А Конев молчал...

Но Андрей и без слов понял его рабочую ярость, его обиду и то, отчего так нетерпеливо дрожит в его кулаке случайный гаечный ключ. Человек хотел работать! Работать, резать уголь, а кто-то чужой и злой не давал ходу ни ему, ни его машине.

Нет ничего подлее, как схватить и остановить руку работающего с азартом и вдохновением человека: лесоруба, когда он замахнулся, чтоб ударить; солдата, когда он прицелился, чтоб стрелять; летчика, когда он уже взялся за ручку и дал газ, чтобы лететь...

И Андрей понял также, что Конев именно его. Андрея Воронько, начальника, считает тем чужим и подлым человеком, что остановил его жадную к работе руку. И остро ненавидит его.

Ну, что ж! Так оно и есть! Когда-то и сам Андрей Воронько, ворочаясь в карликовом уступе, винил одного Рудина. Когда-то и Виктор, задыхаясь без воздуха, проклинал весь свет. Неужели Виктор забыл это? Сейчас Андрею часто приходится слышать в уступах это отчаяние: «Воздуха-а!», «Лета-а!», «Тока-а!». Он то и дело встречает в шахтах Абросимова стреноженных людей, орлов со связанными крыльями, добытчиков, изнемогающих в тоскливом простое из-за бесчисленных и беспричинных аварий, давно ставших уже не чрезвычайными происшествиями, а унылым бытом.

Эти люди, беспокойно мечущиеся в безделье на прохладных плитах, как на смятых в бессоннице простынях, казались Андрею похожими на здоровяков, которых кто-то безумный и ненавидящий насильно швырнул на больничную койку. И связал, чтоб не убежали. А они здоровы! Они не хотят лежать! Они работать хотят. Им не манную кашку — им кровавое мясо надо рвать зубами. Им не на простынях, а на угле лежать в забое да брюхом чувствовать, как ползет под тобою уголь... А их привязали к койке — и держат. И они бьются, рвутся, мечутся, скрипя зубами, и, обессилев, плачут оттого, что равнодушные сиделки не хотят их выслушать и понять.

А Виктор еще спрашивает: где резервы?

Вспомнился навалоотбойщик Леша Замковой и вся их бригада. Это было третьего дня на шахтном дворе, у фонтана. Андрей сам напросился на беседу, и навалоотбойщики откровенно и охотно взялись говорить с ним, как всегда говорят шахтеры: без опаски, не жалуясь, а критикуя всех и вся, по-хозяйски. И только самый молодой из всех, как девчонка хорошенький. Леша Замковой все время тоскливо и невпопад канючил:

— И не заработаешь вовсе. Какие тут заработки? Заработка нет...

— Да тебе-то что заработки? — наконец, в сердцах прикрикнул на него пожилой бригадир, депутат райсовета. — Ты ж одинокий, холостой! Тебе-то деньги зачем?

Леша смущенно смолк и больше уж в беседу не вмешивался. А Андрею вдруг захотелось непременно узнать: зачем же этому мальчику деньги? А они были ему очень нужны — это читалось в его жадно-тоскливых, ищущих, даже алчных глазах. И Воронько не поленился — нашел вечером Лешу в общежитии и все выяснил.

Хотел Леша Замковой купить себе аккордеон. Он и играть-то на нем еще не умел и никогда раньше о нем и не думал. Но увидел однажды, случайно, в окне магазина — новенький, нарядный, праздничный, и солнечные зайчики на перламутре — и покоя лишился.

— Понимаете, замечательный такой аккордеон! Ну — сказка! И недорого. Мне вполне по силе, — и вздохнул уже как взрослый, — Если б, конечно, заработки были, как раньше, когда выполняли план...

И ради этой перламутровой мечты готов был Леша Замковой самозабвенно работать в лаве — сколько угодно, вы не смотрите, я сильный! — как и его сосед по койке, тоже холостяк, Всеволод Нечаенко — ради мотоцикла.

— Как мотоциклетку куплю — сейчас же в выходной день на Азовское море! Факт! Купаться!

Еще вспомнился Андрею крепильщик Коля, в танкистской бархатной фуражке со звездой и в гимнастерке без петлиц и пояса, — шахтеры поясов не любят, без них просторнее...

Этот сам подошел к Андрею на улице. Сам и представился:

— Николай Зубков. По жилищному вопросу.

— Давно из армии? — заинтересовался Андрей.

— Линию Маннергейма брал. Самолично три дота, — браво доложил Зубков. — А сейчас наметил себе для жизни долговременный дот получить. Имею право? — с вызовом спросил он: видно, уже долго ходил по жилищному вопросу. — А может, я жениться хочу? Имею право?

— Имеете... — улыбнулся Андрей.

— А если домов у вас нету — так дайте лес. Я себе сам для свово семейного счастья блиндаж оборудую, — сказал он, чуть дотрагиваясь рукой до топора на плече. Видно, этим крепильщицким топором он и надеялся вырубить себе счастье.

— А что, Виктор, — усмехнувшись, спросил Андрей, — к тебе не приходил крепильщик Зубков по жилищному вопросу?

— Зубков? Н-нет... Не помню! — отозвался Виктор, отмахиваясь от пчелы, вдруг залетевшей в машину.

— Ну, придет! Я ему записку дал. Ну, а переносчика конвейера Родиона Савчука, с шахты «Четыре-бис», помнишь? Встречался с ним?