— Постарайся уснуть, — посоветовал Василий Кирикович. — Сон хорошо снимает усталость.

Он опять стал думать о сыне, вспомнил те редкие вечера, когда по телевидению передавались хоккейные матчи. Оба, и отец и сын, болели дружно, шумно выражая свои восторги и негодование. В такие минуты бесследно исчезала атмосфера натянутости и странной отчужденности между ними и можно было подумать, что отец и сын — самые большие друзья на свете.

Втайне Василий Кирикович надеялся, что совместное путешествие в Ким-ярь, жизнь в деревне, лишенная привычных удобств и комфорта, наконец, рыбалка, ночевки у костра — все это сблизит их и сдружит по-настоящему, по-мужски.

Еще во время неторопливых сборов к этой поездке, когда совместно обсуждалась каждая мелочь, Василий Кирикович к радости своей заметил, что Герман проявляет к предстоящему путешествию искренний интерес. Но после Сарги он опять стал дерзок и язвителен.

«Это из-за дороги, — думал Василий Кирикович. — Слишком тяжела дорога, вот и сдают нервы… дело непривычное».

Мысленно он уже не раз пожалел о том, что перед выездом не поинтересовался состоянием дороги. Ведь можно было позвонить в ту же Саргу! Но тогда, зная заранее трудности пути, решился бы он на эту поездку? Вряд ли.

Размышляя так, Василий Кирикович неожиданно подумал: почему он за все эти годы ни разу не попытался вызвать по телефону отца или мать? В кабинете, всегда под рукой, стоял аппарат прямой междугородной связи. Стоило поднять трубку, дать заказ и… Но какой толк, если в Ким-ярь нет телефона уже двенадцать лет!.. Поднялся Герман.

— Я все-таки хочу разжечь костер. Что-то зябко.

— Да, да, хорошо бы костер-то, — обрадовался отец. — Может, помочь тебе? Хворосту пособирать?

— Да уж лежи!

Герман кинул на отца свой плащ и побрел в лес. Ноги гудели, спина ныла…

Он долго чиркал спички, прежде чем желтый язычок огня взметнулся вверх и быстро стал расползаться по сухим сучкам. Василий Кирикович сел.

— Вот видишь? С огоньком-то веселее… Еще бы кофейку!..

— А может, коньячку?

— Давай!.. По одному глоточку.

Ваня возвратился от ручья, когда в вершинах самых высоких деревьев погас последний солнечный луч. Стало сумеречно и прохладно. С низины, от болота, потянуло сырью.

Возле прогоревшего костра, завернувшись в плащи «болонья» и скрючившись, спали отец и сын. Весь багаж был беспорядочно сложен на дорогу.

«Плащи доставали, — догадался Ваня. — Хоть бы хвои нарубили, а то так и легли на голую землю…»

Он осторожно слез с лошади. В большой берестяной коробке плескалась вода. Ваня бережно поставил коробку в сторонку, под дерево, привязал лошадь, взял с волокуши топор.

Он отошел дальше, чтобы стук топора не разбудил спящих, выбрал нетолстую сухую осину, свалил ее, разрубил на чурки.

Скоро костер запылал жарким ровным пламенем.

В полевой сумке у Вани было десятка полтора грибов, которые он собрал дорогой да по окрайку пожни, у ручья. Он решил испечь их. Нагреб из костра углей, вырезал перочинным ножом несколько березовых прутышков, очистил от коры, заострил и, как шашлык на шпажку, нанизал на них плотные шляпки подберезовиков и подосиновиков. Когда грибы на углях отмякли и увлажнились, он посыпал их мелкой солью из бутылочки и снова положил в жар. А пока грибы пекутся, вырубил шестик и рогатульку для котелка, чтобы сразу, как только Тимошкины проснутся, можно было поставить воду кипятиться.

Он хотел еще уложить на волокуши багаж, но передумал: вдруг опять понадобится что-нибудь доставать из рюкзаков или чемоданов?

Перевернул грибы, подгреб свежих угольков, постоял над костром в задумчивости, потом огляделся, отыскал глазами подходящую березу, подошел к ней, ладонями стер тонкие, как луковая шелуха, берестяные пленочки, уже отслоившиеся и отмершие, сделал ножом, не сильно нажимая, прямой разрез и аккуратно содрал влажную желтую пластину.

— Ну вот! — произнес удовлетворенно и вернулся к костру.

Грибы к той поре испеклись. Ваня присел на корточки и стал снимать их с прутышков. Сосредоточенно и внимательно осматривал каждый грибок. Четыре шляпки, чуть подгоревшие, отложил в сторону, остальные кучкой сложил на бересту. Теперь можно и перекусить!..

Из полевой сумки достал горбушку домашнего хлеба, разломил пополам. Половину положил обратно, вторую стал есть. Откусил, пожевал, взял подгоревший грибок, улыбнулся чему-то и сунул в рот. Вкусно!

Он и не заметил, как съел те четыре грибка, что были положены отдельно, а хлеба еще осталось. Посмотрел на горку грибов на бересте, подумал и взял еще один. Покончив с ужином, поправил костер и сел на осиновую чурку, обхватив руками колени. Задумался.