И вот, окончив десятый класс, решила Тоня пойти в училище, потом поработать в типографии. А там видно будет, может быть, позже и в полиграфический институт поступит. Ведь годы в училище засчитываются как рабочий.

Подобно Алпатову, она еще летом отправилась «на разведку» в училище, узнала, что оно готовит наборщиков и печатников. Для себя Тоня облюбовала группу печатников.

В ее школьной характеристике написали: «Трудолюбива, общительна, вежлива. Хороший товарищ».

Прочитав эту строчку, Дашкова улыбнулась: ну и расхвалили! А что общительна — правда. Она никогда не понимала тех, кто говорил, что им скучно. Как это может быть скучно, если есть книги, люди?..

В училище жизнь и вовсе оказалась бурной. Достаточно поглядеть на объявления в вестибюле:

«Приходите в „Клуб интересных встреч“. У нас в гостях — молодые ученые университета».

Работали клубы «Эврика», «Подружка», «Будущий воин». Готовился конкурс чтецов.

Не больно-то заскучаешь, если этой скуки нет в тебе самой.

В общежитии Тоня жила с хорошими девочками. Мечтательный очкарик Галя приехала из Дагестана. Отец ее был машинистом депо, а мать приковали к дому дети — вместе с Галей их было восемь. После десятилетки Галя поступала на дошкольный факультет пединститута, но не прошла по конкурсу. Возвращаться домой «ни с чем» не захотела и, увидев объявление о наборе, — подалась в профтехучилище, в группу печатников, рассудив, что не будет обузой семье и получит, вероятно, неплохую профессию.

Галя немного робкая, очень обязательная, всегда и во всем готова прийти на помощь.

Другая девочка из их комнаты — жгучая брюнетка Дина, с полными губами, величавой походкой: павой идет, бедрами покачивает. Темная полоса, умело проведенная «тенью» вдоль верхних ресниц, делала разрез глаз ее необычным, похожим на лепестки черной розы.

Тоня считала себя по сравнению с Диной дурнушкой-Золушкой. И глаза у нее невыразительные, и не брови — полубровки, и нос слишком маленький, и почти нет бедер, а груди вовсе крохотные.

Правда, был у Дины один неприятный для Тони «заскок»: она не верила в чистоту отношений с ребятами, разговоры Дашковой об этом считала пустыми, наивными.

— Слишком ты начиталась классиков прошлого века. У наших милых мальчиков — иные песни…

Раз-другой обжегшись на доверительных беседах с Диной, Тоня стала избегать их.

…А как они пировали, когда мама привезла Тоне початки, арбузы, пирожки с тыквой в папину ладонь! А потом отец — он приехал на своих «Жигулях» — возил их по городу. Между прочим, когда подъехали к общежитию, на пороге стояли тот симпатичный парень-монтажник, что прошелся в библиотеке по поводу ее прически, и рядом с ним — еще один, тоже из группы монтажников, кажется, по фамилии Хлыев. У него льняные волосы, нежная, с розоватинкой, кожа лица, голубые глаза. Но если приглядеться, то заметишь и неприятную усмешку и какой-то обшаривающий взгляд, а слушать его вообще невозможно, девушек обзывает девками. Вот какой… херувим. «А ты, Дина, думаешь, что я уж такая дурочка-овечка, не могу отличить черное от белого…»

Как-то под вечер Тоня решила пойти прогуляться.

На бульваре с деревьев тек лист, трепетали, словно продрогнув в худой одежонке, осины, только липы упорно еще зеленели.

В самом конце бульвара заходящее солнце, подернутое маревом, походило на красновато-сизый уголек. В проемах меж стен деревьев виднелось темно-розовое небо.

Тоня присела на скамейку. Почему-то вспомнилась строчка из маминого письма, что в эту осень почти нет кизила, значит, будет снежная зима.

Подсел какой-то тип, источающий запах одеколона. В темной курчавой бородке сосулькой застряла сигарета.

— Скучаете? — поинтересовался тип, и Тоню как ветром сдуло со скамейки.

У спуска к реке она встретилась с тем монтажником, на которого до сих пор поглядывала издали. Он был в джинсовых брюках, синем свитере с оленем на груди.

— Меня все к реке тянет, — сказал он, как давний знакомый. — Вот, даже на ужин опоздал…

Тогда и Тоня спохватилась, что пропустила ужин.

— Ой, мне так есть захотелось! — призналась она.

— Минутку, — произнес парень и убежал.

Тоня в удивлении остановилась у низкой чугунной ограды, спиной к реке. Монтажник исчез в дверях какого-то магазина.

Их училище возвышалось справа, на самой верхушке горы. Последние лучи солнца багряно осветили его окна. «Галя, наверно, хватилась меня, — подумала Тоня. — Ну, ничего, приду — объясню».

Издалека победно прокричала электричка. Вкрадчиво взвывали портовые краны. Взбираясь в гору, натужно ревел МАЗ.

Парень возвратился запыхавшийся, сияющий.

И одной руке он держал «городскую» булку, в другой — небольшой сверток.

— Будем ужинать! — объявил он. Усадив Тоню на причальную тумбу, развернул бумагу: — Колбаса — пальчики оближешь. Попросил нарезать…