— Говорю тебе, у нас проблема. Этот сыщик не остановится. Он упертый.

Она поднесла руку к голове, поправила парик и платок. Снова подступила тошнота. Она вдруг оказалась за тридевять земель от дома. Планеты рождаются и умирают, звезды гаснут в глубинах космоса, ребенок зарождается в животе матери, кто-то испускает последний вздох, ей пятнадцать, она оседлала сёрф и мчится на гребне океанской волны, ей девятнадцать, она играет на пианино сонату Шуберта, ей аплодируют сто человек, вараны в джунглях, лагуна, вулкан, рюкзак за спиной, ей двадцать восемь, она в кругосветном путешествии с любимым мужчиной, он намного старше и женат. Вот чего она хочет. Перемотать пленку… Начать с нуля… Вернуться к началу…

Нотки паники в голосе за дверью.

— Я знаю, который час! Позвони ему и узнай, что происходит. Нет, не завтра — сейчас, черт возьми! Пусть вытащит прокурора из постели, будь он трижды неладен!

Где ты был и что делал в пятницу вечером?

Она улыбнулась. Любимчик журналистов напуган. До ужаса. Она его любила. Больше, чем кого бы то ни было другого. Пока не начала презирать. Как никого другого. Презирала так же сильно, как когда-то любила. Неужели это побочный эффект болезни? По логике вещей, она должна была бы стать милосердней, научиться… сопереживать, как говорят эти люди. Ее друзья — журналисты, политики, врачи, руководители предприятий, мелкие буржуа. Теперь она понимала, что окружена педантами, болванами, позерами и краснобаями, которым так нравится шутить и вести пустые разговоры. Как же она скучает по обычным, простым людям, окружавшим ее в детстве, таким, как мать и отец, простые ремесленники. По соседям и друзьям, жившим в скромном квартале, где она росла.

— Хорошо. Перезвони мне.

Он повесил трубку, и она ушла. Он сказал полицейскому, что они провели вечер вместе, смотрели фильм на DVD. Что она обожает американских артистов 50-х — единственная правда в нагромождении вранья. «Римские каникулы»! Она с трудом удержалась от смеха, вообразив его Грегори Пеком, а себя — Одри Хепберн, мчащихся на «Веспе» по улицам итальянской столицы. Десять лет назад все так и было. Идеальная пара. Все ими восхищались, завидовали, ревновали… На любой вечеринке окружающие смотрели только на них. Блестящая молодая журналистка и молодой перспективный политик. Да, он всегда был перспективным…

Как же давно они не смотрели вместе кино…

Он плакал, даже выл, как раненое животное, когда говорил с сыщиком о смерти этой шлюхи. Неужели он так сильно ее любил?

Где он был в пятницу вечером?

Одно она знала точно — не дома. Как и во все остальные вечера.

Она не хотела знать. Вокруг и без того хватало мрака. Пусть горит в аду или сгниет в тюрьме — но после ее смерти. У печали, одиночества и ужаса перед неизбежностью конца был привкус известки, хотя она не исключала, что это побочный эффект химиотерапии. Ей хотелось умереть спокойно.

Циглер открыла гардероб, извлекла вешалки с форменной одеждой и разложила их на кровати.

Непромокаемая куртка — темно-синяя с ярко-синим — с нашивкой «ЖАНДАРМЕРИЯ» на спине и груди. Бледно-голубой китель с налокотниками и подплечниками. Несколько поло с длинным рукавом, две пары брюк, три прямые юбки, рубашки, черный галстук, зажим для галстука, несколько пар «лодочек», две пары армейских ботинок, перчатки, кепи и шляпа — к несчастью, не ставшая менее нелепой с последнего раза.

Сегодня ей приходится носить форму каждый день — раньше она надевала ее только «по особым случаям». Большинство коллег гордились этой формой, для Циглер же она была символом понижения в ранге и опалы.

Два года она не носила мундир — когда работала в следственном отделе, — а вот теперь вернулась в исходную точку.

Она мечтала получить назначение в большой город, полный огней, шума и ярости. А оказалась в деревне. Она знала, что в этих идиллических местечках преступность так же вездесуща, хотя не так заметна. Автомобиль и новые технологии позволили ей распространиться по всей стране. Закоренелые городские преступники переместились в зоны, где полиция действовала менее активно. В любой деревушке с населением в несколько сотен жителей находилась парочка безмозглых кретинов, одержимых манией величия и жаждущих сравняться в подлости и бесчинствах с городскими «коллегами». Коротко говоря, здесь, как и повсюду в других местах, самыми востребованными оставались две профессии — адвоката и стража порядка.

К превеликому сожалению Ирен, она понимала, что любое важное дело будет расследовать не ее скромная бригада, а более компетентный розыскной отдел.

Циглер убедилась, что вся форменная одежда выстирана и отглажена, убрала вешалки в шкаф и поспешила забыть о ней. Отпуск закончится завтра утром. Она не должна поддаваться унынию.

Ирен перешла из спальни в крошечную гостиную служебной квартиры, взяла со столика газету, села за письменный стол у окна и включила компьютер.

На интернет-сайте газеты никакой дополнительной информации не было, зато она нашла ссылку на статью, опубликованную во время ее путешествия по греческим островам. Называлась она «УБИЙСТВО МОЛОДОЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬНИЦЫ В МАРСАКЕ. Расследование поручено полицейскому, раскрывшему дело в Сен-Мартене». Ирен ощутила покалывание в кончиках пальцев.

— Боже, вам известно, который сейчас час? — рявкнул в трубку министр, протягивая руку к ночнику. Он посмотрел на жену, спавшую глубоким сном на большой кровати, — звонок не разбудил ее.

Собеседник министра не смутился — он был председателем парламентской фракции в Национальном собрании и не будил людей по пустякам.

— Вы, конечно, понимаете, что я рискнул нарушить ваш сон из-за дела первостепенной важности.

Министр сел на кровати.

— Что происходит? Теракт? Кто-то умер?