— Ну что ж, можешь идти.

Оглядываясь, Манич вылез из-за стола и пошел к двери. И тут Ленька не удержался. Он примерился и влепил Маничу босой ногой такой шикарный удар, которому мог позавидовать любой центральный нападающий.

Придерживая рукой ушибленное место, Манич вылетел в открытую мною дверь.

После подъема, когда мы собирались с полотенцами на Вилюй, в палатку к нам примчался инструктор Ваня. Он был чем-то взволнован и поэтому сыпал словами без передышки. Понял как следует нашего инструктора только Ленька Курин. Видимо, это было потому, что Ленька целыми вечерами вертелся около Вани. В последнее время Ленька тоже начал говорить на повышенных оборотах и размахивать руками, как Ваня.

Ночью в наш поселок нежданно-негаданно прикатили рабочие, которые будут добывать золото на Вилюе. Ни один дом пока еще не готов и рабочие поселились вместе с женами и ребятишками в палатках и самодельных шалашах из сосновых веток. Ваня заявил, что мы должны нажать, разбиться в лепешку и так далее.

— Я на вас, ребята, надеюсь, — сказал Ваня. — На вас вся Европа смотрит!

Палаточный городок зашумел, забурлил. Прошло минут десять, и мы уже были в столовой. Мы запихивали в карманы недоеденные куски хлеба, обжигаясь, глотали из алюминиевых кружек чай. Впервые в жизни на нас смотрела вся Европа.

Этот день у меня начался с большой радости. Ваня разрешил мне штукатурить наружные стены дома. Чуточку робея, вошел я в длинную дощатую люльку. Тут уже стоял ящик с раствором, лежали сокол с коротенькой ручкой, железная лопатка и моя личная, лучше которой не было на всей стройке, полутерка.

— Вира! — услышал я откуда-то издали голос нашего Вани. — Вира!

Загремели зубцы лебедки, натянулись, будто струны, боковые тросы и люлька медленно пошла вверх — далеко-далеко, к белым, плывущим над крышей облакам, а потом еще выше — в самый-пресамый космос. Люлька легонько качнулась, ударилась бортом обо что-то твердое и остановилась. Я открыл глаза и увидел перед собой толстый деревянный карниз третьего этажа и заляпанное известью окно.

Сначала я немножечко трусил и все время хватался рукой за деревянный борт. Ваня стоял внизу и внимательно следил за каждым моим движением. Видимо, и ему было знакомо чувство первой радости и первого взлета. Это все-таки не шутка — загреметь вниз с третьего этажа!

Я взял в левую руку сокол, зачерпнул раствора и не торопясь, как учил Ваня, бросил в решетчатые ячейки драни первую лопатку. Раствор лег тонким ровным слоем. Я мимоходом пригладил крохотные круглые раковины и снова, лопатка за лопаткой, начал класть раствор на стенку.

Я увлекся работой и теперь уже совсем забыл о пропасти, которая отделяла меня от земли. Припекало солнце, пружинили и тихо поскрипывали под ногой доски люльки. Ваня постоял еще немножко внизу и ушел. Я остался один на один с небом, солнцем и дерзким, гуляющим в вышине ветерком. Тонкие ручейки пота текли по лицу и падали тяжелыми солеными каплями на мои руки. Я не замечал усталости. Ваня разрешил работать в люльке только мне, Леньке и еще двум мальчишкам и двум девчонкам. Как хотите, а это что-нибудь да значило!

Я оштукатурил угол дома и перешел на другую сторону люльки.

— Давай раствор! — крикнул я вниз. — Не задерживай!

Покачиваясь из стороны в сторону, поплыла ко мне на стальном тросе бадья с раствором. Я опрокинул бадью в ящик и снова взял в руку сокол и легкую замашистую лопатку. Черт возьми, как все-таки хорошо быть штукатуром!

Возле палаток затрубил горн. Внизу забренчали ведра, лопаты. Около соседнего дома загрохотала лебедка. Это спускали вниз верхолаза Леньку Курина. Я даже не заметил, как пролетело время. Есть мне не хотелось ни капельки.

Меня спустили последним. Когда я выбирался из люльки, возле дома уже никого не было. Я стряхнул с комбинезона высохшие крошки раствора, вымыл под краном руки и отправился домой.

Я уже дошел до лиственницы, где дорога сворачивала в наш поселок, и вдруг услышал в стороне какой-то отчаянный крик.

Я свернул с дороги и пошел к новому лагерю. Вскоре я увидел маленького крикуна и какую-то девочку, очевидно, его сестру. Девчонка сидела по-якутски на корточках возле палатки и чистила картошку. Брат стоял рядом и кричал таким превосходным басом и с таким вдохновением, что можно было позавидовать.

На мальчике была красивая, разорванная на животе безрукавка и черные, видавшие виды трусы. Руки, ноги и даже шея крикуна были в синяках и длинных красных царапинах. Каждый синячок неизвестно с какой целью был старательно обведен вокруг химическим карандашом. Вблизи мальчишка немножко напоминал пятнистого леопарда.

Я поздоровался с девочкой и спросил, почему воет без передышки владелец шикарных синяков. Девочка бросила в миску с водой очищенную картофелину и неохотно сказала:

— А ну его. Он из меня всю кровь выпил. Сам ударился, а на меня все сваливает. Он у нас всем недоволен. Он только себя любит. Мама сказала — если у него будут новые синяки, она меня накажет.