Отакар(преследует ее). Люблю вас, Клития!

Клития, смеясь, убегает.Отакарза ней.

Бродяга. Мотыльки. Ейей, мотыльки играют. Полюбоваться бы на них, не будь я в таком виде. (Отряхивает одежду.) Ну что ж, пускай меня выгонят отсюда… пока что я полежу. Ей-богу, полежу! (Собирает подушки, стелит себе на просцениуме.) А если мне все это будет не по душе, закрою глаза и вздремну часок. (Ложится.) Вот так!

Феликс(входит). Где же Ирис? Только что я видел ее, она пила нектар… Ирис, Ирис! Вот бы найти рифму на это имя. (Садится на подушки.) «Пленительная Ирис – единственная в мирес»… Нет, не то. Лучше бы иначе: «Тотчас всё мое существо преобразилось в клирос…» Ага, клирос – Ирис, роскошная рифма. В предыдущей строке должно быть нечто совершенно отчаянное: распад, мука, смерть, а потом внезапный поворот: «Тотчас все мое существо преобразилось в клирос, ангельский хор воспевал божество… Ирис, Ирис, Ирис!» Ммм, это недурно. Но где, однако, Ирис? Как может она вечно проводить время с этим Виктором? Оо! «Победна на устах твоя улыбка, Ирис!» Когда разочаруюсь в ней, напишу элегию правильным александрийским стихом. Увы, страдание – удел поэта.

За сценой смех.

Это Ирис. (Отворачивается, принимает позу изящной грусти, подперев голову ладонью.)

ВбегаетИрис, за нейВиктор.

Ирис. Феликс, мой мальчик, вы тут в одиночестве? И такой интересногрустный?

Феликс(оборачивается). Ах, это вы, Ирис? А я и не заметил…

Ирис. Почему вы не участвуете в играх? Там столько девушек.

Феликс(вскакивает). Вы же знаете, Ирис, что… что они меня не интересуют.

Ирис. Бедняжка. Почему же?

Виктор. Девушки вас еще не интересуют?

Феликс. Уже не интересуют!

Ирис(садится на подушки). Вы слышите, Виктор? И он говорит это мне в лицо. Подите-ка сюда, господин невежа. Сядьте рядом. Ближе, еще ближе. А теперь скажите, миленький: вас, стало быть, женщины уже не интересуют?

Феликс. Нет. Я пресыщен ими.

Ирис(глубокий вздох). О, мужчины, какие вы циники. Только бы пользоваться, только бы наслаждаться, а потом каждый говорит: я пресыщен женщинами. Как ужасно быть женщиной!

Виктор. Почему?

Ирис. Мы никогда не пресыщаемся! Расскажите мне о своем прошлом, Феликс. Когда вы полюбили впервые?

Феликс. Не помню… Это было слишком давно. Да и тогда уже не впервые. Я еще учился в гимназии.

Виктор. Ну да, вы еще были гусеницей. Зеленой гусеницей, объедающей листья…

Ирис. Она была брюнетка, Феликс? Хороша собой?

Феликс. Хороша, как день, как небесная лазурь. Прекрасна, как…

Ирис. Как что? Отвечайте быстро.

Феликс. Как вы!

Ирис. Феликс, дорогой мой, она любила вас?

Феликс. Не знаю. Я никогда с ней не говорил.

Ирис. О, боже, что же вы с ней делали?

Феликс. Смотрел на нее издали…

Виктор. Сидя на зеленом листе!

Феликс. И писал стихи, письма, мой первый роман…

Виктор. Поразительно, сколько листов способна извести этакая гусеница!

Ирис. Вы противный, Виктор. Взгляните на Феликса, его глаза полны слез. Разве не мило?

Виктор. Слезы? Это у него слюнки потекли из глаз. От того, что он может увидеть…

Ирис. А ну вас! Феликс, разве вы ничего не видите?

Феликс. Неправда, что у меня слезы на глазах. Честное слово, нет!

Ирис. А ну, покажитесь. Взглянитека мне в глаза, быстро.

Виктор. Раз, два, три, четыре… Так я и знал, что он долго не выдержит.

Ирис(смеясь). А ну-ка, Феликс, быстро, какого цвета у меня глаза?

Феликс. Лазурноголубые!

Ирис. Скажете тоже! Карие. Ах, кое-кто уверял меня, что они золотистые. Терпеть не могу голубых глаз. Такие холодные, бесчувственные. Вот, например, у бедняжки Клитии голубые глаза. Вам они нравятся, Феликс?