Задумался Бушуев. Слова этих темных людей скрывают какую-то тайную мысль… Хотят ли они установить связь с Бушуевым или порвать ее. Связь с ними невыгодна для Бушуева, но и порвать ее еще невыгоднее, так как там, где живут эти люди, лежит много золота.

— Я не уходил от вас… — с раздумьем произнес Бушуев.

— Если ты верен Мельк-Таузу, то ты будешь среди нас!.. — сказал эмир.

— Где и когда?.. — коротко спросил Бушуев.

— Мы сообщим тебе об этом… приходи с женой!..

Иезиды поднялись и ушли, суровые и неприступные, показывая этим свое превосходство и силу.

Бушуев вдохнул кислый запах от грязных тел и грязных одежд и, поморщившись, позвал Сальфо.

— О чем они говорили с тобой?.. — спросил Бушуев.

— Они расспрашивали о тебе и о золотом синджаке, который мы привезли, — отвечала растерянно Сальфо.

Бушуев выругался… Не думают ли эти грязные и жалкие иезиды отнять у него синджак?

Появление иезидов обеспокоило Бушуева. Было бы лучше не вступать в связь с ними, но золото, оставшееся там… Неужели отказаться от него?

— Слушай, Сальфо!.. — обратился Бушуев к ничего не понимающей женщине: — Узнай у своих знакомых, что будут делать эти святители?

Сальфо исполнила просьбу Бушуева. Она вернулась оживленная, взволнованная и сообщила:

— Будет моление, а потом погасят светильники!… [20]

Бушуев стиснул зубы и впился пальцами в волосы.

Так вот зачем зовут они его вместе с Сальфо на свое сборище. Нет, он перехитрит их!..

— Ты знаешь, Сальфо, что будет там?.. — спрашивает Бушуев.

Сальфо утвердительно кивает головой.

— А ты знаешь, что это — мерзость, пакость, безобразие, которые у нас не допускаются?

— Но если этого хочет Мельк-Тауз?.. — с недоумением спрашивает Сальфо.

— Не Мельк-Тауз этого хочет… — перебивает ее Бушуев: — этого хотят эти мерзкие и подлые старики. Но ты не пойдешь туда, ты не осквернишься на этом гнусном собрании!

Бушуев видел, что Сальфо не понимает его. Он волновался и говорил не то, что надо и не так, как могла бы понять Сальфо.

— Женщина на востоке — товар. Ее может купить состоятельный, но она недоступна бедняку. Свальный грех — извращение идеи о христианском братстве, предоставление имущим своей собственности во временное пользование неимущему.

Но Сальфо не поняла этого, и тогда Бушуев сказал решительно и властно:

— Ты на это собрание не пойдешь! Этого не хочет Мельк- Тауз!.. Я скажу, что ты больна, а ты лежи и не вставай!..

Сальфо поняла и согласилась. Ночью, когда город спал, а улицы были пустынны и тихи, в дверь квартиры Бушуева постучали. Перед дверями стоял загорелый курд. Бушуев зажег свет и пустил его.

— Что надо?.. — спросил Бушуев.

— Бери жену и пойдем!.. — ответил курд, лихорадочно поблескивая глазами.

— Жена больна, она не может итти, а я сейчас выйду… — проговорил Бушуев.

Курд жадно облизнул потрескавшиеся губы, подозрительно оглянул комнату и ничего не ответил.

Бушуев шел по сонным улицам и не знал, куда ведут его. Миновали центр, кончилась темная и глухая окраина.

— Вот сюда!.. — проговорил курд и ввел Бушуева в полу- развалившееся строение. В темноте открылась еще какая- то дверь. Пахнуло подземной сыростью и тяжелым спертым воздухом.

По темному сырому коридору Бушуев вошел в подземное помещение. Оно было невелико и густо заполнено людьми. Слабый свет не давал возможности разглядеть присутствующих. Бушуев заметил нервную взвинченность собравшихся, блеск глаз.

— Почему нет твоей жены?.. — услышал Бушуев суровый голос и оглянулся.

Сзади Бушуева стоял эмир.

— Она больна!.. — ответил Бушуев.

Эмир исчез. Где-то послышалось пение, похожее на крик о помощи. К пению присоединилась визгливая гармоника. Толпа насторожилась.

Приподнявшийся Бушуев увидел выпрыгнувших из какого-то отверстия кавалов. Кавалы пели и плясали. За ними на большом подносе несли медного павлина.

Иезид с синджаком остановился. Люди, заполнявшие подземелье, с восторженными криками, стали подходить и прикладываться к медному изображению Мельк-Тауза.

Жалким и убогим показалось Бушуеву священнодействие, мерзкими и отвратительными — священнослужители, несчастными — покорные поклонники Мельк-Тауза.

Когда к синджаку приложились все, он был унесен обратно. Давка и волнение прекратились, но возбуждение в толпе как будто поднялось. Она нервно шевелилась и двигалась. Снова появились кавалы и торопливо стали тушить чадившие плошки. От наступившей темноты люди как будто обратились в диких разъяренных зверей. Раздался рев, вопли увлекаемых в разные стороны женщин, тяжелое дыхание боровшихся.