— Командиру Н-ского полка надо бы материально помочь. Лечиться человеку нужно, а семья большая, средств не хватает. Посоветуйтесь с финансистами, нельзя ли ему на лечение выделить дополнительно хотя бы месячный оклад.

— Так он же не подавал рапорта, товарищ командующий, не просил никакой помощи.

— Этот просить не будет. Я его знаю. Скромный до щепетильности. А помочь ему обязательно надо. Прихварывать стал.

Таким был Якир — человек большой души, большевик–ленинец. Он непоколебимо верил в силу и могущество Коммунистической партии, до конца своей жизни оставался предан ей сердцем и разумом. И не случайно за день до своей трагической гибели, в самую мрачную пору культа личности Сталина, он писал: «…Я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма».

Весной 1927 года в округ на должность заместителя командующего войсками прибыл Василий Константинович Блюхер.

Прежде я не был знаком с В. К. Блюхером, но уже многое знал о нем, как о талантливом военачальнике, герое Перекопа и Волочаевки, командующем прославленной Дальневосточной Народно–революционной армией. Имя Василия Константиновича было окружено ореолом славы и в народе и в армии.

Как заместителю начальника штаба округа, мне в течение двух лет часто приходилось вместе с В. К. Блюхером выезжать в войска, бывать на тактических учениях. И я никогда не переставал восхищаться его неутомимой энергией, его замечательными способностями организатора красноармейских масс, волевого начальника и прекрасного товарища.

Обращала на себя внимание исключительная скромность В. К. Блюхера. Несмотря на свою огромную популярность, он, бывая в войсках, разговаривал с командирами частей и соединений, с командирами рот, взводов, отделений и красноармейцами как равный с равным, как друг и товарищ. Никогда не требовал для себя создания каких–то особых условий и в быту: в лагерях нередко спал вместе с красноармейцами в палатках, питался с ними из общего котла.

Работа в штабе округа была интересной, но меня с каждым днем все больше тянуло в войска. Несколько раз я обращался к командующему с просьбой отпустить на строевую работу. В конце концов он согласился. В ноябре 1928 года я переехал в Тулу, на должность командира 84-й стрелковой дивизии.

В течение почти шести лет командовал я этой дивизией. Она стала для меня родной и близкой. Служба в Туле особенно памятна для меня крепкой солдатской дружбой с командирами и бойцами. Там я встретился со многими замечательными людьми.

Почти все шесть лет комиссаром дивизии был Дмитрий Афанасьевич Гапанович — человек простой, душевный, замечательный воспитатель, глубоко знавший людей. Старому солдату, начавшему службу еще в царской армии, прошедшему две войны, ему были хорошо понятны насущные нужды красноармейцев и командиров, их стремления и думы. И других он учил вдумчиво, внимательно подходить к людям.

— Способности у всех разные, — говорил он. — Одному все дается легко, другому приходится очень много трудиться, прежде чем он усвоит то, что от него требуется. Нельзя стричь всех под одну гребенку, добиваться, чтобы у каждого были только отличные оценки. Ведь иной красноармеец даже на «удочку» еле–еле вытягивает. Ему надо помогать, помогать всем коллективом, подтягивать, но не ставить в укор то, что маловато у него способностей. Когда чуть ли не ежедневно напоминают человеку, что он не способен, толку от этого мало. Важно, чтобы и этот боец всегда чувствовал себя равноценным. В донесении, конечно, не трудно написать, что все без исключения добились высоких оценок. А ведь на самом–то деле так почти никогда не бывает. Если командир доносит старшему начальнику, что у него в подразделении все бойцы как на подбор, он тем самым до некоторой степени обманывает и себя самого, и своего начальника.

Хотя и не все, по моему мнению, было правильно в подобных рассуждениях Дмитрия Афанасьевича, в главном, основном он был прав: натяжки в оценках знаний бойцов почти всегда имеют отрицательный результат.

У Д. А. Гапановича была удивительная способность быстро подмечать и правильно оценивать достоинства и недостатки людей. Поэтому не было у меня лучшего советчика, чем комиссар.

Если Дмитрий Афанасьевич замечал, что иной раз я не уделял достаточного внимания партийно–политической работе, то прямо, без обиняков, говорил мне:

— Ты что–то, Степан Андрианович, начинаешь не туда гнуть. Давно не выступал на партийных собраниях, не проводил бесед с бойцами. Боевая подготовка, оперативная работа — все это необходимо. Но командиру, тем более коммунисту, не к лицу забывать и о партийной работе.

После такого замечания приходилось откладывать, казалось, неотложные дела и готовиться к лекции, проводить беседы с бойцами.

Через некоторое время комиссар также по–дружески советовал мне поглубже поинтересоваться состоянием политико–воспитательной работы в каком–либо полку, провести политическое занятие или политинформацию. Словом, не позволял отрываться от партийно–политической работы.

Люди любили его, внимательно прислушивались к каждому слову комиссара.

Несмотря на постоянную занятость служебными делами, и я, и комиссар находили время систематически заниматься спортом. Зимой увлекались лыжами, а весной и летом — верховой ездой. В хорошую погоду вместе с командирами и красноармейцами играли в волейбол, баскетбол, теннис и даже в футбол — была в дивизии хорошая футбольная команда. Нашему примеру следовали командиры полков, батальонов и другие начальники. Это во многом помогало сближению командного состава с бойцами.