Вскоре черные тучи разразились громом, и на нас обрушились потоки воды. Дождь стегал по кровавой луже, в которой валялся Браулио, и казалось, что лужа кипит.

Рохас медленно вытирал мокрое лицо, и вдруг его взгляд встретился с моим. Глаза его расширились от изумления, а нижняя челюсть отвисла. Я же, не отрывая взгляда от его лица, медленно приближался к нему.

— Сабино, что с тобой? Ты что, свихнулся? Сабино, подонок!..

Я приближался, целясь ему в живот.

— Ты и впрямь свихнулся! Чтоб тебя!..

Дуло винтовки уткнулось в жирную, мягкую массу, и я сказал:

— Домингес! Рохас, вспомни Домингес…

Его начало трясти.

— Ты убил моего старика — он не хотел помогать вам, и ты его убил. И при этом сказал: «Чтобы не продал нас».

— Нет, Сабино, нет… — мямлил Рохас.

— Ты и твои люди изнасиловали мою сестру…

— Нет-нет-нет…

Я нажал на спусковой крючок. Удар грома поглотил звук выстрела. Колени Рохаса медленно подогнулись, и он повалился ничком на мокрую землю…

Когда милисиано вели меня, я видел Монго и Галина: они лежали, уставившись остекленевшими глазами в небо.

Они идут, и солнце светит им в спину, жжет руки и шею. Винтовки готовы к бою. Тела напряжены. Они идут, пригнувшись, в зарослях. Останавливаются. Среди темной листвы чернеют стволы деревьев. Прислушиваются… Ничто не говорит о присутствии человека. Только ветерок шевелит траву. Они пригибаются еще ниже. Что-то жужжит, и они падают на землю.

— Слышите, ребята?..

Все повернулись в сторону звуков, которые доносит ветер. Губы плотно сжаты. Руки до боли сжимают винтовки.

— Это они, черт побери!..

— Да, это они, лейтенант!..

Все поворачиваются к лейтенанту.

— Они!.. Они!.. — раздаются голоса.

— Их двое, — говорит кто-то, — против нас четверых…

Все вопросительно смотрят на командира. Солнце спустилось, и человеческие тени на земле вытянулись.

Листья хрустят под тяжестью тел и фонтанчиками взмывают вверх, когда пули ударяют в землю.

— Мануэль, быстро за дерево! Прячься за дерево!

Они ползут, прижав голову к земле. Пули вонзаются в деревья, и щепки разлетаются во все стороны.

— Милисиано, коммунисты, мы вас прикончим!.. — Крик проносится сквозь разрывы и выстрелы, сотрясая листву.

— Эдуардо, нам крышка, — дрожащим голосом говорит Мануэль, — надо смываться отсюда…

— Стреляй, Мануэль! — кричит Эдуардо, срезая очередью нижние ветви. — Стреляй же, черт тебя подери! — Он поворачивает к товарищу свое серое потное лицо с безумными глазами. — Стреляй, мерзкий трус! Стреляй! — кричит он и бьет из автомата по силуэту, мелькнувшему среди деревьев.

— Не могу, Эдуардо… Не могу… — слова застревают в горле.

Они не двигаются. Щепки, будто искры, отлетают от толстых стволов.

— Мануэль, ты подонок и трус!

«Нет… Да, я трус… Не могу, Эдуардо, руки не слушаются… мне плохо. Страшно болит живот… Я тебе говорил, вдвоем мы не должны были соваться сюда. Нас прикончат… Меня прикончат… Проклятье! В меня попали?.. Нет, это щепка… Как горит шея. Это дерево слишком тонкое… Только бы в меня не попали, только бы… Как жужжат!..»

— Стреляй, чтоб тебя! — кричит Эдуардо и видит, как, мелькая среди деревьев, милисиано бегут в их сторону. Один выдвинулся вперед. Вот он перебегает на новую позицию, и Эдуардо нажимает на спусковой крючок. Милисиано опускается на колени, Эдуардо нажимает еще раз, и тот валится как подкошенный.

— Сукины дети! Подонки!

Слова рикошетом отскакивают от деревьев, долетают до них.

«Сукины дети? Нет, это вы сукины дети. Эдуардо, черт побери, не приставай ко мне. Я хочу стрелять. Хочу, но не могу. Не знаю почему, но не могу… Я очень хочу убраться отсюда, вот что я хочу. Нет-нет! Я не подниму головы. Проклятье, зачем я пришел сюда? Я говорил ему, нас двоих здесь пришлепнут… Муравей… Вот бы превратиться в муравья… Из-за этого дерева я не уйду. Не могу поднять головы. Мамочка моя!.. Подожди-ка, может, я сейчас пальну… Эдуардо!.. Мать моя!..»

— Эдуардо, не падай! Не падай! — неожиданно кричит он, испуганно глядя на то, как товарищ медленно, прижимаясь спиной к дереву, сползает вниз, оставляя на коре широкую багровую полосу…

Взлетают вверх и кружатся листья, желтые, зеленые, красные.

— Я виноват… Я… — Собственный голос ему кажется чужим.

Он бежит к дереву, под которым сидит человек с упавшей на грудь головой.

— Его убили. — Он берет голову убитого… Вдруг тело Эдуардо вздрогнуло: еще одна пуля впилась в него. Мануэль в ужасе отпрыгивает назад и бежит, петляя между деревьев, он рычит от страха.