— Как его лучше насадить? — спросил он.

— Просто: крючок в рот, за жабру и в бок! Дай покажу! — И Витька ловко насадил малька. — Только почаще поплавок подергивай — сразу окунь схватит!

Потом он насадил мальков Сережке и себе.

Ждать пришлось недолго. Вот поплавок у Гуся дрогнул, наклонился, поплыл в сторону и нырнул. Гусь подсек. Удилище согнулось, леса, со свистом рассекая воду, описала полукруг и очутилась у носа лодки. Сережка мигом схватил ее и с плеском вытащил в лодку огромного окуня.

— Ого! — воскликнул Витька. — Я таких окуней еще и не видал. Поди, целый килограмм потянет!..

Луду ребята покинули, когда не стало видно поплавков. Ночевать решили на том же месте, где обедали, — сухо и дров много.

До самого рассвета рыболовы просидели возле костра. Спать не хотелось, да и очень уж хороша была тихая и теплая июльская ночь!

Старый бор, окутанный мраком, казался таинственным и немного жутковатым. Бронзово поблескивали отсветами огня желтые стволы сосен, над соснами сверкали звезды, а понизу была разлита сплошная темь. И в ней, этой теми, что-то непрестанно шуршало, потрескивало; изредка пронзительно и коротко, будто спросонок, вскрикивала ночная птица козодой.

Было в этих таинственных звуках что-то такое, отчего не хотелось громко разговаривать, и двигаться тоже не хотелось, и ребята сидели неподвижно, притихшие.

Гусь все еще держал в руках подводное ружье, которое до этого рассматривал долго и тщательно. Но теперь он смотрел в огонь. Он понял, что самому такого ружья не сделать, потому что нет ни дюралевых трубок, ни прочных упругих резин. Да и не о ружье он думал в эти минуты. Он пытался представить себе, как будет жить в городе вдали от родной и таинственной Сити, вдали от этого озера, поразившего красотой и обилием рыбы, вдали от тихой Семенихи и от леса, в котором знакома каждая тропка, каждый укромный уголок, — пытался и не мог!

Теперь, после пережитого одиночества, он впервые почувствовал, что тысячами незримых нитей связан с этим краем, где прошло не то чтобы очень радостное, но вольное и, в общем-то, счастливое детство.

— Слушай, когда ты кончишь школу, здесь останешься? — спросил он у Витьки.

— Конечно.

— И что будешь делать?

— Как — что? Работать. Охотиться буду. Вот денег заработаю за лето, и отец мне ружье купит. Двустволку. Сам сказал.

— Все равно век охотиться не станешь. Раз не в деревне вырос — сбежишь. Кончишь восьмой класс или десятилетку и сбежишь, поступишь куда-нибудь учиться…

Витька пожал плечами. Ему вспомнились запавшие глубоко в душу слова отца о месте человека в жизни, о властной силе земли; вспомнилось, как начальник цеха, в котором отец работал, прощаясь, сказал:

«Жалко, конечно, что ты уезжаешь. Но если твой Витька надумает на производство идти, посылай ко мне, всегда приму!»

Тогда отец ответил на это:

«А мы с Виктором одинаково думаем: если не навсегда, то зачем и возвращаться в деревню, зачем весь огород городить?»

Это была правда. Решение возвратиться в Семениху именно навсегда не вызывало ни у кого в семье сомнений, в том числе и у старших братьев Витьки, которые служили в армии…

— Вот видишь, ты молчишь! — сказал Гусь.

— Я думаю, как сказать тебе, чтобы ты меня понял… Сюда мы сколько шли? Четыре часа? В общем, километров пятнадцать. А я, чтобы в какой-то безрыбной речонке поплавать, за двадцать километров пешком из города топал!.. Или на Сорежское озеро с отцом ездили. Шестьдесят пять на попутных машинах и одиннадцать — пешим… Да я из-за одной Вязкой старицы, из-за Сити, из-за этого озера и то в деревне остался бы! А лес еще… Вот будет у меня ружье, лаечку заведу — отец разрешит, я уж говорил с ним! — и стану за белкой ходить, на глухариные тока…

Гусь чувствовал, что Витька говорит искренне. И он верил, что у Витьки будет осенью ружье. И лайка будет, и за белкой он станет ходить.

— Конечно, тебе легко. Подводное снаряжение у тебя есть. Теперь еще ружье отец купит. А у меня вот ничего нету! Был Кайзер, и того этот ворюга-пьяница убил…

— А ты знаешь, откуда у меня подводное ружье, ласты, маска? Думаешь, отец купил? Сам! Прошлый год весь наш отряд шестого «Б» класса два месяца летом в плодопитомническом совхозе работал. Я сорок девять рублей получил! А снаряжение и всего-то двадцать три рубля стоит.

Сережка, внимательно слушавший этот разговор, сказал:

— Я и то надеюсь заработать.

— И заработаешь! — поддержал его Витька.

— Ладно, хватит бахвалить! — вдруг сказал Гусь. — Уже светать начинает…

Сережка и Витька огляделись. Ночная темнота в самом деле поредела, звезды померкли, в бору проступили отдельные деревья. Гусь встал, взял котелок.

— Вскипятим чайку и двинем на луду… А потом по холодку и домой доберемся, — сказал он, отправляясь за водой.

Сережка проводил Гуся долгим взглядом и стал поправлять костер. Он думал о том, что после гибели Кайзера Васька очень сильно переменился. Ни былой удали, ни страшных рассказов, ни командования. Вот и за водой пошел сам.