Достали второго мальчика и передали Элирану, и я не хочу иметь с ними ничего общего. Если бы она не забеременела, была бы жива. Так было, пока Ристан не вытащил третьего ребенка, и у меня замирает сердце.

– Она сделала это, черт возьми, сделала, - произносит Ристан, отходит от тела и протягивает безмолвного, посиневшего, безжизненного ребенка.
– Она подарила тебе дочь.

Я прихожу в себя, не успев опомниться, и мои люди отпускают меня, когда я бросаюсь к ребенку. Она не дышит, и Элиран смотрит на беспомощное дитя, а затем переводит взгляд на кровать, где лежит безжизненное, выпотрошенное тело ее матери.

Ристан выпотрошил мой мир, чтобы спасти мою дочь, и может он знал, а может нет. В конце концов, больше ничего не имеет значения, кроме выживших детей Син, всех детей. Я отступил от Элирана, понимая, что мое зловещее присутствие не идет на пользу.

– Спаси ее, прошу, спаси мою дочь.

Он начинает действовать, прося что-то, о чем я никогда не слышал раньше, но одна из помощниц Элирана бросается ему помогать.

В комнату просеивается Адам и проводит руками по своим волосам, увидев Синтию. Он окидывает взглядом мужчин, никто не в силах её спасти, включая меня. Должно быть, он ощутил, как связь, которую они делили, разрушилась, когда жизнь Син оборвалась.

Опустошение написано на его лице, он стоит и пытается осмыслить увиденное. Он разворачивается и просеивается прочь, но спустя минуту возвращается с Олденом и Эдрианом, который мудро не дерзит. Вместо этого он стоит и следит за работой медперсонала, не в силах отвести взгляд от сцены из кошмарного сна, развернувшуюся перед его глазами.

Все мы ожидали знака, что, хотя бы один из трех детей выживет. Я смотрю на Синтию; где теперь её душа? С Лариссой или присоединилась к предкам Фейри? Или у полубогинь есть место для собственных мертвых, куда я не смогу за ней последовать?

Одна из помощниц Элирана подходит к нам, держа в руках кричащего младенца. Я молча протягиваю руки. А затем смотрю в голубые глаза малыша, на голове которого копна полуночного цвета волос. Он такой сильный, для кого - то настолько небольшого; маленькими ручками он толкает мои, и хмуриться на меня. Он крошечный, слишком рано родился, но такой же сильный, как и его мать. Между нами формируется связь, и я чувствую маленького мальчика. Моего сына. Я ощущаю, как из глаз текут слезы. Все в комнате замерли и смотрят на меня, а мне насрать.

Я разрушаюсь.

Я плачу из-за того, что они никогда не узнают свою мать, которая никогда не подержит детей на руках. Я плачу за свою пару, пока зверь воет от потери своей. Я знаю, что мои люди чувствуют эту боль. Кровоточащую и безжалостную.

Она должна быть здесь со мной, увидеть крошечные драгоценные жизни, созданные нами.

Подходит другая целительница, и держит в руках еще один ворочавшийся сверток, который она положила мне на сгиб другой руки. У этого малыша платинового цвета волосы и фиолетовые глаза, как у Синтии и Ласара.

Я смотрю в глаза ребенку, и наша связь устанавливается я могу чувствовать его сердцебиение, как свое. Я передаю первого мальчика Адаму, а Ристан качает головой, смотря на меня. Видения могут меняться, мы все об этом знаем, но если бы он сказал, что таково мое будущее, я бы, блядь, остановил его.

Следующей была девочка. Она не упиралась, как братья и лежала почти тихо. Когда я убираю одеяльце с ее лица, переполняюсь любовью, золотистые глаза смотрят на меня, и я прикасаюсь к тонким, прекрасным, платиновым завиткам на ее головке, которые так похожи на волосы её матери.

– Твои братья прятали и защищали тебя, - шепчу я ей на ушко и целую ее в крохотную щечку. Братья ее защищали и держали ее существование в хорошо охраняемом секрете. Ее мать никогда не узнает о существовании дочери. Я ощутил установление последней связи, и поднимаю взгляд на безжизненное тело матери моих детей.

– Что теперь?
– спрашивает Ристан, двигаясь к телу Син.

– Не трогай ее, - предупреждаю я. Я подхожу к ней и вручая свою дочь Ристану.

– Райдер, ее не вернуть. Дану показала мне, что случилось бы при ее вмешательстве, не было бы мира, ни человеческого, ни Царства Фейри. Син ушла, но твои дети здесь, и они нуждаются в тебе, брат, как и все мы.

– Что значит, нет мира?
– огрызаюсь я.

– Если ты нарушишь баланс, ничего не будет. Совсем ничего. Это должно было случиться, и если ты что-либо изменишь, нарушишь равновесие. Синтия никогда не простит тебя за это, и ты знаешь об этом.

– Она мой долбаный мир, - говорю я, сквозь боль, которую и они ощущают. Мне ненавистна эта слабость, и все же меня не ебет.

Она была моей парой, а я боялся даже себе признаться в этом из-за бесполезной боли. Она гложет меня, и гнев, который легко может настигнуть нас, сжигает зверя.