переслал мне запись нашей беседы. Это только для меня. Ворошилов. Хорошо. Как только у Вас все выяснится, Вы сообщите через генерала Паласа или непосредственно напишите мне. [124] Очередной польский ответ был получен ими лишь 23 августа, причем согласия на проход войск в очередной раз в нем не было . [125] Посмотрите, что вытворяли французы и поляки. Уму непостижимо, насколько подло и тупо они вели себя: 1. Телеграмма посла Франции в Польше Л. Ноэля министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 19 августа 1939 г. 124 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1а. П. 25. Д. 12. Л. 118–126. 125 Documents diplomatiques francais… 2 serie. Т. XVIII. P. 361. «Бек просил меня посетить его сегодня вечером. Он заявил мне, что все обстоятельно рассмотрев и обсудив с маршалом Рыдз-Смиглы, и не недооценивая силу целого ряда наших аргументов, он просит меня передать Вашему Превосходительству негативный ответ Польши. "Для нас это, – сказал он мне, – принципиальный вопрос: у нас нет военного договора с СССР; мы не хотим его иметь; я, впрочем, говорил это Потемкину. Мы не допустим, что в какой-либо форме… можно обсуждать использование части нашей территории иностранными войсками. В этом, в конечном счете, нет ничего нового; наша доктрина всегда была такой, и мы часто ее излагали". На этих первых же фразах я прервал его: "Может быть, лучше, чтобы вы мне не отвечали. Допустим, что вопрос не был поставлен перед вами". После некоторых колебаний и размышлений Бек ответил мне: "Я отвечаю вашему правительству "между нами", но я хочу как можно меньше стеснять вашу делегацию. Я оставляю за вами возможность либо сообщить Советскому правительству о нашем ответе, либо сказать ему, что вы, в конечном счете, решили, что не можете ставить этот вопрос". Сегодня утром в ходе продолжавшейся несколько часов беседы генерал Мюссе и британский военный атташе пытались опровергнуть возражения генерала Стахевича, найти с ним компромиссное решение и, наконец, добиться, по крайней мере, того, чтобы польский генеральный штаб согласился считать, что вопрос остается нерешенным. Все их усилия были тщетны; генерал Стахевич неустанно упоминал одну из заповедей, оставленных Пилсудским, другими словами, догму: Польша не может согласиться, что иностранные войска вступят на ее территорию. Начальник общего генерального штаба добавил, что, с одной стороны, этот принцип был противопоставлен немцам, а с другой стороны, как только начнутся военные действия, он не будет иметь первоначального значения. Сегодня во второй половине дня капитан Бофр отбыл через Ригу в Москву, куда он прибудет завтра вечером. Он привезет генералу Думенку дополнительную информацию, которая позволит французской делегации полностью дать себе отчет о ситуации. Сообщено в Москву» . [126] 126 Documents diplomatiques francais… 2 serie. Т. XVIII. P. 193–194. 2. Телеграмма посла Франции в Польше Л. Ноэля министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. Варшава, 23 августа 1939 г. (получена в Париже в 15 час. 20 мин.) «Я направляю в Москву следующую телеграмму: "Польское правительство согласно с тем, чтобы генерал Думенк сказал следующее: "Уверены, что в случае общих действий против немецкой агрессии, сотрудничество между Польшей и СССР на технических условиях, подлежащих согласованию, не исключается (или: возможно). Французский и английский генеральные штабы считают, что существует необходимость немедленно изучить все варианты сотрудничества"» . [127] 127 Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVIII. P. 334. Комментарий. Грубо говоря, польское руководство опять сваляло дурака, якобы уступив нажиму своих западных союзников. Потому что разрешить сказать Думенку на московских переговорах подобную фразу, мягко выражаясь, ни к чему не обязывало ни Варшаву, ни ее западных союзников. Прежде всего, из-за неопределенности самой формулировки – в случае общих действий против немецкой агрессии, сотрудничество между Польшей и СССР на технических условиях, подлежащих согласованию, не исключается (или: возможно). То есть то ли хреновы паны захотят, то ли не захотят, но не исключается, да и то на технических условиях, которые еще надо, видите ли, обсудить, да к тому же в условиях уже идущей войны! Ну, и кто на таких условиях захочет подставляться под вооруженное столкновение?! В Кремле-то, чай, не идиоты типа польского руководства сидели! А уж если совсем по-простому, то кто такой этот идиот и враг польского народа Бек?! Всего лишь министр иностранных дел, который что-то там ляпнул, миль пардон, «разрешил» что-то сказать. Но ведь это же не официальное решение польского правительства! В таких делах мнение какого-то министра не имеет никакого значения – была нужна твердая, четко заявленная официальная позиция самого правительства Польши! А вовсе не хитромудрые формулировки какого-то министра. 3. Телеграмма министра иностранных дел Польши Ю. Бека дипломатическим представительствам Польши. 23 августа 1939 г. «Учитывая сложившуюся в результате приезда Риббентропа в Москву новую ситуацию, французский и английский послы в повторном демарше выразили пожелание своих правительств, заключающееся в том, чтобы, начав вновь военные переговоры для ограничения возможностей и сферы действия германо-советского договора, можно было в тактическом плане изменить ситуацию. В связи с этим к нам вновь обращаются с просьбой о "тихом согласии" на выражение военными делегациями в Москве уверенности в том, что в случае войны польско-советское военное сотрудничество не исключается. Я заявил, что польское правительство не верит в результативность этих шагов, однако, чтобы облегчить положение франко-английской делегации, мы выработали определенную формулировку, причем я повторил не для разглашения наши оговорки, касающиеся прохода войск. Формулировка звучала бы так: "Французский и английский штабы уверены, что в случае совместных действий против агрессора сотрудничество между СССР и Польшей в определенных условиях не исключается. Ввиду этого штабы считают необходимым составление с советским штабом любых планов". Используя возможность, я еще раз сделал категорическое заявление, что я не против этой формулировки только в целях облегчения тактики, наша же принципиальная точка зрения в отношении СССР является окончательной и остается без изменений. Я еще раз напомнил о неприличности обсуждения Советами наших отношений с Францией и Англией, не обращаясь к нам». [128] 128 Miedzynarodowe tlo agresji Rzeszy Niemieckiej na Polske w 1939 roku. Warszawa, 1986. S. 156. 4. Телеграмма посла Франции в СССР П. Наджиара министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 23 августа 1939 г. «Я направляю в Варшаву телеграмму № 26, которую передаю Вам под очередным номером: Мы изучим [какое применение] дать Вашей телеграмме № 21 по поводу того, что Бек разрешает заявить. Но эта уступка происходит слишком поздно. Кроме того, она недостаточна, поскольку она не позволяет сослаться на решение самого польского правительства. Сообщаю в департамент». [129] 129 Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVIII. P. 361. 5. Телеграмма посла Франции в Польше Л. Ноэля министру иностранных дел Франции Ж. Бонне. 23 августа 1939 г. «В продолжение моей предыдущей телеграммы. Поскольку последние части Вашей телеграммы № 633–635 поступили мне только поздно ночью я смог связаться с Беком только сегодня в 10 час. утра. Я отстаивал перед ним со всей настойчивостью, которую требуют обстоятельства, предписанные Вашим Превосходительством аргументы. Я настаивал на том, что, если Польша откажется от своей непримиримости, она обеспечит продолжение военных переговоров в Москве и может вызвать провал, по крайней мере частичный, поездки фон Риббентропа; что при таком предположении созданная германо-русским маневром ситуация может повернуться в нашу пользу, а Германия подвергнется из-за этого всяческим трудностям, не получив ожидаемую выгоду. Я также отметил, что вопрос об ответственности Польши, над которой нависла большая, чем над кем-либо другим, угроза, причем речь идет о самом ее существовании, будет поставлен самым серьезным образом, если она будет упорствовать в чисто негативной позиции. Бек был потрясен, но ответа пока не дал и покинул меня для участия в церемонии под председательством Мосьцицкого, во время которой он намеревался поговорить с другими польскими руководителями. В 12 час. 15 мин. я вновь оказался в его кабинете с моим английским коллегой, который вместе со мной взялся за дело. В конечном счете, нам удалось добиться согласия Бека только на формулу, указанную в моей телеграмме № 1242. Тем не менее, кажется, что эта формула будет способна дать генералу Думенку достаточные возможности для ведения переговоров. Бек отказался пойти на большее, сославшись, прежде всего, на желание Польши не попасть в переделку, куда, как она подозревает, ее стремится втянуть СССР. Давая нам, в конечном счете, согласие, министр счел должным повторить, что польскому правительству тем не менее по-прежнему претит ввод русских войск на его территорию». [130] 130 Documents diplomatiques francais… 2 serie. T. XVIII. P. 354–355. В общем, если все изложенное кратко резюмировать, то налицо следующий факт – была придумана «сверхдипломатическая» формулировочка, для того чтобы английское и французское правительства могли попытаться продолжать в Москве совершенно бесплодные переговоры. Фактически она означала, что по-прежнему было невозможно договориться об участии Польши в борьбе против агрессии. В этом заявлении была изложена не позиция Польши, а лишь «мнение» английской и французской военных миссий, причем на самом деле они знали, что Польша не согласна на сотрудничество с СССР. К исходу лета стали появляться сведения о подготовке англичанами планов нового Мюнхена – теперь за счет Польши. Поляков стали энергично подталкивать к «компромиссу» с Германией и удовлетворению ее требований. Имелись свидетельства того, что Варшава в принципе не исключала уступок, причем самых значительных. Еще в мае 1939 г. заместитель министра иностранных дел Польши М. Арцишевский заявил германскому послу в Варшаве Г. Мольтке, что Ю. Бек «был бы готов договориться с Германией, если бы удалось найти какую-либо форму, которая не выглядела бы как капитуляция». Какое большое внимание этому придает Бек, продолжал Арцишевский, «показывает та сдержанность, которую Польша проявляет в отношении переговоров о пакте между Западом и Советским Союзом» . [131] 18 августа польский посол в Берлине Ю. Липский поставил перед Беком вопрос о целесообразности срочного визита министра в Берлин для переговоров с нацистскими руководителями. Варшава сразу же согласилась с этим предложением, и 20 августа Липский вылетел в польскую столицу для обсуждения программы намеченных переговоров. [132] Угроза выхода германских войск непосредственно к советским границам или превращения Польши в германского вассала обретала все более резкие очертания. 131 Из сообщения агента ГРУ Ариец. Цит по: СССР в борьбе за мир… С. 414–416. 132 Papers and Memoirs of J'ozef Lipski. N. Y., 1968. P. 563–565 Крайне опасным было положение и у восточных границ Советского Союза. Министр иностранных дел Японии X. Арита заявил 18 мая 1939 г. в беседе с американским послом в Японии Дж. Грю, что «если Советская Россия будет вовлечена в европейскую войну, то Япония со своей стороны сочтет невозможным остаться вне этой войны». [133] Это означало, что Токио был готов перевести уже шедшие вовсю, особенно в августе, сражения на Халхин-Голе в полномасштабную войну. Находящемуся в умышленно созданных Великобританией и Францией тисках жестких реалий советскому руководству не оставалось ничего иного, как обратиться к альтернативе – германскому предложению о нормализации отношений между двумя странами. Пускай даже и на время не более двух лет, о чем Сталин прекрасно знал с 19 июня 1939 г. 133 Papers Relating to the Foreign Relations of the United States. Japan, 1931–1941. Wash., 1943. Vol. 2. P. 2. Стремясь к тому, чтобы в случае нападения Германии на Польшу Советский Союз остался в стороне, Гитлер еще весной 1939 г. заявил, что «необходимо инсценировать в германо-русских отношениях новый рапалльский этап» и проводить с Москвой в течение определенного времени «политику равновесия и экономического сотрудничества». Москва узнала об этом из сообщений разведки (источник – неоднократно упоминавшийся выше сотрудник бюро Риббентропа Петер Клейст). Спорадические контакты, связанные с советско-германскими экономическими отношениями, со временем перешли в политический диалог, но до середины августа советские представители, как правило, ограничивались ролью слушателей. 26 июля заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел Германии К. Ю. Шнурре изложил временному поверенному в делах СССР в Германии Г. А. Астахову поэтапный план нормализации советско-германских отношений. [134] В ответной телеграмме В. М. Молотов отметил: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно». [135] 2 августа Г. А. Астахова пригласил для разговора И. Риббентроп. [136] На следующий день германский посол Ф. Шуленбург по указанию из Берлина посетил В. М. Молотова. Он заявил о стремлении германского правительства улучшить отношения с СССР. Касаясь конкретных тем, он заверил, что Германия «не старается ободрять Японию в ее планах против СССР», что нет оснований для трений между Германией и СССР «на всем протяжении между Балтийским и Черным морями». Требования Германии к Польше не противоречат интересам СССР. В Румынии Германия не намерена задевать интересы СССР. У Германии нет агрессивных намерений в отношении Прибалтийских стран и Финляндии. Таким образом, сказал германский посол, «имеются все возможности для примирения обоюдных интересов» . [137] Тем не менее по итогам этой беседы Шуленбург телеграфировал в Берлин, что в Москве по-прежнему наблюдается недоверие к Германии и Советское правительство «преисполнено решимости договориться с Англией и Францией» . [138] Причиной такого вывода послужили однозначно негативные оценки Молотовым политики Германии. Статс-секретарь МИД Германии Э. Вайцзеккер, со своей стороны, отметил в своем дневнике 6 августа, что Берлин прилагает все более настойчивые усилия, чтобы договориться, но Москва по-прежнему оставляет эти зондажи без ответа. [139] Пока существовала хоть самая минимальная надежда на заключение с Англией и Францией договора о взаимной помощи, Советское правительство уклонялось от рассмотрения по существу германских предложений. Однако к середине августа 1939 г. стало очевидным, что надежд на достижение договоренности с Англией и Францией не остается, а война неумолимо приближается. В такой обстановке вставал вопрос: правильно ли продолжать игнорировать германские обращения? 134 АВП СССР. Ф. 011. Оп. 4. П. 27. Д. 59. Л. 191–195. 135 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 295. Д. 2038 Л. 93. 136 АВП СССР. Ф. 059. Оп. 1. П. 294. Д. 2036. Л. 162–165. 137 АВП СССР. Ф. 06. Оп. 1 а. П. 26. Д. 1. Л. 7-12. 138 Akten zur deutschen ausw"artigen Politik, 1918–1945. Ser. D. Baden-Baden. 1956. Bd. 6. S. 894 (далее: ADAP). 139 Die Weizs"acker-Papiere, 1933–1950. Frankfurt a. M., 1974. S. 157–158. 15 августа 1939 г. Ф. Шуленбург, посетив В. М. Молотова, снова заявил о готовности германского правительства улучшить отношения между двумя странами. В этих целях, сказал он, Риббентроп готов прибыть в Москву. Нарком впервые в беседе с германским послом проявил интерес к обмену мнениями по конкретным вопросам. Он спросил Шуленбурга, насколько соответствуют действительности полученные из Рима сведения насчет готовности Германии содействовать урегулированию отношений между СССР и Японией, заключить советско-германский пакт о ненападении и совместно гарантировать Прибалтийские страны, а также заключить широкое хозяйственное соглашение. [140] 140 АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 37–39. Два дня спустя, получив указания из Берлина, Ф. Шуленбург передал В. М. Молотову положительный ответ на все эти вопросы. Он сообщил о готовности министра иностранных дел Германии прибыть в Москву 18 августа или в последующие дни. Молотов напомнил, что до последнего времени представители германского правительства выступали с враждебными в отношении СССР заявлениями; если теперь это правительство делает поворот к серьезному улучшению отношений с СССР, то это можно только приветствовать. Первым шагом к улучшению отношений могло бы быть заключение торгово-кредитного соглашения. Вторым шагом через короткий срок, заявил Молотов, могло бы быть заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 г. с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта. Было подчеркнуто, что перед приездом Риббентропа необходимо провести соответствующую подготовку, чтобы получить уверенность, что переговоры обеспечат достижение определенных решений. [141] 141 АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 45–46. 19 августа Ф. Шуленбург снова посетил В. М. Молотова, добиваясь согласия на безотлагательный приезд в Москву И. Риббентропа. Он заявил, что германо-польские отношения обострились в такой степени, что возможно возникновение конфликта. Желательно выяснение советско-германских отношений до возникновения этого конфликта, так как во время конфликта это сделать будет трудно. Посол подчеркнул, что Риббентроп имел бы неограниченные полномочия «заключить всякое соглашение, которое бы желало Советское правительство» . [142] Молотов сообщил в тот же день германскому послу, что если торгово-кредитное соглашение, о котором шли переговоры, будет без отлагательств подписано, то Риббентроп мог бы приехать в Москву 26–27 августа. Он передал также проект договора о ненападении. [143] Вот текст советского проекта советско-германского пакта о ненападении, который был передан В. М. Молотовым Шуленбургу 19 августа 1939 г.: 142 АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3.Л. 47–51. 143 Там же. «Правительство СССР и Правительство Германии, руководимые желанием укрепления дела мира между народами и исходя из основных положений – договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению: Статья 1 Обе Договаривающиеся Стороны обязуются взаимно воздерживаться от какого бы то ни было насилия, неагрессивного действия друг против друга или нападения одна на другую как отдельно, так и совместно с другими державами. Статья 2 В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом насилия или нападения со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме подобных действий такой державы. Статья 3 В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по тем или иным вопросам, обе Стороны обязуются разрешить эти споры и конфликты исключительно мирным путем в порядке взаимной консультации или путем создания в необходимых случаях соответствующих согласительных комиссий. Статья 4 Настоящий Договор заключается сроком на пять лет, с тем что, поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет. Статья 5 Настоящий Договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок, после чего Договор вступает в силу. Постскриптум Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органичную часть пакта». [144] 144 АВП СССР Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 52–53. Всего несколько часов спустя в Берлине было подписано советско-германское кредитное соглашение. Германия обязалась поставить СССР не только в обмен на советские товары, но и в кредит (на 200 млн марок) промышленные изделия. Тем не менее Советское правительство не форсировало усилия на пути подписания договора о ненападении. И у Гитлера дрогнули нервы. Но и Советскому правительству не приходилось особенно выбирать. Ситуация требовала уже срочных решений. Исходя из поступавшей в то время различной информации, ждать перемен к лучшему на переговорах военных делегаций СССР, Англии и Франции не приходилось. Отказаться от подписания с Германией договора о ненападении в момент, когда война в Европе была на пороге, а на Дальнем Востоке СССР уже был в состоянии войны, было бы крайне рискованно. И когда 21 августа Ф. Шуленбург передал наркому иностранных дел послание Гитлера Сталину, то вечером того же дня Советское правительство сняло возражения против приезда в Москву Риббентропа. Вот тексты их посланий. 1. Письмо рейхсканцлера Германии А. Гитлера секретарю ЦК ВКП(б) И. В. Сталину. 21 августа 1939 г. Передано послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом В. М. Молотову в 15 час. Перевод «Господину И. В. Сталину Москва 1. Я искренне приветствую заключение германо-советского торгового соглашения, являющегося первым шагом на пути изменения германо-советских отношений. 2. Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. Поэтому германское правительство в таком случае исполнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены. 3. Я принимаю предложенный Председателем Совета Народных Комиссаров и народным комиссаром СССР господином Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю необходимым выяснить связанные с ним вопросы скорейшим путем. 4. Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР, по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок. 5. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний. 6. Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу является целесообразным не терять времени. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол. Более продолжительное пребывание министра иностранных дел в Москве, чем один день или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения. Я был бы рад получить от Вас скорый ответ. Адольф Гитлер». [145] 145 АВП СССР, Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 63–64. 2. Письмо секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру. 21 августа 1939 г. Передано В. М. Молотовым послу Германии в СССР Ф. Шуленбургу 21 августа в 17 час. «Рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру Благодарю за письмо. Надеюсь, что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами. Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами. Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа. И. Сталин». [146] 146 АВП СССР. Ф. 0745. Оп. 14. П. 32. Д. 3. Л. 65. Уже через день германский министр иностранных дел был в Москве. Переговоры с ним вели И. В. Сталин и В. М. Молотов. Записей переговоров нет ни в советских архивах, ни в германских архивах. Судя по всему, записи переговоров не велись. Советник германского посольства в Москве Г. Хильгер, присутствовавший на переговорах в качестве переводчика, отмечает в мемуарах, что И. Риббентроп не привез каких-либо новых предложений. Его высказывания ограничивались тем, что, согласно указаниям из Берлина, Ф. Шуленбург уже говорил В. М. Молотову. [147] Результатом состоявшихся переговоров явилось подписание 23 августа 1939 г. советско-германского договора о ненападении, который сразу же был опубликован в советской печати. 147 Hilger G. Wir und der Kreml. Frankfurt a. M., 1964. S. 288. Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом 23 августа 1939 г. Правительство СССР и Правительство Германии, руководимые желанием укрепления дела мира между СССР и Германией и исходя из основных положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению: Статья I Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами. Статья II В случае если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу. Статья III Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы. Статья IV Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны. Статья V В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода, обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта. Статья VI Настоящий договор заключается сроком на десять лет, с тем что, поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет. Статья VII Настоящий договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Берлине. Договор вступает в силу немедленно после его подписания. Составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках, в Москве 23 августа 1939 года. По уполномочию Правительства СССР В. Молотов За Правительство Германии И. Риббентроп Договор ратифицирован: Верховным Советом СССР и рейхстагом Германии 31 августа 1939 г. Обмен ратификационными грамотами произведен 24 сентября 1939 г. в Берлине. [148] Как обычно утверждается, одновременно с советско-германским договором о ненападении был подписан «секретный дополнительный протокол», текст которого стал известен всего лишь двадцать лет назад, в период разгула горбачевщины пополам с яковлевщиной. Утверждается, что его содержание таково: Секретный дополнительный протокол к Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом 148 АВП СССР. Ф. 3а – Германия Д. 243. 23 августа 1939 г. При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату: 1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами. 2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия. 3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях. 4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете. Москва, 23 августа 1939 года По уполномочию Правительства СССР В. Молотов За Правительство Германии И. Риббентроп Более того. Утверждается, что в официальных изданиях этот текст приводится по сохранившейся машинописной копии, хранившейся в АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 8, д. 77, л. 1–2. На этом основании в декабре 1989 г. вопрос о политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении был рассмотрен шабашем предателей Великой Державы – Съездом народных депутатов СССР. Съезд констатировал, что-де приложенный к договору «секретный дополнительный протокол» как по методу его составления, так и по содержанию являлся отходом от каких-то «ленинских принципов советской внешней политики»!? В те времена подобная бредятина насаждалась самыми отчаянными мерами – увы, власть принадлежала ярым врагам Великой Державы и они, пользуясь абсолютной безнаказанностью, врали, фальсифицировали и насильно внедряли свою ложь в сознание масс. Это был умышленно избранный ими путь к развалу СССР. Потому как предпринятое в нем разграничение «сфер интересов» СССР и Германии, по оценке этого шабаша гнусных предателей Великой Державы, находилось с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран, в связи с чем он посмел признать этот и иные советско-германские документы того времени юридически несостоятельными и недействительными с момента подписания! Следовательно, Прибалтийские республики могли спокойно выходить из состава СССР, что они и сделали, воспользовавшись вакуумом власти в период фарсового путча ГКЧП августа 1991 г. Однако долго это вранье продолжаться не могло. Прежде всего, потому, что ничего сверхъестественного ни в договоре, ни в «секретном дополнительном протоколе» не было, если, конечно, он имел место быть. Авторитетный современный историк Ю. В. Емельянов в своей книге «Прибалтика. Почему они не любят бронзового солдата?» (М., 2007) указывает: «Профессиональный сотрудник КГБ СССР, проработавший немало в главных архивах страны, В. А. Сидак обратил внимание в печати на то, что до сих пор никто не видел подлинников этих самых протоколов, вокруг которых кипело и кипит столько страстей. То, что выдают за фотокопии с исчезнувших протоколов, доказывает В. А. Сидак, является фальшивкой. В своих публикациях В. А. Сидак приводит убедительные свидетельства грубых несоответствий используемых до сих пор фотоматериалов требованиям делопроизводства. Он указывает на грубые ошибки, в том числе и грамматические, в приводимых текстах, которые, скорее всего, стали следствием несовершенного перевода с немецкого на русский изготовителями фальшивок» . [149] 149 Емельянов Ю. В. Указ. соч., с. 231. Ю. В. Емельянов также справедливо отмечает, что «…рубежи, на которых останавливались вооруженные силы Германии и СССР в 1939–1940 годах, не всегда отвечали текстам "секретных протоколов", а потому очевидно, что они не носили характер, обязательный к исполнению. Поэтому, скорее всего, В. А. Сидак прав, и никаких письменных соглашений такого рода между Германией и СССР не было. В то же время, очевидно, что подписание договора от 23 августа 1939 года (а затем и договора от 28 сентября) было тесно связано с некими договоренностями о невмешательстве Германии и СССР в пределы определенных государств или территорий. Вероятно, немецкие участники переговоров сделали черновые записи относительно устных договоренностей, о которых шла речь в Кремле, которые затем после войны стали выдавать за "секретные протоколы", определившие "сферы влияния" двух держав. События 1939–1940 годов показали, что "сферы влияния" Германии и СССР, которые были определены, скорее всего, устными договоренностями, отнюдь не означали, что входившие в них страны или земли рассматривались сторонами как германские или советские. Понятие "сфера влияния", к которому, возможно, прибегли участники переговоров в Кремле, или понятие "сфера государственных интересов", к которому прибегали в СССР в 1939–1941 годах для обозначения на географических картах польской территории, оказавшейся под германской оккупацией, были достаточно неопределенными. Как показали дальнейшие события, все зависело от конкретного положения той или иной страны или территории. Объявление Германии о своей незаинтересованности в Бессарабии означало ее готовность не препятствовать тем действиям СССР, которые будут связаны с непризнанием румынской аннексии этого края. Объявление Литвы и значительной части Польши "сферой влияния" Германии могло означать, что СССР не начнет войны, если германские войска войдут на территорию этих стран. Аналогичным образом могла бы действовать и Германия, если бы советские войска вступили в Эстонию, Латвию, Финляндию и восточную часть Польши» . [150] 150 Там же, с. 232–233. Спор о том, был ли этот самый «секретный дополнительный протокол» в действительности или же не был, давно приобрел характер ожесточенной битвы сугубо стратегического характера. Пожалуй, даже, глобальный характер. Уж слишком многое в послевоенной политике выводится из факта признания его наличия или факта непризнания его наличия. К тому же колоссальную роль играет отчаянная антисоветская и антисталинская пропаганда, рьяно демонизирующая не столько даже сам факт подписания договора о ненападении, хотя и без этого тоже не обходится, сколько факт априорного признания наличия и якобы достоверности «секретного дополнительного протокола» к нему. Короче говоря, общественное мнение и сознание умышленно дурят, демонстративно делая из Сталина еще большее чудовище, чем даже сам герр Гитлер. Между тем приводимый якобы «секретный дополнительный протокол» к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г. – натуральная, запредельно подлая фальшивка, преследовавшая сугубо антигосударственные цели, но чрезвычайно трудно поддающаяся разоблачению! И вот почему. Для начала попробуйте хотя бы самим себе объяснить такие парадоксы: I. Почему якобы реальный «секретный дополнительный протокол», который якобы являлся неотъемлемой органической частью договора о ненападении, в сравнении с самим договором имеет совершенно не те параметры архивного хранения, которые ему было бы положено иметь?! Ведь архивные координаты самого договора – АВП СССР, Ф. 3а – Германия, д. 243, в то время как якобы «сохранившаяся машинописная копия протокола» находится в АВП СССР, Ф. 06, Оп. 1, П. 8, Д. 77, Л. 1–2!? Поясню, в чем тут дело. В НКИД-МИД СССР существовал особый порядок архивного хранения открытых документов и конфиденциальных/секретных приложений/протоколов к ним. Но у этого порядка были очень четкие параметры. Если, например, договор хранился в АВП СССР, Ф. 3а – Германия, д. 243 ( попутно отметим еще одну несуразность – договор о дружбе и границе от 28 сентября почему-то угодил не в это дело, а в дело № 246), то секретный протокол должен был бы храниться в Ф. 03а – Германия! Ноль перед буквенно-цифровым обозначением архивного фонда означает, что там концентрируются секретные или конфиденциальные документы. Нам же предлагают удовлетворить свое любопытство бумажкой из Ф. 06, Оп. 1, П. 8, Д. 77, Л. 1–2! в котором, судя по всему, концентрировались в том числе и материалы курирования германского посольства в Москве и переписки между ним и НКИД СССР!? [151] А ведь это просто немыслимо. В НКИД-МИД СССР порядок простого и секретного делопроизводства в сталинский период, особенно когда НКИД возглавил Молотов, был поставлен на высочайшем уровне. За подобные нарушения секретного делопроизводства в те времена можно было запросто схлопотать от НКВД, но по «рекомендации» руководства НКИД, «бесплатную путевку» в колымский «санаторий» годков так на пять – восемь. Чтобы не быть голословным с указанием архивных фондов для простых и конфиденциальных/секретных дипломатических документов, приведу три примера – по Прибалтике. Почему именно по Прибалтике? Да потому, что эти примеры наиболее близки по тематике. Как известно, в сентябре – октябре 1939 г. с Литвой, Латвией и Эстонией были подписаны пакты о взаимопомощи, а также иные документы. Почти все они имели конфиденциальные протоколы. Так вот, открытые тексты договоров с давних пор хранятся в Ф. 3а, соответственно через тире в каждом отдельном случае указываются Литва, Латвия, Эстония, то есть Ф. 3а – Литва, Ф. 3а – Латвия, Ф. 3а – Эстония. А вот конфиденциальные протоколы к этим же договорам и пактам с указанными государствами с тех же давних пор хранятся в Ф. 03а – Литва, Ф. 03а – Латвия, Ф.03а – Эстония. Причем нумерация дел этого архивного фонда также имеет условное обозначение секретности – впереди каждой цифры поставлен ноль. Например, Ф.03а – Эстония, Д. 010, Ф.03а – Литва, Д. 05 и так далее. Почему же нам все время тычут бумажкой из фонда, который не относится к секретным/конфиденциальным документам по Германии?! 151 Такой вывод сделан потому, что огромное количество опубликованных документов о встречах Сталина и Молотова с Шуленбургом и другими дипломатическими представителями Германии, в том числе и из состава германского посольства, имеют ссылку именно на этот фонд. К тому же в этом фонде материалы переписки с другими посольствами, а также другие документы. II. Сам по себе текст договора секретным не был. В таком случае, согласно положениям инструкции о секретном делопроизводстве в НКИД-МИД, к оригиналу текста договора, если в нем самом нет никакого упоминания о протоколе, должен быть приколот специальный лист – заменитель, информирующий о том, где, в каком конкретно деле какого архивного фонда хранится «секретный дополнительный протокол» и каков порядок доступа к нему, или какая-либо иная оговорка. Но этого же тоже нет. Для иллюстрации этого важнейшего нюанса еще раз сошлюсь на соответствующий пример. 10 октября 1939 г. между СССР и Литвой был подписан «Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой». К договору имеется Приложение № 1 – Конфиденциальный протокол. Так вот, сам договор хранится в АВП СССР, Ф. За – Литва, Д. 55 , а вот Конфиденциальный протокол – в АВП СССР, Ф.ОЗа, Д. 05 . И там, и там есть указание, где хранится другой взаимосвязанный документ! Причем в самом договоре есть прямое упоминание о протоколе. И так со всеми документами, подписанными с государствами Прибалтики и имевшими какие-либо конфиденциальные или секретные составляющие. III. Почему в ретроспективе столь нагло нарушены жесткие советские инструкции по секретному делопроизводству в Народном комиссариате иностранных дел СССР?! Ведь за несанкционированное снятие машинописной копии с секретного документа в те времена могли и к стенке вполне заслуженно поставить! Между тем необъяснимым чудом «всплывшая "сохранившаяся машинописная копия" секретного дополнительного протокола» не дает ни малейшего представления о следующих элементарных вещах. Прежде всего, о том, кто ее сделал, по чьему приказу, кто машинистка, кто заверил, какова рассылка копии (копий) по адресатам, какой номер экземпляра фигурирующей копии и т. д.!? Ведь суровая инструкция о секретном делопроизводстве в НКИД-МИД СССР жестко обязывала сделать это. Но ведь и этого тоже нет! IV. Почему необъяснимым чудом, но по мановению невесть откуда взявшейся «волшебной палочки» «всплывшая "сохранившаяся машинописная копия" секретного дополнительного протокола» самым удивительнейшим образом абсолютно идентична некой копии, которая болтается в американских и германских архивах?! Дадим слово одному из тех, кто участвовал в наведении тени на плетень в этой истории – Льву Александровичу Безыменскому. В шестом номере журнала «Вопросы истории» за 1989 год (парадоксально, но факт, что его публикация шла как бы на подтверждающее упреждение аргументации и решений II Съезда народных депутатов) он отмечал: «Если говорить о протоколах, то здесь положение парадоксальное. Само наличие договоренностей нами не отрицалось – даже осенью 1939 года, что было черным по белому напечатано в «Известиях». Да и в первом издании "Истории Великой Отечественной войны" говорилось об этом… В архивах СССР этих протоколов нет. Как мне разъяснили в Политическом архиве МИД ФРГ, и там его нет, он погиб во время бомбежки Берлина». Комментарий. На секунду прервем цитирование Безыменского и отметим следующее. Во-первых , он имел в виду «Известия» от 24 августа 1939 г. Правда, таким выражением – «само наличие договоренностей нами не отрицалось…» – Безыменский, в сущности-то, навел тень на плетень. Потому что в «Известиях» от 24 августа 1939 г. сообщалось о подписании договора о ненападении, а не о якобы подписанном секретном дополнительном протоколе, который, к тому же, стороны якобы обязались держать в строгом секрете, если верить в то, что он действительно имел несчастье быть подписанным. Во-вторых , вы только вдумайтесь в то, что ему заявили немцы и во что он безоглядно поверил при всем своем колоссальном опыте. Ведь немцы, как бы это дипломатичнее сказать, судя по всему, просто поиздевались над ним, заявив, что оригинал погиб во время бомбежки Берлина! Какой бомбежки, в каком году, в каком месяце, какого дня конкретно?! Ведь немцы после каждой бомбежки, тем более в середине войны, составляли подробные акты об ущербе и потерях (как людских, так и материальных). Гибель же важных документов, тем более из архива министра иностранных дел Третьего рейха, должна была быть зафиксирована соответствующим актом. Но немцы, уже западные, ничего подобного не сказали. Зато у нас есть все основания категорически заявить, что даже современное так называемое высокоточное оружие в состоянии лишь залететь в конкретную форточку и там взорваться! Да и то, если честно, это должно быть столь уж высокоточное оружие, которое вовсе не состоит на вооружении армий ведущих государств мира. Это отдельные, штучные экземпляры, используемые в особо важных случаях. А в годы Второй мировой войны о таком оружии мечтали только самые дерзкие конструкторы, да и то про себя. Но тогда как объяснить, что в конкретную папку с документами из личного архива Риббентропа с невероятной точностью угодила чья-то бомба?! И ведь не просто угодила, а оказалась настолько «умной», что открыла эту папку, где хранились документы по советско-германским отношениям в период с 23 августа 1939 по 22 июня 1941 г., на нужной странице и уничтожила именно ту самую страницу, которую и являл собой самый первый «секретный дополнительный протокол»!? А вот это уже такая сказка, которой позавидовали бы все фантасты мира вместе взятые! Особенно если учесть, что архивы таких учреждений, как МИД, тем более его главы, не хранятся на этажах основного здания учреждения. Для этого оборудуются специальные подземные хранилища, которые дажепри сильнейшей бомбежке могут и вовсе не пострадать, потому как разбомбленные верхние этажи в таком случае попросту защищают подземный архив. И не только могут не пострадать, а действительно не пострадают. В крайнем случае изготавливают особо прочные стальные сейфы большой вместимости. Уж что-что, но это немцы умели делать как никто другой в мире. И тем не менее профессор Безыменский на полном серьезе выдал эту немецкую версию со страниц уважаемого журнала профессиональных историков! Если и того проще, то навешал лапшу на уши уважаемому сообществу профессиональных историков. А ведь Л. А. Безыменский ко всему прочему еще и фронтовик и, казалось бы, должен был бы знать, что и как может пострадать при бомбежке. Увы… Но продолжим цитирование Безыменского: «Что же касается происхождения бытующих в литературе копий, то они имеют своим источником негативы микрофильмов, снятых по приказанию Риббентропа, начиная с 1943 г. Микрофильмы были вывезены в Тюрингию, где сотрудник МИД Карл фон Леш передал их англо-американской поисковой группе. Фильмы попали в Лондон, были обработаны, после чего на имя Черчилля был составлен специальный доклад. Позитивы микрофильмов из "коллекции Леша" хранятся в Национальном архиве США, негативы возвращены в МИД ФРГ. Примечательно, что в этих микрофильмах (их 19) документы снимались вперемежку, сам текст договора – на фильме F-11, а секретный протокол – на фильме F-19. На этих кадрах немецкий и русский тексты с подписями Риббентропа и Молотова, а также немецкий текст, перепечатанный на специальной пишущей машинке для Гитлера». Комментарий. Опять на пару секунд прервем цитирование Безыменского. Обратите внимание на то, что немцы заявили Безыменскому, что микрофильмирование началось в 1943 г. Значит, до 1943 г. все документы, связанные с 23 августа 1939 г., были, что называется, живы. Но в таком случае хотелось бы понять одну простую вещь. Как могло случиться такое, что теснейшим образом взаимосвязанные между собой документы немцы, эти известные всему миру педанты и аккуратисты, в том числе, а нередко и прежде всего именно в документации столь по-идиотски, разрозненно микрофильмировали?! Договор на одном фильме, протокол – на другом!? Вам это не напоминает несуразицу в наших архивах, в том числе и связанную непосредственно с этими же документами?! Кто бы объяснил вразумительно, почему и в советском, и в немецком архивах в отношении одного и того же документа совершенно идентичная по смыслу несуразица?! Трудно понять, как это немцы, подчеркиваю сие вновь, всемирно же известные и всемирно же признанные абсолютные лидеры в аккуратизме и педантизме ведения бумажного делопроизводства, вдруг допустили бы такой идиотизм, осуществив разрозненное микрофильмирование теснейшим образом взаимосвязанных между собой документов, не говоря уже о расточительности такого действия с экономической точки зрения?! К концу войны Германия испытывала острейшую нужду буквально во всем, а тут такое непонятное расточительство!? С другой стороны, гитлеровцы настолько прекрасно и последовательно вели свое бумажное делопроизводство, настолько четко оформляли все свои бесчеловечные деяния на бумаге, что потом Нюрнбергский трибунал великолепно использовал все их документы, чтобы вынести абсолютно справедливый и изумительно обоснованный приговор. Да, тот факт, что в те времена подавляющее большинство немцев были гитлеровцами, нацистами – не оспаривается. Но даже это не лишает тех делопроизводителей германского МИД их национальной особенности – аккуратизма, педантичности и точности ведения делопроизводства. А всю жизнь специализирующийся на истории Германии профессор Безыменский даже на секунду не задумался над тем, как могло произойти столь несуразное явление. Как, впрочем, не призадумался он и над следующим фактом. В 1939 г. у Гитлера со зрением было все в порядке. Это уже в середине войны с СССР зрение у него сильно испортилось, и специально для него сделали пишущую машинку с крупным шрифтом. Но в 1943 г., когда она появилась в секретариате фюрера, шла ожесточенная война с Советским Союзом. И на кой же нацистский черт тогда ему мог понадобиться отпечатанный на этой машинке «секретный дополнительный протокол»?! Этот «документ» мог интересовать его только в период с 24 августа 1939 г. по 22 июня 1941 г. Не более того. Но тогда он, фюрер германской нации, еще обладал вполне нормальным зрением. Почему Л. А. Безыменский не обратил на это внимание – никак не понять. Впрочем, не понять и другого. В своей статье он указал, что «на этих кадрах немецкий и русский тексты с подписями Риббентропа и Молотова». И ни на йоту не задумался над тем, а как такое могло произойти. Ведь и основной документ – в данном случае договор о ненападении – и приложения к нему в лице протокола, если он действительно имел несчастье быть подписанным, должны были быть оформлены единым стилем. Это всемирное правило всех дипломатов. Если в тексте самого договора было указано, что он «составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках, в Москве 23 августа 1939 года», то точно такое же указание должно было бы быть и в тексте протокола. Но ведь и его тоже нет! В связи с чем возникает вопрос: а что же тогда осталось в Москве, если протокол должен был быть составлен всего в двух оригиналах – на немецком и русском языках?! Понимаете ли, в чем все дело-то?! В соответствии с незыблемой, фактически испокон веку существующей дипломатической практикой во время процедуры подписания тех или иных внешнеполитических и иных документов происходит следующее. Стороны подписывают оба экземпляра, то есть два оригинала на русском и иностранном языках, а затем обмениваются папками, в которых лежат эти документы. Подписанный экземпляр оригинала на иностранном языке остается в Москве, подписанный экземпляр оригинала на русском языке – передается представителю иностранного государства. А тут МИД ФРГ заявил Безыменскому такое, во что он сходу поверил и других пытался уверить в том, что на микрофильме немецкий и русский тексты с подписями Риббентропа и Молотова!? Это что же выходит, что Риббентроп, мягко выражаясь, без спросу прихватил с собой и немецкий оригинал, официально имея на руках оригинал на русском языке?! Конечно, это немыслимо даже в гипотетическом варианте. Но в том-то все и дело, что, по сути-то, выходит, что профессор пытался уверить читателей именно в этом. Кстати говоря, если необъяснимым чудом сохранилась «машинописная копия», то она должна была быть переводом с немецкого, а не тупо один к одному повторять то, что было якобы было микрофильмировано в ведомстве Риббентропа. Взгляните на тексты необъяснимым чудом «всплывшей "сохранившейся машинописной копии" секретного дополнительного протокола» и фигурирующей в исторических исследованиях под малопочтенным наименованием «русский текст в версии "копии с копии"» (кстати говоря, ее-то и привел в своей статье Л. А. Безыменский): Взглянули?! А теперь попробуйте найти хотя бы одно отличие?! Не нашли?! Правильно, и не найдете! Потому что необъяснимым чудом «всплывшая» из недр непонятно какого архива СССР "сохранившаяся машинописная копия" и фигурирующая в исторических исследованиях под малопочтенным наименованием «русский текст в версии "копии с копии"» могли совпасть на все 100 % только в одном случае. Если Съезду подсунули копию с немецкого фальсификата (микрофильма) и выдали его за чудом найденный в советских архивах! И именно это-то и было в действительности! Разъяснение к комментарию . Текст протокола был опубликован в США в 1948 г. в сборнике Nazi-Soviet Relations 1939–1941. (Wash., 1948). Затем он был помещен в документальном сборнике «Акты германской внешней политики» . [152] «Источником» публикации был один из микрофильмов, на которые, по указанию Риббентропа, были засняты наиболее важные документы из его личного архива. Съемки были начаты в 1943 г. после первых крупных бомбежек Берлина. Всего было отснято около 10 000 страниц. В 1945 г. фильмы были вывезены в Силезию, затем в Тюрингию и подлежали уничтожению, однако сотрудник МИД Германии К. фон Леш передал их англо-американской поисковой группе. Фильмы были вывезены в Лондон, их содержание стало известно руководству Англии США. [153] Оригинал протокола, остававшийся в Берлине, не сохранился. Немцы утверждали, что он погиб во время бомбежки Берлина. Тем не менее западная историография, опираясь на многочисленные архивные документы, в которых упоминался протокол, упрямо считает текст аутентичным. Для Запада это вполне нормально… 152 ADAP. – Serie D. – Bd. VII. – S. 206–207. 153 Public Record Office, Prent. 8/40. Однако это еще не все. Как известно, 22 июня 1941 г. А. Гитлер выступил с большой речью. В служебном выпуске ТАСС № 173/С она представлена как изложение декларации фюрера в связи с нападением Германии на Советский Союз. Так вот, в этой речи-декларации Гитлер озвучил весьма любопытные моменты. Он заявил: «…Когда мы начали продвигаться в Польшу, советские правители неожиданно потребовали Литву вопреки заключенному соглашению…» [154] . Несмотря на то, что вся его декларация лицемерная и почти в любом пункте – абсолютно лживая, тем не менее конкретно указанный аспект едва ли был им сфальсифицирован. Но если это так, если «советские правители неожиданно потребовали Литву вопреки заключенному соглашению», то как это понимать?! Ведь получается, что до указанного фюрером момента, то есть до нападения Германии на Польшу, вопрос о Литве вообще не поднимался во время советско-германских переговоров. К слову сказать, вопрос о передаче Литвы в «сферу интересов» СССР по-настоящему обсуждался только во время второго визита Риббентропа в Москву, то есть 28 сентября 1939 г. Тогда каким же образом она оказалась затронутой в самом первом «секретном дополнительном протоколе», тем более прямо в первом его пункте?! Более того. Гитлер утверждал, что во время советско-германских переговоров о заключении договора о ненападении от 23 августа 1939 г. «в Москве Германия торжественно заявила, что она рассматривает указанные ею территории и страны, за исключением Литвы, как находящиеся вне пределов всяких политических интересов Германии» [155] . А это как понимать?! Торжественно заявить – это же не подписать «секретный дополнительный протокол», тем более что сам Гитлер в этой речи сразу же после обозначения факта «торжественного заявления» произнес следующее: «Помимо этого, была заключена специальная конвенция на случай, если бы Англии удалось успешно толкнуть Польшу на войну против Германии» [156] . То есть «торжественное заявление» – это одно, а «специальная конвенция» – другое, тем более что она относилась к Польше. Да и то, если исходить из того, что сказал фюрер, эта «специальная конвенция» имела некий превентивный характер на случай провоцирования Англией Польши на войну против Германии, что, кстати говоря, Англия действительно отчаянно пыталась сделать. Но все дело в том, что по факту сие имело место лишь 25 августа 1939 г., когда было подписано англо-польское соглашение, более известное как пакт Галифакса – Рачиньского, хотя в Берлине заранее знали, что такое соглашение готовится. Тогда что же получается?! О какой же «специальной конвенции» идет речь? В чем ее суть?! И где же тогда та же Литва?! Ибо в итоге-то вообще получается, что лично Гитлер разоблачил фигурирующую ныне фальшивку по имени – самый первый «секретный дополнительный протокол» с его четырьмя пунктами, прежде всего, сам факт его существования в природе! Потому что под «заключенным соглашением» он однозначно подразумевал договор о ненападении от 23 августа 1939 г. А вот что такое «специальная конвенция», да еще и касательно Польши по весьма специфическому случаю?! Да, никто не собирается оспаривать тот непреложный факт, что Гитлер – законченный мерзавец, отпетый негодяй, оголтелый подонок, преступник № 1 всех времен и народов и отъявленный лгун (уступавший в этом черном деле только Геббельсу, да и то всего лишь по техническому исполнению). Однако же вовсе не дебил, тем более в клиническом медицинском смысле, во всяком случае на тот момент. Тогда как же следует воспринимать процитированные выше пассажи из его речи-декларации?! Кстати говоря, в фигурирующих в различных источниках иных вариантах этой же речи Гитлера принципиального разнобоя с вариантом ТАСС нет. Есть только терминологическая разница – если при переводе с немецкого языка на русский язык ТАСС использовал термин «специальная конвенция», то в других случаях фигурирует – «особое соглашение». Но опять-таки, не «секретный дополнительный протокол»! Видите ли, в чем все дело-то?! Если самый первый «секретный дополнительный протокол» был реальностью, как это утверждают до сих пор, то точное название документа, не говоря уже о факте его существования, никто, кроме Сталина и Молотова, не знал. Что, правда, весьма сомнительно, ибо хотя бы уж их личные переводчики-то были в курсе, что за документы готовились для подписания. Соответственно, выходит, что Гитлер использовал настоящее название документа и потому его так и перевели на русский язык. Не говоря уже о том, что вера в точность перевода ТАСС – 100 %. Там всегда работали и работают отменные высококлассные специалисты, прекрасно знающие иностранные языки и обладающие навыками быстрого, практически в режиме синхронного литературного перевода. Тем более что это имело место в сталинском СССР. Тогда работники всех уровней четко осознавали меру своей ответственности за результаты своего труда. Особенно если учесть, что этот выпуск ТАСС был секретным, то есть предназначенным только для высшего руководства СССР, прежде всего для Сталина и Молотова, и уж переводчики и руководство ТАСС как минимум раз десять проверили точность перевода, прежде чем направить выпуск в Инстанцию. 154 Текст этой речи-декларации Гитлера хранится в ГАРФ. Ф. 4459 Оп. 26. Д. 2. Л. 52–65. Копия. 155 Там же. 156 Там же. V. При подписании между СССР и иностранными государствами договоров, соглашений или пактов, к которым имелись не подлежащие оглашению в то время приложения/протоколы, последние в те времена, во-первых , назывались в основном «конфиденциальный протокол» . Возьмите любые договоры или пакты с теми же Прибалтийскими государствами, которые были заключены в сентябре – октябре 1939 г. Предлагаю взять именно их как наиболее близкие по тематике и по времени. [157] Все они имеют в качестве приложения именно конфиденциальные протоколы, но не секретные протоколы ! С чего это Германии был такой почет, что для нее, видите ли, именно «секретный дополнительный протокол»?! Ведь в конфиденциальных протоколах с Прибалтийскими государствами речь шла о не менее, если не более, секретных вещах, например о порядке размещения советских войск на их территории и т. п. вопросах. Но там только конфиденциальные протоколы, а Германии – непонятно почему особый почет в виде «секретного дополнительного протокола»?! Кстати говоря, по документам архива внешней политики видно, что в некоторых случаях с Германией тогда подписывались также и конфиденциальные протоколы. 157 Это не трудно сделать, поскольку есть прекрасное издание МИД СССР – Полпреды сообщают… Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 г. – август 1940 г. М., 1990. Во-вторых, с какой стати этот пресловутый «протокол» помимо того, что он, видите ли, секретный, так еще и дополнительный?! По отношению к какому документу он дополнительный?! К примеру, 10 октября 1939 г. был подписан « Договор о передаче Литовской Республике города Вильно и Виленской области и о взаимопомощи между Советским Союзом и Литвой». Так вот у этого договора есть и Конфиденциальный Протокол, числящийся как Приложение 1, и Дополнительный Протокол, числящийся как Приложение 2. Причем преамбула последнего четко показывает, во исполнение какой конкретно статьи договора (ст. 1) составлен дополнительный протокол. Проще говоря, в случае с договором с Литвой все понятно, почему был составлен именно дополнительный протокол и почему он дополнительный. А вот с пресловутым «секретным дополнительным протоколом», мягко выражаясь, не ясно, почему он дополнительный. К слову сказать, возвращаясь непосредственно к идентификации архивного фонда, если конфиденциальный протокол к упомянутому договору хранится в Ф. 03а – Литва, Д. 05, то дополнительный протокол – поскольку он открытый – в Ф. 3а – Литва, Д. 61. Не нравится такой пример, возьмем сугубо советско-германский пример. Вот содержание статьи 1 Германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией от 28 сентября 1939 г.: «Статья 1. Правительство СССР и Германское Правительство устанавливают в качестве границы между обоюдными государственными интересами на территории бывшего Польского государства линию, которая нанесена на прилагаемую при сем карту и более подробно будет описана в дополнительном протоколе». Как видите, прямо в первой же статье договора четко оговаривается, что к основному документу существует дополнительный протокол. Только вот почему-то в архивах он фигурирует уже как «секретный дополнительный протокол» к указанному договору, который гласил ( если, конечно, верить официально опубликованным архивным документам ): «СЕКРЕТНЫЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ 28 сентября 1939 г. Нижеподписавшиеся Уполномоченные констатируют согласие Германского Правительства и Правительства СССР в следующем: