Но вот для советской летчицы Ведьмаковы дела шли не самым лучшим образом. Бывает такое, когда самые крутые воительницы и воители пасуют.

В подземелье, куда приволокли опальную летчицу-графиню, палач уже вовсю раскалял пыточные инструменты. Щипцы, ножи, иглы, сверла, крючки, ядовитые уколы, и еще целый арсенал могущий вызвать зависть у любого инквизитора. Палач был новый, относительно молодой, веселый атлетически сложенный парень, этакий жизнерадостный садист. Вид юной, с великолепной фигурой, да еще и титулованной летчицы-девушки вызвал приступ праздничной радости.

– Какая красавица, она восхитительна. А ее большие изумрудные глазки, как они соблазнительно заблестят, когда из них посыплются слезы.
– Приторным тоном произносил смазливый изувер.
– Прекрасное лицо становиться еще прекраснее, когда перекошено страданием и болью, а хрустальная жидкость дивными жемчужинами потечет по золотисто-бархатным щечкам. Коралловые уста слаще меда, когда по ним чудными ручейками струиться кровавая амброзия - эта волшебная пища великих богов.

Сановник свирепо прикрикнул:

– Хватит! Разденьте ее и на дыбу, эта слизь заплатит за все.

Палач улыбнулся, обнажив здоровенные зубы, его лицо можно было назвать агрессивно-красивым. Изящным движение он обнажил жертву, звонко похлопав по соблазнительному бюсту и роскошным бедрам.

– Какой окорок, прекрасен и в сыром и в прожаренном виде. Но ее надо привести в чувство, эти розовые бутончики грудей гораздо восхитительней, когда дрожат морской волной в предвкушении от сладострастного прикосновения раскаленного железа. А эту попку, так приятно погладить седлом горного дракона, нашпиговав дивный окорок серебряными гвоздями.

Ворон фон Барбаросса всадил оплеуху не в меру болтливому истязателю. Громко проорал на негодяя:

– Мне говорили, что ты блудник пытки и кончаешь, глядя на страдания твоих жертв, но сегодня мой день и я сам буду мучить свою жертву. Ты должен только следить, что бы она, не вырубалась слишком быстро.

Кат-художник охотно согласился:

– Это вещь! Помассируем шейку.

Под умелым массажем опытного профессионала, дополненного ведром ледяной воды, девушка пришла в себя. Ее глаза засверкали гневом, мускулы напряглись в яростной попытке порвать путы и броситься на герцога.

Палач скалил в самодовольной улыбке:

– Какой взгляд, какие молнии в изумрудных очах. О, монсеньор давай подгоним изобретение покойного "Осьминога", тогда ее глазки заискрят такими сказочными искрами, хоть домашний салют устраивай.

Разъяренный Ворон фон Барбаросса тяжелым тычком, пнул палача ногой.

– Нет времени!

Затем схватил со стола здоровенный бич и со всего размаху врезал по обнаженной загорелой спине. От удара лопнула смугло-бархатная кожа, а прикованная летчица-девушка тихо охнула. Немецкий Эрцгерцог, расставив ноги бил во всю дурную мощь, на десятом ударе голова летчицы-графини вяло мотнулась и упала на бок. Палач остановил разбушевавшегося вельможу.

– Она в отключке. Хороший у тебя удар, быстро осваиваешь наше ремесло.

– Я у вас еще заберу ваше мясо.
– Прохрипел, потерявший человеческий облика сановник.
– Давай приводи ее в сознание.

– Сейчас, я ей вколю один аппарат, что медленнее вырубалась, но лучше пригласи врача, ты слишком горяч, она может и окочуриться.

Титулованное животное выдало:

– Сдохнет, туда ей и дорога!

Положив руку на высокую упругую грудь, истязатель помял ее и заодно послушал ритмичные удары сердца.

– Она очень сильная и выносливая девочка, ты получишь с ней массу удовольствия.

Графиня-летчица открыла глазки, они не произвольно слезились, серебристые капельки стекали по длинным ресницам.

– Что шлюха, очнулась, помнишь меня заставили мыть тебе ноги, а как насчет того согреть твои копыта.

И разжиревший сановник, сунул факел к босым, крепко привязанным и весьма соблазнительным ножкам девушки.

Валентина де Ведьмакова смачно плюнула, попав в залитые потом поросячьи глаза сиятельного садиста.

Эрцгерцог фон Барбаросса с размаху хлестнул ее плеткой по рельефному прессу и завопил благим матом.

– Разжигай дыбу, спалим ей ноги до колена, пусть навечно останется калекой!

У садиста-истязателя потекли слюнки, глаза сияли сладострастным желанием.

– Эти аппетитные ляжки, следует еще поперчить, я бы такую красавицу откушал живьем.

Радостно повинуясь, смазливый палач запалил прожорливое пламя. Боль была, настолько ужасной, что юная летчица-графиня не смогла сдержать крик.