Почти такая же судьба постигала и режиссеров. Деятельность некоторых из них была вначале многообещающей. Казалось, что такой режиссер, поставив хорошую картину, стоит на верном пути свободного и независимого выражения своих творческих замыслов. Но затем, после двух-трех удачных картин, ему отводилась какая-нибудь узкоспециальная сфера деятельности, за рамки которой он уже никогда не мог перешагнуть и создать что-либо действительно выдающееся. Впрочем, когда всякая инициатива и творческий порыв были в нем убиты, он продолжал получать жалованье на правах штатного режиссера фирмы. Многие из этих режиссеров обладали несомненным дарованием и большой творческой силой. Наблюдать работу хорошего режиссера было особенно интересно и поучительно для меня. Я видела Виктора Шерцингера, Фреда Нибло, Фрэнка Ллойда, Рекса Ингрэма, Алана Дуэна и некоторых кинозвезд тех дней – Мэйбел Норман, Дугласа Фербэнкса, Рудольфе Валентино, Лилиан Гиш, Алана Хэйла, Биб Дэниеле, Чарлза Рэя и многих других.

В это время мы жили уже на новом месте, на углу Сансет-стрит и Детройт-стрит, в маленьком коричневом оштукатуренном домике с верандой. Домик был такой крошечный, что, казалось, Драйзер едва мог в нем повернуться. Он целыми днями писал, сидя в маленькой гостиной или в нише для завтраков, на кухне, а я все время проводила в киностудиях. Но каждую свободную минуту мы старались использовать для того, чтобы познакомиться с окрестностями, совершая наши прогулки либо пешком, либо в автобусе. Мы побывали в Глендейле, Пасадине, на северном и южном пляжах. Иногда ездили кататься верхом в Гриффит-парк.

Именно в этот период моем жизни с Драйвером я открыла, что он страдает «комплексом бедности». Хотя в то время он уже написал «Финансиста» и «Титана», а еще раньше в течение нескольких лет был главным редактором в издательстве Бэттерика и получал там приличное жалованье, ему почему-то казалось совершенно невозможным, чтобы он располагал большой суммой. Драйзер нуждался в деньгах, ибо они могли создать ему независимое положение и предоставить известные преимущества, но он упрямо держался своего мнения, что крупные деньги – это не для него.

Как-то в ответ на замечание Драйзера о том, что в Калифорнии у каждого, по-видимому, есть свой автомобиль и как приятно было бы и нам иметь машину, я сказала:

– Что ж, ведь в большинстве случаев машины покупаются в рассрочку. Ты же знаешь, что до тех пор, пока за них выплатят все деньги, многие из этих машин уже приходят в негодность.

Я узнала об этом, когда работала с мистером Вудвордом и в Промышленно-финансовой корпорации, отпускавшей в рассрочку стиральные машины, холодильники и автомобили. Но Драйзер заявил, что это не в его характере,- он привык всегда платить наличными, как делал его отец, и надеется, что будет так поступать и впредь.

– Хорошо, в один прекрасный день я подкачу к нашему крыльцу на автомобиле,- шутливо заметила я.- Как я его раздобуду, я еще не знаю, но непременно раздобуду.

– Меня это ничуть не удивило бы,- сказал он, задумавшись на минуту.- Я убежден, что ты, в конце концов, раздобудешь машину.

И я сделала это довольно скоро, я нашла небольшой четырехместный спортивный автомобиль марки оверленд 1917 года, который продавался всего-навсего за 386 долларов. Кузов автомобиля был выкрашен в зеленую краску, а колеса – в красную.

В тот день, когда я явилась домой на своей машине, Драйзер был оповещен об этом неистовыми автомобильными гудками: это я безуспешно старалась поставить машину в гараж. Такой подвиг оказался мне не под силу из-за небольшого изгиба подъездной дорожки. Всякий раз, как я нажимала на стартер, автомобиль швыряло вперед с таким ужасным скрежетом, что кто-то из соседей почел своим долгом выйти из дома и предостеречь меня, что я пытаюсь пустить машину в ход, не выключив сцепления. До сего времени все мои познания по части автомобилей сводились к принципу переключения скоростей, но и эту премудрость я постигла только теоретически, наблюдая, как водят машину другие. У меня не было даже прав водителя. И вот я приобрела автомобиль и направилась на нем домой, честно говоря, мало веря в то, что мне удастся миновать хотя бы один перекресток и остаться при этом в живых. Но Тедди уже вышел из дома мне навстречу и стоял на краю тротуара, а на лице его было написано не только изумление, но и восхищение. Разумеется, я тут же исполнилась решимости показать ему, как хорошо я умею водить машину, но мне понадобилось еще дна дня, чтобы научиться ставить ее в гараж.

Однако водить машину и выслушивать при этом указания Драйзера, которые он давал – с типично драйзеровским темпераментом – на каждом повороте пути, оказалось делом почти невыполнимым. Вся моя энергия и внимание уходили на то, чтобы оградить себя от вмешательства Драйзера при возникновении малейшей «дорожной проблемы», и в конце концов я совершенно пала духом.

– Осторожней, ради бога, разве ты не видишь, что там кто-то идет! – восклицал он.- Почему ты не возьмешь правей? А теперь сворачивай плево! Теперь поезжай прямо!

Когда я говорила ему, что мне трудно сосредоточиться в то время, как он беспрерывно делает мне замечания, Драйзер в течение нескольких минут старался сидеть тихо. Он даже улыбался, желая влить в меня уверенность, но я все равно не могла не нервничать, когда он сидел рядом. Я никогда не забуду, как однажды, поздно вечером, Драйзер, моя сестра Мэртл, гостившая в то время у нас, и я не спеша ехали по главной улице Глендейла, посередине которой проходила насыпь железной дороги. Где-то, квартала за два от нас, раздался долгий пронзительный гудок поезда. В тишине ночи он прозвучал оглушительно. В эту минуту я как раз пересекала линию, и вдруг Тедди закричал не своим голосом: