Мартен взглянул в лицо адвокату. Тот выдержал взгляд: в его глазах не было ни презрения, ни печали, ни неловкости. В стеклах очков отражалось лицо сыщика.

— Десять минут.

Казалось, небо не плачет, а истекает желчью, а может, кто-то наверху решил выжать на землю грязную губку. Дождь все шел и шел, заливая дороги и леса, небо было серо-желтым, как разлагающийся труп, а воздух — тяжелым, липким и влажным. Суббота, 12 июня. Еще не было и восьми утра, когда Сервас выехал в Марсак, на сей раз один.

Он поспал часа два в одной из камер предварительного заключения, ополоснул подмышки и лицо в туалете, вытерся бумажным полотенцем, но завтракать не стал.

Правой рукой сыщик держал руль, левой — термос с теплым кофе и сонно моргал в такт движению дворников. Проявив чудеса ловкости, он зажал в пальцах левой руки сигарету и жадно затягивался, чтобы просветлела голова. Костер памяти разгорался стремительно и жарко, выталкивая на поверхность картины прошлого. Годы молодости, напоенные ароматом местности, по которой он сейчас ехал. Осенью сухие листья кружились над дорогой и приземлялись на обочины; длинные коридоры, мрачные и безмолвные, наполнялись серым светом бесконечно дождливого ноября; потом наступал декабрь с его снежной белизной, в спальнях, за закрытыми дверьми, весело гремел рок, близилось Рождество; весной набухали почки, повсюду, как пение сирен, как потерянный рай, расцветали цветы, маня их на волю в тот самый момент, когда приходилось вкалывать, чтобы в апреле и мае не провалить письменные зачеты. В июне наступала удушающая жара, бледно-голубое небо довлело над землей, свет становился слишком ярким, гудели насекомые.

А еще лица.

Десятки лиц… Юные, честные, лукавые, одухотворенные, пылкие, сосредоточенные, дружелюбные, полные надежд, мечтаний и нетерпеливой жажды жизни.

Марсак: пабы, кинотеатр «Art et Essai», где крутили Бергмана, Тарковского и Годара, улицы и скверы. Он любил те годы. О да, он очень любил тогдашнюю беззаботность, головокружительные мгновения счастья и приступы хандры, острой, как «приход» от ЛСД…

Худшая часть той жизни звалась Марианна…

Сервас думал, что рана не затянется никогда, но двадцать лет спустя это случилось, и теперь он был способен оценивать ее с отстраненным интересом археолога. Во всяком случае, так он считал до вчерашнего вечера.

Мартен миновал длинную платановую аллею и поехал по тряским булыжным мостовым старых улочек. Город выглядел иначе, чем накануне вечером, в темноте. Гладкие лица студентов под глянцевыми капюшонами ветровок K-way, [10] стоящие в ряд велосипеды, витрины магазинов, пабы, фасады, темные от воды навесы над террасами… Все это напрыгнуло на него, словно за двадцать лет ничего не изменилось: прошлое подстерегало Серваса, караулило, надеясь, что он вернется, и тогда оно схватит его за горло и утопит в воспоминаниях.

Он вышел из машины, посмотрел на пробегавших мимо лицеистов, ведомых преподавателем физкультуры с непроницаемым лицом, и вспомнил одного из своих учителей, который любил унижать учеников, чтобы закалить их. Мартен поднимался по ступеням, глядя на пасущихся на лугу лошадей. Невозмутимы, как вечность.

— Я майор Сервас, — сообщил он секретарше, — мне нужно видеть директора.

Она бросила подозрительный взгляд на его промокшую одежду.

— У вас назначена встреча?

— Я расследую смерть профессора Дьемар.

Сервас заметил, что глаза женщины за стеклами очков подернулись влагой. Она сняла трубку, что-то тихо сказала, потом встала и вышла из-за стола.

— Не беспокойтесь, я знаю дорогу, — сказал он.

Секретарша заколебалась, но в конце концов вернулась на свое место. Вид у нее был опечаленный.

— Мадам Дьемар… — начала она. — Клер… Она была хорошим человеком. Надеюсь, вы накажете того, кто это сделал.

Она сказала «накажете», а не «найдете». Сервас не сомневался: все в Марсаке знают, что Юго задержан на месте преступления. Он простился с секретаршей и направился в кабинет директора. В этой части здания царила тишина, занятия проходили в бетонных корпусах-кубах, выстроенных на лужайках, и в ультрасовременном амфитеатре (когда Сервас учился в Марсаке, его еще не было). Он поднялся по лестнице в круглой башне и остановился отдышаться. Дверь почти сразу распахнулась, и на пороге появился директор. Выражение лица у него было скорбно-серьезным — под стать случаю, но, увидев Серваса, он не сумел скрыть удивления.

— Я вас помню. Вы…

— Отец Марго. И мне поручено расследование убийства.

Лицо директора вытянулось.

— Чудовищная история… Какой удар по репутации нашего заведения: ученик убил преподавателя!

Ну конечно…

— Я не знал, что дело уже закрыто, — произнес Сервас, входя в комнату, — а его детали обнародованы.

— Юго ведь арестовали у мадемуазель Дьемар, верно? Все свидетельствует против него, это очевидно.

Сервас «заморозил» собеседника взглядом.

— Я понимаю, как вам хочется, чтобы дело закрыли как можно быстрее… в интересах лицея.