Фердинанд прошёл за ними следом.

– Вы ведь здесь ни разу не были, – обратился он к Квиллеру.

– Это мой первый визит.

– Играете в бридж?

– Боюсь, нет.

– Она любит бридж.

– Мне рассказывали, – ответил Квиллер, бросив быстрый взгляд на Мэри.

Она сидела, высокомерно поджав губы.

– Ей нравятся любые игры, – сказал охранник. – Дождь закончился?

– Час назад.

– На этой неделе будет неплохая погода.

– Совершенно верно.

– Я когда-то был борцом, выступал на телевидении, – произнёс здоровяк.

– Серьёзно? – Квиллер пожалел, что не прихватил диктофон.

– Меня называли Ферди-Бык. Так меня прозвали, – Он расстегнул пиджак, под которым обнаружилась футболка с вышитым на ней именем. – Не приходилось видеть, как я борюсь?

– Не имел удовольствия.

– Вот и она, – провозгласил Фердинанд. Аделаида Сен-Джон Пламб оказалась маленькой, совершенно не располагающей к себе женщиной, которая изящно склоняла голову на одну сторону и говорила быстро, с придыханием, голосом маленькой девочки.

– Очень хорошо, что вы зашли. – Каштановые волосы, уложенные волнами, нелепо контрастировали с бледной старческой кожей, покрытой сетью глубоких морщин. Так же как и накрашенные брови и нарисованные купидоновы губки. Хозяйка была одета в персикового цвета шифоновый халат, на шее висели нити золотых бус.

Её гости поднялись. Мэри сказала;

– Мисс Пламб, позвольте представить вам Джеймса Квиллера.

– Рада с вами познакомиться, – проговорила хозяйка.

– Очарован, – произнёс Квиллер, вежливо склоняясь над её рукой. Затем он вынул из кармана идеальный персик с алой шкуркой и длинным изогнутым стеблем и протянул его на руке, словно инкрустированную драгоценностями безделушку от Фаберже. – Идеальное дополнение к вашей красивейшей квартире, мадемуазель.

Графиня несколько замешкалась с ответом.

– Как очаровательно… Пожалуйста, садитесь – Фердинанд, можете принести чайный поднос. – Она грациозно опустилась на пышный диванчик возле столика, инкрустированного черепаховым панцирем. – Надеюсь, Мэри, у вас всё в порядке?

– В полном, благодарю. А у вас, мисс Аделаида?

– Очень хорошо. Сегодня шёл дождь?

– Да, очень непродолжительное время.

Хозяйка повернулась к Квиллеру, с достоинством наклонив голову:

– Вы недавно с Востока?

– Скорее с Севера, – поправил он её. – Четыреста миль отсюда к северу.

– Неужели такое возможно?

Мэри сказала:

– Мистер Квиллер проводит здесь зиму, чтобы отдохнуть от снега и льда.

– Прелестно! Надеюсь, вам у нас понравится, мистер…

– Квиллер.

– Вы играете в бридж?

– К сожалению, должен признаться, что бридж не состоит в списке моих достижений, – сказал он. – Зато я очень неплохо играю в скрэбл.

Мэри выразила удивление, а Графиня – удовольствие.

– Чудно! Как-нибудь вечером вы должны сыграть со мной.

Фердинанд в белых нитяных перчатках поставил перед ней серебряный поднос – выдержанный в традициях кубизма, со вставками чёрного дерева, – и хозяйка уверенно продемонстрировала, как управляется с чайной церемонией.

– Мистер Квиллер – писатель, – сказала Мэри.

– Замечательно! Что же вы пишете?

– Сейчас задумал написать книгу об истории «Касабланки», – сказал он, снова поразив Мэри. – В публичной библиотеке настоящая коллекция фотографий, среди которых много ваших, мисс Пламб.

– А у них есть снимки моего обожаемого папы?

– Несколько.

– Как бы мне хотелось их увидеть. – Она аккуратно склонила голову набок.

– Вы помните, какой была старая «Касабланка»?

– Конечно! Я здесь родилась. В этой самой квартире. Роды принимали повивальная бабка, медсестра и два врача. Моим отцом был Харрисон Уилле Пламб – изумительный человек! Мать практически не помню. Родственница Пенниманов. Она умерла, когда мне было всего четыре годика. В городе свирепствовала эпидемия инфлюэнцы: мать и двое моих братьев заразились. Все трое умерли в течение недели и оставили меня на попечении отца. Мне было всего четыре.

Мэри сказала:

– Расскажите мистеру Квиллеру, как вам удалось избежать эпидемии.

– Чудесным образом! Моя нянька – по-моему, её звали Гедда – попросила разрешения увезти меня в горы, где ей казалась обстановка здоровее. Мы оставались вдвоем в маленькой хижине, ели лук, чёрную патоку пили чай… Меня до сих пор трясёт от воспоминаний. Но зато мы не заболели. Приехав домой, я увидела, что в живых остался один отец – он был убит горем! Мне тогда было четыре годика.

Неуклюжие руки Фердинанда в белых перчатках, напоминающих по размеру перчатки для игры в бейсбол, пронесли серебряный подносик, на котором лежал кекс, усеянный зернышками тмина.