Пыльные стекла его пустых витрин крыльями распахнулись по угловому фасаду старого дома, а дверь была посредине — коричневое тельце, раскинувшее стеклянные крылья с перепонками коричневых переплетов.

Торговля уже заканчивалась, стрелки часов приближались к восьми, и магазин был пуст. Мужские одышливые голоса доносились из подсобки, их перекрикивал высокий женский. Громко и дробно звенели пустые бутылки в металлических сетках-ящиках — видимо, их грузили в кузов автомашины. Пахло тухлинкой.

Левое крыло магазина, выходившее витринами в переулок, было наглухо отгорожено фанерой, густо окрашенной под слоновую кость. Замызганная жирной грязью дверь в этой стенке была заперта на замок. Тут, конечно, располагался винный отдел, и торговля там давно закончилась.

Темляков прошел по пустому зальцу магазина вдоль уныло голых прилавков, за стенками которых улыбались толстощекие малыши на коробках с детской смесью. На полках стояли зеленые ряды бутылок, но Темляков, измученный жаждой, напрасно подумал, что это минеральная вода или какой-нибудь лимонад, — это был уксус яблочный, обманувший его яркой наклейкой. Он даже чертыхнулся с досады.

И увидел под стеклом толстые трубчатые кости. Страшные в своем первородстве, огромные мослаки блестели голубоватыми, словно облитыми эмалью полушариями, белые жилы бахромились вокруг этих залупившихся мослов, а по длине костей темнели тонкие полоски и нити тщательно соскобленного мяса.

Кости, сложенные на подносе аккуратно и даже любовно в виде колодезного сруба, являли собой зрелище необычное, пугающее грубой противоестественностью.

По костям ползали мухи, а под костями валялся ярлычок ценника, который заставил Темлякова нервно передернуть носом, уловившим душноватый запах несвежего товара: «Кость пищевая, 1 рб кг».

Вот тут-то он и вскрикнул, увидев перекрещенные мослы, пиратский знак смерти, стоимостью в один рубль за килограмм, закричал ка весь магазин, чтобы как-то сбить свое возмущение, привести в порядок тот нервный тик, который случился вдруг с его чутким, как у покойного отца, носом:

— Эй, хозяюшка! Кто-нибудь есть живой? На минуточку! — И застучал ладонью по грязной фанерной крышке пустой витрины.

Из тьмы дверного проема, ведущего в подсобку, где бренчали пустые бутылки, выкатилась вполне живая миловидная женщина лет сорока.

— Магазин закрыт! — весело крикнула она. — Чего вам? Закрыт магазин. Уже без дести...

— Но ведь без десяти, — сдерживая себя, вежливо возразил ей Темляков и с неожиданной для себя бесцеремонностью навалился грудью на витрину, растопырил локти и приблизился к продавщице, головка которой с первого взгляда понравилась ему вдруг, — Мне бы, знаете, мне бы это, — понизив голос, сказал он, огорошенный. — Жажда мучит.

А она ему, как старому другу, ответила тоже приглушенным голосом:

— Ничего не осталось...

— Да нет! Я же не о том... Мне...

— Ну ничего нет. Честно! Все разобрали. Чего-то мне ваше лицо знакомо, — добавила она, вглядываясь в Темлякова.

— И мне тоже, — признался он. — Даже очень.

— Мы у Синицыных не встречались?

— Нет, у Синицыных не могли. Я не знаю Синицыных.

— Где же я вас видела-то? Может, по телевизору?

Лицо ее осенилось тенью воспоминаний, озорство и веселость, с какими она выбежала в зал, убрались, сменившись застенчивым удивлением. Она словно бы наконец-то узнала его и смутилась, посматривая с мягкой той, ленивой податливостью во взгляде, которая всегда так нравилась Темлякову в женщинах. Глаза у нее были особенные. То есть ничего выдающегося не было в серых ее глазах, а вот в заячьей раскиданности их было что-то необычное.

Глаза смотрели из продолговатых, отшлифованных природой впадин над высокими скулами и, широко расставленные, казались косящими, с не установившимся еще, как у младенца, взглядом.

— Сейчас, — пообещала милая зайчиха, как подумал о ней Темляков, и добавила, вильнув глазами:— Может, чего найдется.

— Подождите, — попросил Темляков. От него, конечно, пахло винными парами, и запах этот, видимо, направлял ее мысли в привычное русло. — Мне ничего не надо. Я хотел воды минеральной или фруктовой, все равно...

— Этого точно нет... К сожалению, — сказала она. — А «Курдамир»?

— Нет, милая, спасибо. Давайте лучше поговорим о чем-нибудь, — опять попросил ее Темляков. — Если бы вы знали, как одиноко на душе! И усталость страшная... Как вас зовут?

— Кристина, — быстро ответила она и покраснела, словно устыдилась, что назвалась по-девичьи, просто Кристиной.

— Меня — Василий. Я тут случайный гость. Вы меня не могли, к сожалению, видеть, и я вас тоже. Жалко, конечно. Но что поделаешь, такая вот безжалостная штука — жизнь. У вас редкое имя.