На первый взгляд может показаться странным, что социализация, или, иначе, вхождение в общество, может нанести эмоциональный ущерб. Чтобы объяснить, почему так происходит, расскажу вам об одной моей посетительнице. Ее зовут Сара. Это привлекательная своеобразная женщина лет тридцати пяти. Главной проблемой своей жизни она считает неспособность мыслить ясно и логично. «Я не могу думать», — неоднократно говорила она мне. Сара работает младшим менеджером в компьютерной фирме, где прилежно выполняет свои обязанности вот уже пятнадцать лет. Она могла бы значительно продвинуться по службе, если бы была способна самостоятельно решать возникающие проблемы. Столкнувшись с малейшей трудностью, Сара паникует и спешит обратиться за помощью к начальнику. Начальник дает мудрый совет, и Сара при этом каждый раз все больше убеждается в том, что ей не под силу принять какое–либо решение самостоятельно.

Нетрудно разглядеть хотя бы поверхностно причину беспокойства Сары. С самого раннего возраста она от своей матери усвоила, что не слишком умна. «Ты не такая сообразительная, как твой старший брат», — часто говорила ее мама. Еще она добавляла:

«Хорошо бы тебе выйти замуж за неглупого человека, ведь тебе во всем нужна помощь. Но умный человек вряд ли тебя возьмет». Как ни было обидно Саре слышать такое, все–таки главной причиной того, что она не может логично мыслить, является не это. Все сказанное матерью многократно усиливала социальная атмосфера пятидесятых годов, когда маленькие девочки должны были быть милыми, очаровательными и послушными, но не особенно талантливыми. Девушки, которые были ровесницами Сары, мечтали стать домохозяйками, медсестрами и учительницами, а не директорами, менеджерами, космонавтами и врачами.

Еще одним фактором, оказавшим влияние на неспособность Сары принимать решения, было отсутствие у ее матери веры в собственные способности. Она занималась домашним хозяйством и воспитывала детей, а все важные решения в семье принимал ее муж. Эта пассивная, зависимая модель и определяла для Сары понятие «быть женщиной». Когда Саре исполнилось пятнадцать, ей повезло и она попала в класс к учителю, который разглядел в ней врожденные способности и вдохновил серьезнее заняться учебой. Впервые в жизни Сара пришла домой, сияющая, с дневником, где были только пятерки. Но она никогда не забудет реакцию матери на это событие: «Ума не приложу, как же тебе удалось такого добиться? Наверное, случайно, и вряд ли ты сможешь сделать это еще раз». После таких слов Саре уже не хотелось закреплять свои успехи, и она перестала напрягать свой мозг.

Трагедия заключается не только в том, что Сара утратила способность принимать решения, но и в том, что она подсознательно усвоила убеждение, что мыслить — это опасно. Какова подоплека происшедшего? Из–за того, что мать Сары сама давно потеряла веру в свои интеллектуальные способности, Сара была убеждена, что, высказав самостоятельную мысль, бросит вызов собственной матери и перестанет соответствовать своему привычному образу.

Однако Сара не могла взять на себя риск противопоставить себя матери, так как была всем в своей жизни обязана ей. Иными словами, для Сары было опасно сознавать то, что у нее есть собственное мнение. Тем не менее, она не могла полностью отказаться от возможности принимать собственные решения и, испытывая зависть к людям, наделенным умом, вышла замуж за талантливого человека, реализовав таким образом подсознательное стремление залечить психологическую рану детства.

Мы все, как и Сара, имеем скрытую в подсознательных глубинах информацию о самих себе. Такие утраченные элементы сознания я называю «потерянное «я». Каждый раз, когда мы говорим, что «не можем мыслить», «ничего не чувствуем», «не можем танцевать», «не ощущаем оргазма» или «не обладаем созидательной натурой», мы тем самым сообщаем о своих природных данных, мыслях и ощущениях, которые мы сами намеренно удалили из области доступного нашей психической воле. На самом деле это все живо; мы все это можем. Но в данное время в нашем сознании нет для этого места, и мы это воспринимаем так, как будто этого в нас не существует.

Как и в случае с Сарой, у нас сформировался некий комплекс в раннем детстве, причем это произошло, скорее всего, как результат самых благих намерений наших воспитателей, старавшихся научить нас ладить с окружающими. В какой общественной среде приняты определенные правила поведения, имеются свои системы ценностей, которые усваивает ребенок, и его родители при этом являются главным источником такого рода информации. Процесс закрепления догматов осуществляется в семье и в обществе. Установилось всеобщее правило: если личность не ограничить определенными рамками, она может стать опасной для общества. Как писал Фрейд: «Страсть проявить свое властное и неукротимое «эго» каждый из нас может понять, но опыт цивилизации показал, что это противоречит самим основам организации общества».

Хотя наши родители, воспитывая нас, всегда исходили из лучших побуждений, они часто бывали с нами строги. Для нас существовал запрет на определенные мысли и ощущения, на некоторые проявления естественного для ребенка поведения; мы вынуждены были подавлять в себе определенные таланты и способности. Тысячью различных способов родители давали нам понять, что они одобряют не все наши действия. Фактически нам было сказано, что мы не можем постоянно находиться в гармонии с природой, сохраняя природную целостность, мы должны вести себя так, как принято в обществе.

Одной из сфер наивысшего ограничения для ребенка всегда было его собственное тело. С самого раннего детства нас учили скрывать свое тело, помнить о своей половой принадлежности, не обсуждать и не трогать наши половые органы. Эти запреты настолько привычны, что мы замечаем их существование только тогда, когда они нарушаются. Моя знакомая поведала мне историю, которая иллюстрирует, насколько вызывающим для общественных устоев может быть тот случай, когда родители не придерживаются стереотипа и игнорируют эти табу. Ее подруга Крис как–то раз приехала к ней в гости со своим одиннадцатимесячным сыном. Они втроем сидели во дворе дома на скамейке, грелись на солнышке и пили сладкий чай. Крис раздела ребенка, чтобы он позагорал на майском солнце. Две женщины болтали, а голенький ребенок мирно копошился около клумбы, рассматривая цветы. Примерно через полчаса ребенку пора было есть, и Крис стала кормить его грудью. Подруга заметила, что во время кормления у него появилась легкая эрекция. Судя по всему, он испытывал блаженство, которое разливалось по всему его телу. Инстинктивно его рука потянулась к своим возбужденным гениталиям. Любая другая мать сразу бы шлепнула ребенка по рукам, однако Крис этого не сделала.