— Эти книги явно не из передвижной библиотеки, — заметил он.

Миссис Али рассмеялась, и смех ее звучал как песня.

По вторникам рядом с муниципальными домами на краю деревни останавливался большой бело-зеленый фургон передвижной библиотеки. Майор предпочитал пользоваться своими книжными шкафами, где всегда мог найти утешение в компании верных друзей Китса и Вордсворта, а сэр Сэмюэл Джонсон, пусть и чуточку слишком самодовольный, всегда был готов порадовать острым словцом. Тем не менее он одобрял саму идею передвижной библиотеки и всегда навещал фургон, чтобы продемонстрировать свое одобрение, хотя скудный выбор старых романов был быстро исчерпан, а кричащие обложки бестселлеров и горы любовных романов наводили на него ужас. В последний свой визит к фургону майор, рассматривая большой альбом местных птиц, обратил внимание на маленького сопливого мальчика, который сидел на полных коленях своей матери и читал вслух книгу о поездах. Майор и библиотекарь как раз обменялись улыбками, говорящими, как приятно видеть ребенка, которого интересует что-то, кроме телевизора, — как вдруг мальчишка, возмутившись чем-то в книге, взял и отодрал у нее заднюю обложку. Разъяренная и смущенная мать под изумленным взглядом библиотекаря отвесила сыну звонкую оплеуху. Путь к выходу майору преграждали как провинившийся ребенок, ищущий спасения под столом, так и обширный зад его матери, которая с проклятиями тянула сына на свет божий, чтобы всыпать ему с большими удобствами; майору ничего не оставалось, кроме как держаться за металлическую полку и пытаться сохранять присутствие духа, несмотря на завывания мальчика.

— Конечно, я езжу в городскую библиотеку, — ответила миссис Али и спокойно обогнала огромный прицеп с сеном на самом узком отрезке трассы между двумя слепыми поворотами, — но даже там мне приходится в основном заказывать книги.

— Я пару раз пытался заказать книгу, — сказал майор. — Мне нужен был сборник статей Сэмюэла Джонсона для «Бродяги» [3] , определенное и не слишком известное издание. К сожалению, библиотекарь не оценил этот заказ. Казалось бы, после целого дня копания в дешевых любовных романчиках должно быть приятно заняться чудесной классикой, разве нет?

— Попробуйте заказать что-нибудь на другом языке, — предложила миссис Али. — Там есть библиотекарь, который каждый раз таращится на меня как на преступницу.

— А на каких языках, кроме французского, вы говорите? — поинтересовался майор.

— По-французски я говорю очень плохо. У меня лучше с немецким. И урду, конечно.

— Урду — это ваш родной язык?

— Нет, у нас в семье говорили по-английски. Мой отец настаивал, чтобы мы говорили на европейских языках. Его раздражало, когда мама с бабушкой шушукались на урду. Когда я была маленькой, отец был уверен, что ООН будет править миром. — Она потрясла головой и нравоучительно погрозила кому-то пальцем. — «Мы будем говорить на языках дипломатии и займем подобающее место в мире», — сказала она певуче и серьезно, а потом вздохнула. — Он верил в это до самой смерти, и мы с сестрой выучили шесть языков на двоих, чтобы почтить его память.

— Потрясающе, — сказал майор.

— И совершенно бесполезно при управлении магазином, — сказала миссис Али с печальной улыбкой.

— Чтение классики не может быть бесполезным, — запротестовал майор, взвешивая книгу в руках. — Ваши достижения вызывают у меня огромное уважение. В наши дни немногие способны наслаждаться благами культуры.

— Да, это одинокое путешествие.

— В таком случае мы — счастливое меньшинство — должны держаться вместе, — заключил майор.

Она рассмеялась, и он взглянул в окно, на влажные от тумана зеленые изгороди. Ему теперь не было холодно. Изгороди уже не были мокрыми и мрачными — каждый листок был оторочен мельчайшим бриллиантовым узором из капель. От земли шел пар, и лошадь, стоящая под деревом, встряхнулась, словно собака, и принялась жевать свежеполитые одуванчики. Поля остались позади, и автомобиль в последний раз перед спуском и расширением дороги поднимался в гору. В долине вдоль побережья раскинулся город. От ломаной линии пляжа за горизонт уходило бесконечное серое море. Сквозь прорехи в тумане пробились солнечные лучи и засверкали в воде. Пейзаж был прелестен и нелеп, словно иллюстрация к викторианскому гимну, которой не хватало только архангела с упитанными херувимами и цветочными гирляндами. Перевалив через гребень холма и направляясь вниз по склону, маленький автомобиль набрал скорость, и майор почувствовал, что день в любом случае удался.

— Где вас высадить? — спросила она, когда автомобиль встроился в медленный поток машин, идущих в город.

— Неважно. Где вам удобно.

Он тут же пожалел о сказанном. Вообще-то было очень важно, где он выйдет — или, вернее, где они встретятся потом, так как он собирался пригласить ее на чай. Но просить подвезти его к определенному месту было бы невежливо.

— Обычно я еду в библиотеку, а потом хожу по магазинам на Миртл-стрит, — сказала она. Майор не представлял себе, где находится Миртл-стрит, но предполагал, что речь идет о бедных кварталах выше по склону, возможно, неподалеку от знаменитого кафе «Карри Винда-Линда на вынос» рядом с больницей. — Но я могу высадить вас где угодно, главное, определиться, чтобы не пришлось разворачиваться.

— Ах да, одностороннее движение, — сказал майор. — Помнится, мы с женой как-то раз так застряли в Эксетере. Она упала с лошади и сломала палец, и мы целый час кружили по городу вокруг больницы, но никак не могли подъехать ко входу. Чувствовали себя шариками в лабиринте.

Позже они с Нэнси смеялись, представляя, как Данте переписывает «Чистилище», изображая его как район с односторонним движением, проезжающие по которому то и дело видят святого Петра и сверкающие врата где-то за разделительными барьерами. Он вдруг почувствовал укол совести, поняв, что уже не испытывает неловкости, говоря с миссис Али о жене, что потери обоих стали удобным связующим звеном.

— Как насчет торгового центра? — предложила миссис Али.

— Как насчет берега? Вам не надо будет делать крюк?

Он понимал, что, конечно, ей придется сделать крюк. Пешком до набережной было всего несколько минут, но правила дорожного движения предполагали поворот налево и длинную петлю по старой части города. Ей же нужно было подняться вверх по холму, вглубь города. Вся жизнь теперь протекала в глубине города, как будто город повернулся к морю спиной.

— Отлично, — согласилась она, и вскоре автомобиль остановился у парковочного автомата рядом с пляжем. Не выключая двигатель, она уточнила: — Встречаемся через полтора часа?

— Договорились, — сказал он, передал ей книги и открыл дверь.

Он пытался найти подходящую формулировку, чтобы пригласить ее выпить чаю, его мысли метались, но ни одна из них так и не оформилась в слова. Проклиная себя, он помахал миссис Али и пошел прочь.

Юридическая контора Тюкзбери и Тила размещалась в лимонно-желтом особняке, построенном в эпоху Регентства, на маленькой площади в двух кварталах от моря. В центре площади располагался крохотный опрятный скверик с высохшим фонтаном и газоном, надменно поглядывавшим из-за витой чугунной изгороди. Окружавшие площадь особняки, ныне переделанные в конторы, казалось, до сих пор населяла именно та порода людей, для которых их построили. Здесь обитали юристы, бухгалтеры и случайно затесавшаяся актриса в пору увядания — все они оберегали атмосферу преуспевания, несколько омраченную постоянно доносящимся шумом людских амбиций. Мортимер Тил оставался все тем же слегка гротескным персонажем.